Страница 5 из 63
Фридон отнял от горячей печи ладони, повернул голову к Джимшиду:
— Может быть, мальчик и прав! Где ему ещё научиться сражаться?
Обрадованный поддержкой племянник мелика Варанды шагнул вперёд:
— Иосиф Эмин изучал военное дело в армии далёкого острова. Царь Ираклий тогда не поверил ему, потому что эти англичане уже помогали персам строить корабли на Каспийском море. Я буду учиться у русских. Мы все теперь будем под властью русского императора. И Грузия, и Карабах.
— Грузия — да, — ответил Джимшид медленно и не сразу. — Карабах — не знаю.
— Ты сам уже ездил сюда с посольством Ибрагим-хана, — напомнил ему Фридон. — Тогда Мирза Мамед Кулий просил императрицу Екатерину протянуть свои ладони и над Шушой.
— Из этого разговора вышло больше вреда, чем пользы. Кто-то сообщил Ага-Мохаммеду, и тогда он выступил из Тегерана. Персия рядом, Петербург — далеко. Если нам разрешили переселиться, надо как можно быстрее идти в Лори. Нужно будет поднять сотни семей. Мне потребуется помощь каждого человека, каждая рука, каждый палец! А этот глупец хочет затянуть своё тело в тесный кафтан унылого цвета и топтать площадь под стук барабанов!!!
Последние слова он выкрикнул прямо в лицо Ростому. Но тот не пошелохнулся. Так же стоял навытяжку, как солдаты гвардии императора Павла.
— О чём шумите, армяне? — послышался вдруг мягкий голос от двери.
Незамеченным в комнату вошёл Минас Лазарев, брат хозяина дома.
Семья Лазарянов-Лазаревых перебралась в Петербург из Новой Джульфы — армянской колонии в Иране. Туда вывел обитателей Карабаха ещё шах Аббас. В середине XVIII столетия Лазарь Назарович отправился на север, купил дом в Москве, в Артамоновском переулке, будущем Армянском, и занялся устройством шёлковых мануфактур. Сын его Ованес взял имя Иван и двинулся дальше, на запад. Поселился в Петербурге, хотя его промышленные интересы тянули на восток, к Уралу, в царство железа и меди.
Иван Лазарев был богат, знатен — получил титул графа Австрийской империи, — великодушен, образован и вместе с тем имел вкус к приключениям. Именно ему приписала легенда главную роль в истории алмаза «Орлов».
Якобы Ованес ещё в Иране купил огромный и безумно дорогой камень, когда делили добычу, захваченную Надир-шахом в Дели. Узнав, что Лазарев покидает страну, персы потребовали отдать драгоценность. Ованес сказал, что он уже продал алмаз, и спрятал покупку в — собственное же тело, в разрез на ляжке. Перебравшись в Россию, купец совершил обратную операцию, а камень продал Григорию Орлову. Цену алмазу определили в 450 тысяч рублей, и то, вероятно, продавец сбросил немало, рассчитывая на будущие милости от фаворита. Сам же камень Григорий Григорьевич поднёс императрице Екатерине.
Затем Иван Лазарев построил на своём подворье Армянскую церковь, а у красной линии[4] Невского возвёл два трёхэтажных дома, окаймлявших проход к храму. В первом этаже одного из них и поселились карабахские мелики. Впрочем, общались они больше не с хозяином, а с его младшим братом Минасом, Миной. Тот держался скромно, но говорили, что Иван Лазаревич редкое дело предпринимает, не спросив совета у Мины. Будто бы именно ему армяне обязаны и церковью святой Екатерины напротив Гостиного Двора, и другой, заложенной на Васильевском острове.
— Чем ты расстроен, уважаемый Шахназаров? Я слышал, император говорил с вами благосклонно, хотя не без гнева... Да-да, дорогой, не удивляйся. Новости в Петербурге бегают быстро.
Джимшид и Фридон отошли от печки. Обычай требовал выказать уважительное почтение, да и голова с сердцем настаивали на том же.
— Император разрешил нам выйти в Грузию в следующем году.
— Это большая удача.
— Соглашусь с тобой, уважаемый Минас Лазаревич. Но она чуть было не пролетела мимо. И всё из-за упрямого малолетнего ишака!
