Планировщики

– И что стало с этими голубыми волками?

– Вошли в крепость и превратились в обычных собак.

Чу принялся заинтересованно листать книгу. Казалось, он старается вникнуть в смысл написанного. Однако интерес его быстро угас, он отбросил и эту книгу. Она со стуком упала на “Историю сифилиса”.

– Да, слышал я, что ты убил женщину, – с равнодушным видом сказал Чу.

Рэсэн ощутил, как вспыхнули мочки ушей. Вместо ответа он молча взял бутылку “Джека” и наполнил стакан на треть. Все так же сидя на краю кровати, Чу пристально наблюдал за его движениями, выражением лица. Рэсэн несколько секунд рассматривал содержимое стакана, затем выпил до дна. Виски на этот раз отдавал сладостью.

– Откуда ты узнал? – спросил Рэсэн. Голос его был спокоен.

– Да так, слышал там и тут, – небрежно сказал Чу.

– И если это знаешь ты, находящийся в бегах, то, выходит, знает и каждый на этом дне.

– На этом дне, вообще-то, слухи так и клубятся.

Чу покачал головой, словно не понимая, какая разница, откуда он узнал.

– Тебе Мохнатый сказал? – спросил Рэсэн, глядя в глаза Чу.

– Мохнатый умеет держать рот на замке, пусть и кажется треплом.

Чу явно желал прикрыть хозяина крематория, отвести от него подозрения, и Рэсэн тут же уверился, что информация утекла именно от Мохнатого. Кроме него, проговориться больше некому. Мохнатый не стал бы рисковать своей жизнью ради Рэсэна. На этом дне никто не пойдет против Чу, никто не станет ему отказывать. К тому же у Мохнатого две дочери, которых он растит в одиночку. Отца можно понять. Будь это не Чу, а сыскарь, Мохнатый молчал бы до конца. Рэсэн все понимал, однако в душе всколыхнулась досада на хозяина крематория. Если информация разойдется, то можно оказаться под прицелом планировщиков убийств.

– Неужели ты думал, что ее можно спасти? – вызывающе спросил Рэсэн.

– Нет, совсем так не думал… Что тут говорить… Нашему брату не до того, чтобы думать, кого убить, кого оставить в живых. Времени нет даже спасти свою шкуру, – насмешливо сказал Чу.

– Тогда получается, что не я странный тип, а ты.

– Да, я странный. А ты сделал то, что следовало сделать.

А ты сделал то, что следовало сделать… Слова эти одновременно и успокоили Рэсэна, и оскорбили.

Чу поднялся с кровати, сел за стол и налил себе виски. Пустую бутылку он поставил на пол. Опустошив стакан, откупорил вторую бутылку и наполнил свой стакан до краев. И снова выпил до дна.

– Очень хотелось мне узнать кое-что. Ты виделся с этой женщиной еще раз? – спросил Рэсэн.

– Нет.

– Тогда почему ты оставил ее в живых? Думал, вернешься, не выполнив заказ, а планировщики похлопают тебя по плечу и скажут: “Ничего, в жизни всякое случается”?

– Если честно, я и сам не знаю почему.

Чу налил себе очередной полный стакан. За два года не взяв в рот ни капли спиртного, он за двадцать минут прикончил бутылку виски. И на лице его, кажется, появились признаки опьянения. Неужто верит, что он тут в безопасности?

– Ты когда-нибудь встречался с планировщиком? – спросил Чу.

– За пятнадцать лет такого не было ни разу.

– И тебе ни разу не хотелось узнать, кто всем рулит? Кто направляет все твои движения, кто переключает светофор, кто решает, когда нажимать на тормоз, когда на газ, когда поворачивать налево, когда – направо, когда надо заткнуться и когда говорить.

– Почему вдруг это стало интересовать тебя?

– Смотрел я на ту несчастную женщину, сплошь кожа да кости, и вдруг подумал: “Кто они такие, эти гады, что называются планировщиками?” Если честно, эту женщину можно было убить одним указательным пальцем. Она так перепугалась, что будто примерзла к полу. Смотрел я, как она трясется от страха, смотрел – и вдруг захотелось проверить, что это за сволочи сидят где-то там за столом, вертят ручку и сочиняют вот такие проекты.

– Вот уж не знал, что ты способен на любопытство столь романтичного толка, – насмешливо заметил Рэсэн.

– Романтика или любопытство здесь ни при чем. Смысл в том, что до меня только в ту минуту дошло, каким тупым, каким дураком, каким идиотом я был все это время, – с раздражением сказал Чу.

