Страница 13 из 32
Социальный статус Фомы, напомню, в это время очень низок: он раб и вдобавок иноземец, который говорит на непонятном никому в Индии арамейском языке, и, понятно, что на пиру, на котором собрался весь цвет города, он находится в самом низу пищевой цепочки.
Какой-то виночерпий за недостаточное проворство дает ему пощечину. Фома, в полном соответствии с заветом учителя, призывающим подставить левую щеку, если тебя ударят по правой, говорит виночерпию: «да простит тебя Бог», однако тут же предрекает, что рука, ударившая его, скоро окажется в зубах пса.
Так оно и случается: виночерпий идет за водой, и там его загрызает лев. Собаки бросаются на останки, и одна из них, держа в зубах ударившую апостола руку, вбегает прямо в зал, где идет пир.
Это происшествие приводит гостей в немалое возбуждение, и особо они изумляются тогда, когда девушка-флейтистка, которая, будучи еврейкой, понимала арамейский язык, сообщает им, что раб, сидящий рядом с торговцем Аббаном, «или бог, или апостол бога»: ибо она слышала, как этот человек говорил, что рука, ударившая его, окажется в пасти пса{45}.
Этот случай, естественно, привлекает к Фоме внимание царя, и тот, чтобы заручиться на всякий случай благословением такого важного волшебника, приказывает ему помолиться в брачном покое о счастье новобрачных. Бедный царь еще не знает, какую змеюку он подкладывает дочке в постель.
Фома молится; после этого гостей выпроваживают из брачного чертога. Однако, когда жених приходит в него, «он видит Господа Иисуса в виде Иуды Фомы, который разговаривает с невестой»{46}, что приводит жениха в немалое изумление: ведь он видел, что Фома вместе со всеми другими покинул чертог. Господь разъясняет ему его заблуждение: «Я не Иуда, который также зовется Фома, но его брат», – объясняет он{47}.
После этого Иисус садится на кровать, а жениха и невесту просит занять места на стульях, и разъясняет им необходимость воздерживаться от любого вида плотских связей, с тем, чтобы превратить свое тело в священный храм.
Наутро царь заходит в брачный чертог и видит молодоженов сидящими как ни в чем не бывало. В ответ на его вопрос о произошедшем этой ночью жених и невеста информируют его о своем полном отказе от плотских сношений и желании войти в тот Брачный Чертог, который есть бессмертие и свет.
Символизм этой сцены вполне понятен. Дело в том, что одной из высших гностических церемоний был как раз Брачный Чертог. Так называлась церемония, в ходе которой искатель сочетался со своим астральным двойником, своей Пневмой, нетленной частицей Всевышнего.
«Владыка все делал втайне: Крещение, Миропомазание, Причастие, Искупление и Брачный Чертог», – гласит «Евангелие от Филиппа»{48}. «Святое – это крещение; святое святого – искупление. Святая святых – это Брачный Чертог»{49}.
Наш бедный царь, однако, в тонкости гностических церемоний не был посвящен и пришел в ужас; грохнувшись наземь и разодрав одежды, он послал скорее за мерзким колдуном, который по злой воле небес прибыл в их город. Однако Фома уже отплыл.
Второй акт нашего приключенческо-теологического романа разворачивается уже при дворе индийского царя Гундафора. Гундафор поручает Фоме строить дворец и в достатке снабжает его деньгами и провизией для рабочих. Фома дворца не строит, а деньги и еду раздает народу, одновременно проповедуя ему Евангелие. Фоме справедливо кажется, что добрым словом и раздачей денег можно привлечь больше душ, чем просто добрым словом.
В конце концов, при таком нетрадиционном подходе к девелопменту деньги на дворец оказываются растрачены. Царь вызывает Фому к себе и получает ответ, что Фома построил царю незримый дворец, который царь не видит при жизни, но узрит после смерти. Как легко можно себе представить, царь оказывается не очень удовлетворен этим ответом и приговаривает Фому к смерти за казнокрадство. Однако в это время, на счастье Фомы, умирает брат царя по имени Гад. Первое, что он видит, попав на небо, – это тот самый дворец, о котором говорил Фома. Пораженный Гад отпрашивается у ангелов на землю и, ожив, заклинает своего брата подарить ему этот дворец.
