Страница 17 из 45
Он говорит по-немецки, и сейчас я бы рада не понять ни слова. Истерично хихикаю, мне смешно и страшно в масштабах этого безумного момента. По губам стекает виски, успеваю облизнуться, а потом…
Вселенная взрывается болью.
Удар настолько силен, что перед глазами проносятся огненные кометы. Или очередная вспышка молнии?
Оседаю, машинально хватаюсь покрепче за отполированную до блеска столешницу, чтобы не упасть. Правая половина лица обращается в сплошной болевой сгусток, а рот наполняет чуть теплая соленая жидкость с привкусом металла.
Отступаю в сторону, с трудом балансирую на каблуках, понимаю: далеко не уйти. И смысл убегать? Куда и зачем? Мне больше не скрыться.
Щека внутри разбита или разорвана зубами… не знаю, как правильнее сказать… но чувство отвратительное.
Осторожно ощупываю языком то месиво.
— Хотела напиться? Облегчить страдания? Нет.
Он разбивает бутылку о стол.
Слепящий фейерверк осколков. Вздрагиваю, мечтаю стать невидимкой.
— Смотри, — велит он и подходит ближе.
Хватаюсь за ведерко со льдом, который успел изрядно подтаять, прикидываю, безопасно ли запустить этим ведерком в чертового ублюдка.
Тошнота подкатывает к горлу, пытаюсь проглотить ком вместе с очередной порцией крови. Замутненный пеленой боли взгляд фокусируется на Валленберге.
Впервые называю его «Валленберг». Наверное, просто потому что…
Господи!… Только, не надо…
Мои пальцы сжимают ведерко с надеждой, будто оно действительно способно защитить. Приглушенно вскрикиваю.
Валленберг лениво перебирает осколки бутылки, выбирает один покрупнее, переводит взгляд на меня и улыбается:
— В одной клетке со зверем.
Он буквально отдирает мою руку от ведерка, поворачивает ладонью вверх и…
Боль приходит не сразу… холод… онемение… вдруг становится настолько хреново, что ноги подкашиваются. Я кричу, пытаюсь освободиться, но он держит крепко. Он сжимает мою ладонь своею, сжимает до одури сильно, переплетая пальцы. Тело к телу, а между — кусок стекла. Ручейки крови оплетают узорами наши руки. Пульсация нарастает. Рваные края осколка погружаются в плоть когтями хищника.
Пожалуйста, прошу… не надо больше… столько крови вокруг.
Умоляю прекратить. Мне безразлично, что последует дальше. Лишь бы это прекратилось. Боль можно стерпеть, если обозначены границы. Однако страх парализует, ведь ты не больше знаешь, где начало и конец.
Кричу и рыдаю.
Просто прекрати. Пожалуйста…
— Ты сама этого хотела, — ему должно быть так же больно, как и мне, но этого не чувствуется.
— Нет… нет…
Перед глазами темнеет. Влажный запах с оттенком металла пропитывает легкие.
— Тебе понравится, — шепчет он и погружает мою руку в ведерко со льдом.
Холод приносит покой. Осколок извлечен. Не хочу смотреть на ладонь. Тихо скулю.
Валленберг становится сзади, сжимает обнаженную грудь. Изрезанная стеклом рука подбирается к моей шее, пока вторая поочередно выкручивает соски, заставляя извиваться от боли… и не только.
Внутри меня конченная мазохистка ловит кайф.
Сильный толчок. Больно ударяюсь животом. Пробую вырваться, но он сильнее. В процессе борьбы ведерко отправляется на пол, а кубики льда разлетаются по столешнице мириадами кровавых бриллиантов. Всполохи молний цвета бордо. Соленые дорожки проложены по разгоряченным щекам.
Отчаянно ерзаю, пытаюсь выползти из-под своего палача.
Он смеется, влажные пальцы скользят по моей шее.
Я распята. С губ срываются капли крови, нашей кровью разукрашена гладкая деревянная поверхность. Глаза застилает багряная пелена, а в ушах звенит. Этот вязкий тошнотворный запах повсюду. Соль и металл на губах. Тяжелое дыхание зверя дразнит болезненно-чувствительную кожу.
— Willst du Hoffnung? Ich habe nicht… für dich, (Хочешь надежды? У меня ее нет… для тебя) — рычит он.
Фон Вейганд отстраняется, чтобы расстегнуть брюки. Удобный момент вырваться… но я ничего не делаю. Я боюсь не выйти живой из этого кабинета.