– Планировщик такой же убийца, как и мы. Если ему поступает заказ, он разрабатывает план. Над ним сидит другой планировщик, управляющий им. И если подниматься все выше, то, как ты думаешь, кто в конце концов окажется на самом верху? А никто. То, что находится на самом верху, – просто стул, на котором никто не сидит.

Чу возразил:

– На этом стуле точно должен кто-то сидеть.

– На нем никто не сидит. Это просто стул. Стул, на который может сесть любой. И этот пустой стул, на который может сесть кто угодно, решает все.

– Я не понимаю.

– Это система. Ты ведь думал, что все разрешится, если с ножом в руке ты доберешься до того, кто сидит на самом верху, и убьешь его, так? Однако там, наверху, никого нет. Там только пустой стул.

– Я прожил в этой помойке двадцать лет. Скольких старших товарищей убил – не счесть. И друзей приходилось убивать, и младших коллег. Одному из них на первую годовщину дочки я подарил детский костюмчик. И что получается, по-твоему? Что все эти годы я жил, выполняя приказы пустого стула? А ты по его приказу сломал шею женщине, от которой и так остались кожа да кости.

Чу поднял наполненный до краев стакан и резко опрокинул в себя. Рэсэн выровнял дыхание и тоже налил себе. Однако он не стал пить виски, а глотнул пива. Робкое признание, оправдание – что он не сломал шею женщине – поднялось изнутри и уже было готово сорваться с губ, однако вместе с пивом, словно оскользнувшись на нем, опустилось назад.

– Я не могу срать в штаны из-за того, что унитаз грязный, – сдержанно сказал Рэсэн.

Чу насмешливо глянул на него:

– А твоя манера говорить все больше похожа на манеру Енота. Но это нехорошо. Те, кто только и умеет, что складно болтать, всегда получают по затылку.

– То, чем ты занимаешься, напоминает шалости ребенка. Думаешь, ты делаешь что-то хорошее? Но что бы ты ни творил, в этом мире ничего не меняется. Вот взять эту женщину: ты ничего не смог сделать для нее, – уколол Рэсэн.

Чу издал холодный смешок. Издевательский. Потом слегка расстегнул молнию на кожаной куртке. Под мышкой угадывались ножны, переделанные из кобуры. Чу вынул нож и медленно положил на стол. Движения его были спокойны, в них не было ни резкости, ни агрессии.

– Этим ножом я могу убить тебя, мучительно убить. Могу сделать так, что ты долго будешь страдать, кровь станет брызгать во все стороны, твои кости будут скрежетать, когда лезвие ножа заскребет по ним, я могу мучить тебя, пока твои внутренности не вывалятся на пол. Вот тогда я посмотрю, сможешь ли ты трепать языком, болтать о пустом стуле или, как там, о системе, тарахтеть, что ничего не меняется. Нет, не сможешь. Это все брехня собачья. Трепотня тех, кто думает, что им ничто не угрожает.

Рэсэн посмотрел на нож, лежащий на столе. Это был кухонный нож немецкой фирмы “Хенкель”, такие есть на многих кухнях. Лезвие выглядело только что наточенным. Как принято, рукоятка ножа плотно обмотана большим носовым платком. Чу нравились ножи этой фирмы, потому что их легко раздобыть, они прочные, не ржавеют. Те, кто считает нож оружием, доверия к “Хенкелю” не питают, ведь этими ножами орудуют домохозяйки, готовя еду. Но на самом деле это прекрасный нож. Редко ломается, лезвие не зазубривается.

Рэсэн оторвал взгляд от ножа и посмотрел на Чу. Тот был явно рассержен. Однако в глазах его Рэсэн не увидел свирепости ядовитой змеи, которую сам он носил в себе как патент на убийство. Чу казался лишь слегка опьяневшим, хоть и выхлебал уже больше бутылки виски. Рэсэн подумал о своем ноже, лежащем в ящике стола. Он напряг память, припоминая, когда в последний раз вонзил нож в человека. Шесть лет назад или семь? Точно не вспомнить. Успеет ли он достать нож? Если начать двигаться, то Чу наверняка первым схватится за оружие. Но даже если удастся вынуть нож, сумеет ли он совладать с Чу? Есть ли у него шанс? Вряд ли. Рэсэн достал из пачки сигарету и закурил. Чу протянул руку в молчаливой просьбе. Рэсэн достал еще одну сигарету, прикурил и передал. Чу глубоко затянулся, запрокинул голову и уставился в потолок. В такой позе он просидел довольно долго, словно говоря: “Хочешь всадить в меня нож, так давай прямо сейчас!”