Страница 3 из 14
Поцелованный духом Одессы поэт расстаётся с ней под всплеск охвативших его свободолюбивых эмоций:
P.S. Восхищение Пушкина европейскостью Одессы, южными воротами Империи, в значительной мере объясняется тем, что «сам он есть первый европеец из русских, отдалённое детище начатых Петром I преобразований, которые повернули Россию на европейский путь развития» (Д.П. Урсу Одесса в европейском научном и культурном пространстве XIX и XX веков).
В своей лекции, прочитанной в публичном собрании Императорского Новороссийского университета (Одесса) по случаю пятидесятилетия со дня смерти поэта профессор А.И. Кирпичников, в частности, подчеркивает:
«Пушкин – европейский поэт не только потому, что воспитал свой высокий талант на европейской поэзии, и, оставаясь поэтом национальным по преимуществу, в совершенстве усвоил её идеи и формы, не только потому, что он шёл в хвосте, а потому, что шествовал в передовом полку европейской мысли и прогресса…»
И именно «Пушкин, – продолжает он, – первый дал нам право смело глядеть в глаза Европы, полагаясь не только на силу штыков наших».
Европейскость Одессы, явившая себя прежде всего в её космополитической открытости миру, совпала в унисон с умонастроением поэта – с его состоянием, которое характерно для незаурядного творца и мыслителя, прозревающего высоты общечеловеческих начал универсума, где нет ни эллина, ни иудея, где Гомер – нечто большее, чем просто феномен эллинизма, где Шекспир больше не укладывается в прокрустово ложе английскости, Гёте выходит за границы немецкости, Пушкин преступает порог русскости, Бродский перестаёт быть русским советским поэтом, где «посвящённые» постигают нечто непреходящее, выражаемое на разных языках.
«Европейскость» Пушкина – прежде всего свидетельство постижения им ассоциируемой с Европой высшей ценности гуманизма – ценности свободолюбия, восславляя которую в свой «жестокий век», полагал поэт, он надолго останется «любезным» в памяти своего народа.
«В России нет другого места, где бы мы нашли подобное зрелище!..»
Необычность от встречи с Одессой на российских просторах испытывает не только любимец муз, владеющий даром романтического восприятия действительности и магией слова, но и, возможно, лишённый поэтического воображения гардемарин Николай Чижов, посетивший город во времена пребывания в нём Пушкина:
«В России нет другого места, где бы мы нашли подобное зрелище!..»
Необычность от встречи с новым городом, расцветшим на месте Хаджибея, испытывает не только любимец муз, владеющий даром высокой магии слова, но и морской офицер Николай Чижов, вступивший на его берег во время плавания по маршруту Николаев-Очаков-Одесса:
«…Мы входим в сад, и волшебное зрелище поражает наши взоры; воображаешь, что все народы собрались здесь наслаждаться прохладою вечернею и ароматическим запахом цветов. Рослый Турок с фарфоровым кувшином шербета предлагает вам вкусный напиток азийский, между тем как миловидная итальянка, сидящая под густою тению вяза, пере несенного с берегов Волги, подает вам мороженое в граненом стакане: множество разносчиков разных стран, в различных одеждах толпятся по дорожкам, и на разных языках предлагают вам свежие плоды.
Толпы гуляющих беспрестанно встречаются с вами. Единоземец великого Вашингтона идет подле брадатых жителей Каира и Александретты, древний потомок Норманнов с утесистых скал Норвегии, роскошный Испанец с берегов Гвадалквивира, обитатели Альбиона, Прованса и Сицилии собрались, кажется, чтобы представить здесь сокращение вселенной. Сядем на этой дерновой скамейке. Народ волнуется перед нами, как море. Какая живость! Какое разнообразие! Можно сказать, в России нет другого места, где бы мы нашли подобное зрелище!..» («Сын отечества», 1823 год)
«Одесса чудесный город…»
«Иностранность» нарождающейся черноморской жемчужины, отличность её от других городов и весей Российской империи не только не настораживает, но скорее вызывает восхищение у многих несомненных патриотов отечества.
«Отвечаю на письмо ваше, любезная и почтенная тётушка, из Одессы, где я очутился после утомительной дороги: дожди её совершенно разорили от Москвы до самого Кременчуга. Здесь же встретила нас жара и прелестная погода… От дороги я устал и всё ещё слаб. Здесь нашёл я графа Сен-При и живу в гостеприимном его доме. Он ко мне ласков по старому и всё делает, чтобы развеселить меня: возит по городу, в итальянский театр, который мне очень нравится, к иностранцам, за город на дачи. Одесса чудесный город, составленный из всех наций в мире, и наводнён итальянцами. Итальянцы пилят камни и мостят улицы: так их много!» (Из письма поэта К.Н. Батюшкова Е. Муравьёвой 12 июля 1818 года. Одесса. За пять лет до посещения города Пушкиным).
С затаённой грустью вспоминает об Одессе Николай Васильевич Гоголь, посетивший город в 1850 году:
«Временами солнце глянет так радостно, так по-южному! Так вдруг и напомнится кусочек Ниццы!» (Гоголь. Из письма матери).
Своим европейским обличьем Одесса впечатляет не только приезжающих россиян, но и тех, кто знаком с Европой не понаслышке:
«Европа ещё раз предстала перед нашими глазами, – восклицает французский визитёр, посетивший город в 1838 году, – после первого же взгляда, брошенного на Одессу, с борта судна, пришедшего из Константинополя. – И продолжает: – Внешний вид прямых ровных линий улиц, широкие фасады домов и спокойные тона строений пробуждали много дорогих воспоминаний… Именно европейский город… полный изобилия, движенья и веселья» (H. Hommaire de Hell. Travels in Steppes of the Caspian Sea, the Crimea, the Caucasus… – London, 1847).
P.S. На формирование европейского аромата Одессы, несомненно, повлияло то, что изначально большинство её граждан были выходцами из Греции, Италии, Германии, Франции и даже из Швеции и Дании.
«В первые десятилетия становления города иностранцы составляли преобладающую часть его населения – в 1819 году лишь примерно каждый четвёртый из одесситов был русским либо украинцем…» (Стивен Ципперштейн. Евреи Одессы. История и культура).
И не только Европа…
Особенность Одессы, на фоне культурно-исторических реалий России, – не только в её европейской ауре, под обаянием которой оказываются её гости. Какие-то черты Одессы позволяют жителю США Сэмюелю Ленгхорну Клеменсу (позже прославившемуся как писатель Марк Твен), обнаружить в ней удивительное сходство с обликом и духом городов Америки.
По прибытии на родину, после посещения Одессы в 1867 году в качестве журналиста газет «Альта Калифорния» и «Нью-Йорк трибюн», он публикует книгу путевых заметок «Простаки за границей», где, в частности, делится следующими впечатлениями от встречи с городом:
«По виду Одесса точь-в-точь американский город: красивые широкие улицы, да к тому же прямые; невысокие дома (в два-три этажа) – просторные, опрятные, без всяких причудливых украшений; вдоль тротуаров наша белая акация; деловая суета на улицах и в лавках; торопливые пешеходы; дома и все вокруг новенькое с иголочки, что так привычно нашему глазу… Так что мы едва не пролили благодарную слезу, едва удержались от крепкого словца, как то освящено добрым американским обычаем. Куда ни погляди, вправо, влево, – везде перед нами Америка!»
О схожести исторического облика Одессы XIX века с городами Америки рассуждает профессор Стэнфордского университета (США) Стивен Ципперштейн в своей книге «Евреи Одессы. История культуры 1794–1881 гг.», опубликованной в 1985 году: