Рыцарь (ЛП)

По словам Балидора, он там попросту не проходил.

Когда мы добрались до другого берега озера, погода вновь сделалась облачной, хотя солнце уже высоко стояло в небе. Все вымотались после ходьбы, гребли и прыжков с парашютом. Ревик приказал всем отдохнуть четыре часа, сказал Врегу назначить поочерёдную караульную службу, а шести разведчикам поручил по очереди быть на связи с командой Балидора.

Затем он быстро увёл меня на добрых 800 метров в леса, прихватив одеяла, наше оружие, сумку еды и две фляжки воды.

Это не должно было меня удивлять.

Я часами ощущала в нём боль.

Даже днями, на самом деле, и мы вообще не оставались наедине с тех пор, как покинули Нью-Йорк. Даже там, учитывая всё происходящее, у нас не было роскоши часами валяться в постели или вообще не спать. Я думала, что он справляется с этим намного лучше меня, учитывая, как он сосредотачивался во время военных операций. Так что когда он нашёл нам уголок без снега, защищённый от ветра, я подумала, что, может быть, он просто хотел поспать в уединении, ведь у нас не было личной палатки.

Я просто стояла там и наблюдала, как он расстилает четыре одеяла на траве. Я чувствовала себя наполовину оцепенелой от похода по горным перевалам, гребли, дождя, звёзд, нехватки сна.

Я всё ещё стояла там, когда Ревик бросил рюкзак на землю, подошёл ко мне и притянул меня в свои объятия. Он начал раздевать меня ещё до того, как поцеловал, его руки грубо дёргали мою бронированную экипировку, стараясь разделаться с застёжками.

Как только я поняла, чего он хочет, моя боль усилилась, но я схватила его за руку. Даже в полусонном состоянии непросто было заставить себя остановить его.

— Эй, — позвала я. — Разве нам стоит этим заниматься? Тебе нужно поспать, верно?

Он покачал головой.

— Если ты не хочешь… или если ты предпочла бы поспать… скажи мне, Элли. Но пожалуйста, не говори мне, в чём я нуждаюсь в данный момент.

Подумав над его словами, я осознала, что соглашаюсь.

Как бы я сама ни устала, в этом я нуждалась сильнее.

Я потянулась к переду его бронированных брюк, возясь с застёжками тяжёлого жилета. Как только я начала его раздевать, Ревик напрягся, помогая мне расстегнуть его жилет спереди, чтобы я добралась до боковых застёжек его штанов. Его руки сделались ещё более настойчивыми, когда они вернулись к моему бронированному костюму.

Он расправился с большинством застёжек, когда до меня дошло кое-что ещё.

— Мы сейчас в его конструкции, — сказала я, слегка задыхаясь. — Ведь так, разве нет? В конструкции Тени? Разве это не проблема?

— Ты можешь закрыть нас щитами.

— Ты уверен?

— Я уверен, — он проложил дорожку поцелуев по моему горлу, вкладывая свет в свой язык и одновременно распахивая мой костюм спереди. — …Я охереть как уверен, Элли.

Я закрыла глаза, нахмурилась, затем кивнула.

— Ладно.

Едва дождавшись моего ответа, он сдёрнул костюм до самых моих ног. Он помедлил ровно настолько, чтобы расстегнуть застёжки ботинок и по очереди стащить их с моих ступней, пока я балансировала, опираясь руками на его спину. Затем он расстегнул молнии и сдёрнул костюм с моих лодыжек.

Его руки оказались на моём теле ещё до того, как он уложил меня на одеяла. Он едва оторвался от меня для того, чтобы стащить с меня майку и трусики.

В отличие от моего костюма его экипировка делилась на рубашку и брюки — отчасти потому, что комплектов другого типа не хватало, но в то же время из-за его роста. И всё же я запуталась, расстёгивая последние застёжки его жилета и пытаясь стащить его с Ревика. Оружие по-прежнему оставалось на нем, так что мне пришлось справиться с ремнями плечевой кобуры, и только потом я переключила внимание на его штаны и стащила их вниз.

Он не ждал, пока я закончу.

Я ещё возилась с его рубашкой, когда он скользнул между моих ног, рукой придерживая член. Он издал низкий стон, прижавшись лицом к моей щеке, и тут же вошёл в меня.

В те несколько секунд я забыла обо всём — включая то, что я должна прикрывать нас щитами.

Через несколько секунд я приложила все усилия для этого, но сосредоточиться было почти невозможно. Ревик притягивал меня сильнее обычного, боролся с любой частью меня, которая сопротивлялась его свету. Боль прострелила моё тело, когда он хрипло ахнул мне в шею, стараясь получить больше моего света, а его ладони дёрнули мои бёдра, заставляя выгнуть спину.

Я осознала, как мало времени мы проводили вместе.

Когда он вошёл в меня ещё жёстче, я застонала, вцепившись в его руки.

Я забыла про Тень, про тот факт, что мы посреди военной операции. Я забыла Джона, Касс, всё случившееся в Сан-Франциско, все те вещи и людей, от которых нам, возможно, придётся отказаться. Вместо этого я вспомнила прыжок с парашютом, то ощущение умиротворения — его смех с облегчением, и как он держал меня, когда мы приземлились.

Его боль усилилась.

Ревик снова вошёл в меня и обхватил рукой мою талию, чтобы проникнуть ещё глубже. Я опять ощущала ту спешку, почти одержимость, пока он пытался заставить моё тело и свет подчиниться. Я на самом деле не хотела с ним бороться, так что осознала, что расслабляюсь, позволяю ему получить желаемое.

Мой свет смягчился, моё тело обхватило его…

Ревик издал тихий звук, вновь входя в меня до упора и полностью удлиняясь.

Он замедлился, стал двигаться с той нарочитостью, которая усиливала боль. И он начал говорить со мной, держа губы у самого уха, подчёркивая слова хриплыми вздохами. Он контролировал своё тело, крепко держа меня и замедляясь всякий раз, когда один из нас приближался к грани. Чем дольше он делал это, тем сильнее ухудшалась его боль, и вот я уже не могла ничего чувствовать.

Затем, вот так же внезапно… всё изменилось.

Я должна была сообразить, что это.

Я должна была сообразить. Раньше, имею в виду.

Однако это подкрадывалось постепенно, сбивая меня с толку, заставляя усомниться в том, что я ощущала. Его свет изменился вокруг меня, та тёмная, ожесточённая частота просачивалась медленно, как масло в плотную ткань. В моём свете искрили реакции, почти паника, которую я не могла опознать. От боли становилось сложно думать о том, что это такое, как определить цель…

Пока я не ощутила, как под ним раскрывается то тёмное пространство.

Я ахнула, подавляя ужас. Я ощущала, как эта тьма притягивает его сильнее, чем меня.

Там жила тщетность. Надежда умерла, и свет вместе с ней.

Там он был один. Там он был сломлен и пытался не упасть.

Хуже того, я знала это ощущение. Я помнила его по резервуару. Я помнила его по времени до этого, когда мы ещё жили с Салинсом.

Эмоции вплетались в его боль, и я ощущала, как этот каскад омывает меня, купает во всём, что он думал и чувствовал последние несколько дней. Я чувствовала, как он ищет то же самое во мне, пока я не почувствовала, как моё беспокойство о Касс отражается обратно, а вместе с ним мой страх за Джона, всё, что я думала и чувствовала в Сан-Франциско — о том, что Джейден умрёт, о встрече с Анжелиной, Фрэнки и Сасквочем, мой ужас при мысли, что Дитрини убьёт Ревика или сильно навредит ему прежде, чем я успею его остановить.

Его боль усилилась. То тёмное ощущение тоже ухудшилось.

Мои пальцы впились в его спину, когда его эмоции ударили по мне ещё сильнее.

Дитрини. Боги, как он ненавидел Дитрини.

Там жило намного больше чувств, чем он позволял мне ощутить, ещё до свадьбы. Я замечала вспышки того, что он видел во время той гибернации, вспышки из Пекина вперемешку с отчаянием из резервуара. Всё это искажало его боль разделения в нечто более давнее и ожесточённое, холодное от недоверия и ненависти.

Тот ясный, прекрасный, интенсивный сине-белый свет Ревика погас.

Тьма заполнила те пробелы — ощущение, что он никогда от этого не сбежит, никогда не покинет того места, и ничего никогда не станет лучше. Я чувствовала, как он затерялся в том видении себя. Боль разделения смешалась со страхом быть заброшенным, и такого сильного страха я не ощущала от него уже несколько месяцев.