Страница 61 из 78
Дома мне было настолько упоительно хорошо и уютно, что любая мысль о возвращении на поверхность, тем более во дворец Андариэла, вызывала тоску.
Дом. Подумать только. Разве могла я когда-нибудь представить, что буду называть так подземелья гигантских пауков. Если бы кто-то сказал мне об этом на Земле, я засмеяла бы этого горе-предсказателя, а сейчас не представляю жизни без моих любимых паучков и подземного города с его невероятными для человека чудесами.
Даже присутствие Сантоса перестало раздражать. Его внимание хоть и было чрезмерным и неуместным, но черты он не переходил, и Сэпий смирился с необходимостью терпеть навязанного гостя, тем более что парень был хорошим собеседником.
Подошел к концу последний день нашего пребывания в тоннелях, завтра мы должны прибыть на праздник в честь нового гнезда, или Аллаиды. Мне было все равно, как назывался тот повод, по которому я должна снова покидать моих детей. Душу точило сомнение в целесообразности соблюдения идиотских традиций, а плохое предчувствие и ожидание новой подлости от Андариэла лишало всякого желания покидать мой дом.
Горячая ароматная ванна тоже не принесла успокоения. Одетая в кружевной пеньюар, я нарезала круги по нашей большой комнате в попытке успокоиться.
– Алла, прекрати себя изводить. Все будет хорошо, поверь мне. Тебя никто не посмеет обидеть, – сказал Сэпий, наблюдая за мной своими невозможно красивыми черно-золотыми глазами. – Иди ко мне, – позвал меня любимый, протягивая в мою сторону руки.
Я с удовольствием спряталась от всего мира в надежных и самых дорогих объятиях.
«Боже, спасибо тебе за него», – подумала я, вдыхая самый желанный запах, запах моего мужчины.
Мои руки стали жадно скользить по гладкой коже, а губы искали наиболее чувствительные местечки на теле мужа.
Сейчас я испытывала не просто желание, а дикую ломку, нужду услышать его рваное дыхание, тихие стоны и рыки, почувствовать, как его поджарое, сильное тело закрывает, прячет меня от жестокого мира.
Почему жестокого? Потому, что мир, в котором правит Андариэл, не может быть даже равнодушным, он так же холоден и злораден, как его император.
Сэпий не заставил себя долго упрашивать, чутко и неистово отвечая на мои ласки, но сегодня мне этого было мало. Нестерпимо хотелось довести его до безумства, до исступленного крика, до отчаянной потребности – той, что сейчас мучила меня.
Я толкнула мужа на спину, показывая, что хочу сама вести в сегодняшней близости. Тонкие губы арахнида расплылись в довольной улыбке, и мой мужчина покорно растянулся на кровати в свой немалый рост.
Я снова впилась в его уста с ненасытной страстью, утолить которую мог только он. Зарывалась руками в длинные тонкие волосы, наслаждаясь их мягкостью, ласкала чувствительные уши, прикусывая мочку, перешла к шее, потом ключицам, темным ореолам сосков, почти болезненно кусая твердые горошины.
– Алла, пожалуйста, – хрипел Сэпий, опуская мою руку на свой пульсирующий от желания член, явно намекая на то, что его терпение на исходе, но нет, не сегодня… не сейчас…
Погладив вздыбленную плоть, я отняла от нее свою ладонь, скользнув рукой на мускулистое бедро, а губами, закончив терзать возбужденно напухшие соски, опустилась ниже, к стальному прессу мужа, выводя узоры на гладкой коже, иногда прихватывая ее зубами и немного оттягивая.
– Алла! Любимая… прошу… – стоны и хрипы любимого становились все более громкими и отчаянными. Я еще немного насладилась видом извивающегося Сэпия и взяла в рот розовую головку, заставив мужчину вскрикнуть и нетерпеливо заерзать, подаваясь бедрами мне навстречу.
Напряженная плоть пульсировала и подрагивала, но я словно дорвалась до любимого леденца – сжимала губами, лизала, скользила языком вокруг расселинки, обводила нежный ободок головки, уделяя особое внимание чувствительной уздечке.
Муж открыто демонстрировал свое удовольствие: он громко стонал, заставляя мое жаждущее лоно сжиматься от предвкушения, хрипло рычал, дрожа все телом, невнятно просил, звал, умолял, пока его тело не выгнулось дугой, отправляя его за черту оргазма.
– Алла, – как заклинание шептал он, приходя в себя, все еще вздрагивая и прижимая меня нежными руками к своему горячему телу. – Любимая.
Эти тихие хриплые слова, вместе с порхающими по моему лицу невесомыми поцелуями, лучше любых стихов и поэм показывали мне, как мой сильный, непоколебимый и далеко не юный арахнид любит меня. Как бы банально и высокопарно это ни звучало, но то, что мы с ним разделяли на двоих, могло быть только любовью.
Я боюсь произносить эти три таких сокровенных слова. Мне кажется, что если их часто говорить, то что-то неуловимо интимное, то, что и делает их волшебными, теряется, поэтому больше не было громких признаний, только ненасытный голод в глубине черно-золотых глаз и наши тела, сплетенные в неудержимом желании раствориться друг в друге.
Когда силы покинули меня после очередного сокрушительного оргазма, я лежала на груди Сэпия, рисуя пальцами узоры на идеально белой коже. Муж одной рукой поглаживал мне бедро, а второй, едва касаясь, щекотал мои пальцы, ускользающие от него.