Страница 18 из 45
Что же поблагодарим их всех и разойдемся с миром. Вот только кто меня сейчас отпустит? Покуда задница и остальные части тела не покроют счет, бедной переводчице суждено оставаться на подхвате у господина. А ведь по старой доброй традиции ничто не предвещало беды.
И грянул гром.
Четыре месяца страданий, пара месяцев новой работы, немного релакса, томные мечтания о счастливой семейной жизни. Тщетные труды сублимировать прошлое в позитивное русло. Мучиться, забывать, принимать, прощать и отпускать. Зачем? Чтобы потом броситься в ноги, вылизывая ботинки благодетеля, растерзавшего твою душу в клочья, расколовшего сознание на светлое «до» и мрачное «после».
Собирайте меня в совок, как тех мультяшных персонажей, которые распадаются на фрагменты в зависимости от воли творца.
«Я больше не знаю, кто я», — призывно мелькает неоновая вывеска.
Стыдно перед доктором за помятый вид. На мое платье жутко смотреть: кровь, сперма, помялось, опять-таки.
Мужчина средних лет и самой заурядной внешности. Не особо удивляясь, он произвел требуемые процедуры (обработал раны, наложил повязку на руку) и дематериализовался. Реагирует исключительно на немецкий язык. Личный врач? Равнодушное выражение лица, отточенные до механизма движения. Наверняка привычен к подобным эпизодам. Стараюсь не развивать мысль дальше.
К черту…
Ах, да. Вот и он.
Фон Вейганд или Валленберг?.. слегка затрудняюсь, как теперь его величать. «Фон Вейганд» привычнее, поэтому пока он не доведет меня до окончательного помешательства останется фон Вейгандом.
Так вот, он обошелся без профессиональной медицинской помощи, успешно справился своими силами, а в данный момент дымил сигарой, задумчиво изучая мое сжавшееся в комочек тельце.
Может хоть легкое заражение? Воспаление? Или проклятый немец, вообще, непрошибаем? Впрочем, вид его несколько померк, под глазами обозначились синяки, заметна общая усталость организма. Годы-то берут свое. Это я молодая, а ему под сорок, практически старичок, педофил хренов.
Пытаюсь мило улыбнуться и тут же вскрикиваю от боли.
Синяк появится на пол лица, не меньше. Хорошо, что многострадальная челюсть осталась в порядке. До лучших времен, так сказать.
— Весело? — интересуется фон Вейганд.
— Нужно плакать? — пожимаю плечами.
По жизни зачастую кажусь унылым говнецом, но смех — моя первая реакция в состоянии стресса.
Фон Вейганд выдыхает очередной столб дыма в потолок, а после жестом приказывает подойти поближе.
Не хочу. Я бы хотела в душ, шоколадку и основательно выспаться.
Но, конечно, я подхожу. После того как весь стол забрызган твоей кровью, тяга к геройству нивелируется инстинктом самосохранения.
Фон Вейганд вольготно расположился в кресле руководителя. Думаю, не хватает высоких кожаных сапог. Нет, туфли тоже классно смотрятся, но сапоги по любому круче.
— Плакать не надо, — он с удовольствием затягивается, откидывает голову назад и выпускает дым вверх. — Стань на колени.
— Прости — что? — надеюсь на слуховые галлюцинации, после удара очень вероятно…
— На колени, — развеивает сомнения фон Вейганд.
Его взгляд мгновенно заставляет прочувствовать отрезвляющий холод скальпеля на коже. Везде и сразу. Кажется, слухи о талантах Вовы-Доктора преувеличенны. Есть инструменты неосязаемые, но ранящие во сто крат больнее.
Подчиняюсь. Разве у меня есть выход? Только не здесь и не сейчас, не в этом кабинете и не перед этим человеком.
— Ты плохо понимаешь, куда попала.
Ледяной тон. Слезы не сорвутся с моих глаз, инеем замерзнут на ресницах. Не хочу смотреть. Не буду.
— Скоро поймешь, — обещает мужчина, державший в руках мою агонизирующую душу.
И я ни единой секунды не сомневаюсь в его словах.
«Только выбраться отсюда, а потом…»
Потом… Ты уверена, что «потом» наступит?
Звонок мобильного. Вздрагиваю всем телом. Нервное возгорание.
Фон Вейганд ухмыляется и отвечает:
— Здравствуй, Михаил.
Наклоняется вперед. Пальцы требовательно исследуют мои пересохшие губы.