Холодею под жаром его огромного члена. Мне кажется, раньше он был поменьше или просто страх сказался… боюсь представить, как ЭТО войдет ТУДА. Машинально дергаюсь и закрываю глаза.
Давай уже…
Гребаный эстет. Он не торопится. Он задирает мое платье до груди, окровавленные пальцы исследуют позвоночник, едва касаясь кожи.
Мгновение…
Вторая рука срывает напряженный выдох. Он знает, куда и как нажать. Все мои кнопки, как мне нравится. Проходит совсем немного времени, и я не могу сдерживать стоны. Бедра порочно движутся в такт неторопливым ласкам. Если так пахнет страх — кровью, спиртом, пряностями — то мое желание пахнет страхом.
— Хорошо, meine Schlampe? — ироничный смех подталкивает на край.
Как же хочется быть сильнее… хоть в чем-то… хочется разбить его ухмыляющееся лицо… заставить страдать…
— А тебе хорошо? Или мало крови? Ударь меня еще раз! Ну, сделай, как тебе нравится, ублюдок!
Он сжимает мои бедра, член упирается плотнее. Замираю от страха. Жду и постепенно понимаю: боли нет, не будет… ее просто не может быть.
Низ живота сводит судорогой, а по телу разливаются волны тепла, одна сильнее другой. Меня подбрасывает вверх удивительное чувство. Задыхаясь, понимаю, что кончила. Я кончила просто потому, что он вошел в правильное место.
— Твой зад оставим на десерт, — обещает фон Вейганд, слизывая кровь с моих губ.
Судороги не отпускают, мелкая дрожь по телу и мало воздуха.
— Скажи, кто ты.
Его руки стискивают грудь, и я снова кричу… и продолжаю кончать, или что это такое, я не отдаю отчета. Мне плевать на боль в руке, плевать на кровь во рту. Я хочу еще, хочу, чтобы он не останавливался, двигался, проникал глубже. Я хочу, чтобы он никогда меня не отпускал.
— Deine Schlampe…
— Громче, — требует он, властно сплетая в одно наши кровоточащие ладони.
Похоже на один бесконечный оргазм. Я не знаю, возможно ли это, я обещаю подумать позже, когда смогу думать.
Желание, кипящее и тягучее, разливается по венам. Наверное, так чувствуют себя наркоманы, вкалывая героин. Убеждают, будто это нормально, объясняют с научной точки зрения.
Он целует меня, его язык пробует на вкус распоротую изнутри щеку, мягко касается нёба. Щемящая нежность идет в разрез с той первобытной силой, которая ощущается в каждом его толчке.
Кричу, но уже не от боли. Окровавленные пальцы сжимаются крепче, спаянные воедино под стать разгоряченным телам. Несколько движений, глубоких, жестких и сильных. Неутолимая жажда в самой глубине. Темнота раскалывает привычный мир на тысячи окровавленных осколков, прогуливается плетью по взмокшей коже.
Не могу дышать… Чаще и сильнее. Заставь меня умолять. Глубже и жестче. До утробного хрипа, синяков и прекрасной маленькой смерти.
Отключаюсь, чувствуя, как его сперма ударяет мощной струей.
Глава 5.1
Размытые узоры из крови на осколках разбитого зеркала. Это мои мысли. Мысли без начала и конца. Опознавательные знаки давно утеряны. Жалкие потуги, спазмы измученного сознания. Будто гулкие удары сердца, скованного зимней стужей, безумием любви, новорожденной ненавистью.
Существует такая психологическая техника, по-умному объяснять долго, а по-простому — даже в полном дерьме необходимо отыскивать положительные стороны, которые якобы делают из полного дерьма сладкую карамельку.
Ну, блин, не знаю. Не убили, не трахнули в зад, заставили испытать полулетальный оргазм. На повестке дня сплошные плюсы.
Если серьезно, то на ум приходит данная фраза:
— Следите за тем, чтобы ваш язык не выписал такой счет, за который ваша задница не способна расплатиться.
Автор неизвестен, но коли объявится, обозначим в лучшем виде.
Теперь придется поговорить о наиболее важных фактах.
Спонсоры моих злоключений — природный идиотизм, самонадеянность, бездействующие в нужных направлениях правоохранительные органы, глубоко любимое государство Украина. Отдельное «спасибо» Стасу.