После этого царь и его брат принимают «печать», то есть крещение и помазание. Иуда Фома во время крещения призывает Христа, Всевышнего, милосердную матерь и мать «семи домов, чтобы они могли упокоиться в восьмом доме»{50}.
При этом имеется важная теологическая тонкость. После того, как царь и его брат принимают крещение водой, они слышат голос Бога, но не видят его, поскольку они еще не помазаны. А вот после того, как они принимают помазание, они видят юношу с факелом, свет которого затмевает любой другой свет.
Всякие «Деяния апостолов», которых до нас дошло довольно много, были построены по принципу сериала. Если первый сезон умел успех, то все новые и новые авторы писали все новые и новые серии.
В «Деяниях Фомы» таких сезонов довольно много, и во всех них Фома, как и подобает близнецу Христа, совершает чудеса: изгоняет бесов и воскрешает мертвых, заставляет проповедовать ослов и светится неземным светом – то есть еще при жизни его лицо сияет, как лицо Моисея или Еноха, увидевших Бога.
В одном эпизоде он даже убивает Сына Сатаны. Этот сын – тот самый змей, который соблазнил Еву, велел Каину убить Авеля, и это он ожесточил сердце фараона против египтян и соблазнил евреев в пустыне сделать золотого тельца.
Это, согласитесь, немаловажное достижение, – что какой-то простой смертный, пусть даже с сияющим лицом, убил то самое сверхъестественное существо, козни которого лежали в основе всех злоключений человечества.
Это достижение представляется нам тем более немаловажным, что в Пятикнижии Моисея ничего ни о каком Сатане, ожесточившем сердце фараона, не говорится. Его авторы постоянно подчеркивают, что это Бог Израиля, единый и единственный, сам ожесточил сердце фараона. С одной стороны, он явил фараону множество знамений (слово «от» на иврите значит одновременно и «знак, знамение», и «печать»), а с другой стороны, он устроил так, чтобы на фараона все эти знамения не подействовали. «Но Господь ожесточил сердце фараона», – постоянно повторяет Тора.
Тора так боится упоминаний о каких-то соперниках Яхве, что в истории с чудесами Моисея она заставляет Яхве играть сразу за обе команды: и за евреев, и за египтян, что, конечно, выглядит как сущее издевательство по отношению к бедным египтянам.
Напротив, с точки зрения «Деяний Фомы», в истории с чудесами Моисея за команды играли разные игроки. За египтян играл Сын Сатаны, а за евреев – Господь.
Вот этого-то Сына Сатаны и убивает апостол Фома, близнец Иисуса. Он делает это словом. Увидев Сына Сатаны и рядом убитого им человека, апостол Фома приказывает Сыну Сатаны, то есть змею, вобрать в себя обратно свой яд.
«И когда змей всосал в себя всю желчь, юноша подпрыгнул и вскочил, и упал к ногам апостола, а Змей, раздувшись, лопнул и умер, и яд его и желчь разлились, и на месте, где пролился его яд, разверзлась Бездна, и она поглотила Змея»{51}.
Иначе говоря, наш мертвый юноша распрощался с Сатаной и обрел знание Христа. Он ушел с Пути Тьмы и Встал на Путь Света. Его смерть и воскресение были символическими. Гностики, – напомним Иринея Лионского, – «почитают воскресением из мертвых познание возвещаемой им истины»{52}.
В этом смысле «Деяния Фомы» придерживаются стиля символического реализма, и мы можем не сомневаться, что апостол Фома много раз убивал Сатану и воскрешал мертвых для жизни вечной. Это было его профессиональное занятие. Каждый раз, когда он кого-нибудь запечатывал, он убивал Сатану и воскрешал человека.
45
The Acts of Thomas. 1, 9, 3.
46
The Acts of Thomas. 1, 11, 3.
47
The Acts of Thomas. 1, 11, 5.
48
The Gospel of Philip, 67, 27–30.
49
The Gospel of Philip. 69, 14–70, 4.
50
The Acts of Thomas, 2, 27, 8.
51
The Acts of Thomas., 33, 11.
52
Ириней Лионский. Против ересей, 2, 31, 2.