— Не беспокойся. Наш уговор в силе. Но… есть один нюанс.
Закрываю глаза, когда шея покрывается мурашками под властными прикосновениями.
— Владимир Вознесенский… кличка «Доктор»… можешь выяснить сам. Он мешает. Этого достаточно.
Обращаюсь в слух. Соображаю фигово, но стараюсь построить причинно-следственную связь.
— Мне все равно. Важен результат… Сегодня ни его самого, ни его, так называемой, банды не должно быть…
Пальцы на моем горле сжимаются чуть крепче, самую малость, давая в полной мере прочувствовать величину контролируемой силы.
— Я сказал, что мне все равно, как ты это сделаешь. Сегодня. Сейчас.
Он отпускает, но дышать удается с трудом.
— Благодарю за понимание.
Разговор окончен. Правда, не верю. Не бывает. Не настолько просто.
— Твоя проблема исчезла, — губы фон Вейганда кривятся в знакомой саркастической усмешке. — Расстегни ремень и приступай.
— Что? Я не…
— Раньше ты выглядела более сообразительной, — прерывает он. — Долг нужно отработать.
— Один телефонный разговор… и ты же не дал мне никаких денег… ты минуту поговорил и все. Ты издеваешься? — нервно посмеиваюсь, щурюсь от очередной вспышки боли. — Ты же минуту потратил, чтобы это решить и даже ни доллара…
— Я не выбрасываю деньги на ветер… есть у вас такое выражение? Я знал, кому позвонить, обещал решить проблему — решил, — Фон Вейганд берет новую сигару, закуривает.
— Это нечестно, — выдаю убийственный аргумент.
— О честности речи не шло. Приступай.
Ох*еть… то есть он ох*ел, да?
Выражаюсь приличным образом:
— Прости, не могу. Ты не помнишь, что у меня во рту творится?
— Видел хуже, — продолжает гадко ухмыляться.
Вдох. Выдох… Стараюсь не закричать.
— У меня очень болит, — цежу сквозь зубы.
— А у меня стоит, — холодно прерывает он. — Поэтому я спрошу только один раз — в рот или в задницу?
На раздумья много времени не требуется.
«Ублюдок, скотина, сволочь», — пытаюсь разозлиться, чтобы не заплакать.
Мои пальцы отбивают барабанную дробь, когда я расстегиваю его брюки. Понимаю прекрасно: позиция заводит сверх всякой меры. Заводит в самом пошлом из всех возможных смыслов. Жажда и ужас от собственной жажды. Это унизительно, отвратительно, грязно и ненормально. В самом низу живота что-то сокращается, болезненное и приятное одновременно, накаляется и превышает допустимые лимиты.
«Ты вроде хотела шоколадку», — издевательски хихикает внутренний голос.
Хотела, но не эту. Точнее, можно и эту. Но только не так.
Стараюсь выполнить операцию осторожно и с душой, чтобы нам было обоюдно приятно. Получается плохо. Малейшее движение — искры из глаза сыплются.
— Сплошное разочарование, придется учить тебя заново, — сетует фон Вейганд.
Его пальцы ухватили за челюсть настолько крепко, что рот не закрыть. Очень скоро, мне стало понятно, как чувствуют себя резиновые куклы из секс-шопа. Трах без лишних прелюдий. Жестко и размеренно. Неспешно, со вкусом, наслаждаясь каждым движением.
И все бы ничего, но боль… словно по лицу надавали отбойным молотком, а после пропустили через мясорубку.
Когда фон Вейганд соизволил кончить, я поняла, как мало для счастья нужно. Всего-то, чтоб тебя не еб*ли в рот. Простите, мой русский.
Конечно, письменных соглашений мы не заключали, но я прекрасно понимаю: если с бандитами все решилось за минуту, то со мной и того проще. Никто церемониться не станет.
Есть ли смысл детально описывать дальнейшие события?
Мало реагирую, когда фон Вейганд раскладывает меня на столе и приступает к исполнению классической части программы. Внутри мучительно и сладко подрагивает, но мозг оффлайн, и слишком много усталости, чтобы наступила разрядка.
Идеальная машина. Думаю, я погорячилась с «годы берут свое».
Быстро, медленно, опять очень быстро, полная остановка. Он регулирует желаемый темп, говорит, как двигаться, обнять, куда положить руки. Он приводит меня в нужную позу и применяет по назначению.