Лазарев чуть приподнял большие веки:
— Удача порхает на лёгких крыльях. Эта птичка капризнее юной девушки. Чем же осмелился наш Ростом вызвать гнев государя?
Юноша наклонился вперёд:
— Я хочу служить в гвардии императора!
Джимшид сжал мощную ладонь в объёмный кулак и погрозил племяннику:
— Молодёжь совсем забыла, как почитать старших. Они хотят, они думают, они — говорят, когда их ещё не спросили!
Фридон пошевелил плечами. Владетель Гюлистана уступал Шахназарову не только в росте, но также и в возрасте. Он был ближе к Ростому на целых пятнадцать лет и лучше понимал сильного и горячего парня.
— Государь вряд ли разгневался из-за такой просьбы, — осторожно заметил Лазарев. — Ему нравится, когда хотят служить в его войске.
Джимшид уже остывал:
— Это был лишний вопрос. Не он разъярил императора. Но в гневе тот мог отказать и нам в нашей просьбе.
Минас согласно закивал головой:
— Не надо просить у сильных мира сего лишнее. Иначе они могут запретить даже необходимое... Но что же с мальчиком, дорогой Джимшид? Ты увезёшь его обратно в Арцах?
— Зачем армянам чужая армия?
— Если вы выходите в Россию... А Грузия теперь будет Россия... Тогда эта армия для вас уже не чужая.
Джимшид насупился:
— Такой маленький вопрос. Нам сейчас нужно решать судьбу двух гаваров.
— Жизнь одного человека мало значит рядом с тысячами других, — согласился Лазарев. — Но иногда и от неё зависит, в какую сторону качнутся весы Времени. Государь пылок и тороплив. Он уже прислал офицера, чтобы узнать — действительно ли Ростом, сын мелика Шахназарова, хочет служить в гвардии российского императора?
Юноша так просиял, что трое взрослых едва удержались от смеха.
— Отпусти мальчика, — подал голос Фридон. — Может быть, у армян появится ещё один воин.
— Я вернусь сильным, как Давид-бек! — задыхаясь, крикнул Ростом.
Джимшид кивнул:
— Возможно, вы правы. Возможно, так будет лучше. Но я слышал, что в гвардию приходят только знатные русские.
— Солдатом может наняться каждый. Но нашему мальчику нужно стать офицером. Для этого требуется грамота о дворянстве. Однако что за проблема, уважаемый Шахназаров? Он не сын твой, он твой племянник, но — такой же мелик, такой же князь, как и ты... Что с вами, друзья мои?
— Выйди, — кинул Джимшид почерневшему вдруг Ростому. — Выйди, мальчик. Дай поговорить взрослым мужчинам...
IV
— Нехорошо поминать родителей дурным словом, — медленно начал свою речь владетель Варанды. — Но вы оба знаете, что за человек был мой отец.
Фридон кивнул, а Лазарев посмотрел удивлённо:
— Я слышал — в стихах на его надгробии есть такая строка: гордостью он являлся армянской нации...
— Это могила моего деда. Хусейн Шахназаров, владетель одного из меликств Хамсы[5] союзник Давид-бека и спарапета Мхитара. Он вырезал передовой отряд Абдуллы-паши, что осмелился остановиться на зиму в Аветараноце. Да, уважаемый Минас, не платил он дани ни одному царю, // Был мощным оплотом всей страны... А сын его, Шахназар Шахназаров стал проклятием армян Карабаха...
Он жестом остановил Фридона, пытавшегося возразить. И сам замолчал надолго. Оба собеседника тоже стояли тихо, не решаясь тревожить воина, взрывавшего память своего рода...
— В нём была половина турецкой крови. Что до сих бушует во мне и, — он кивнул в сторону двери, — в этом молодом ишаке. Мой отец — Шахназар Второй — убил своего сводного брата, законного мелика гавара Варанда. И четыре других властителя — Гюлистана, Хачена, Джраберды и Дизака — выступили против убийцы. Но Шахназар не стал дожидаться, когда его прихлопнут, как крысу. Он позвал на помощь вождя племени Джеваншир — Панах-Али-хана...
— Кочевники, что остались в наших степях ещё со времён великого Надир-шаха, — пояснил Лазареву Фридон.
— Они уже не хотели пасти скот, — мрачно продолжил свой рассказ Шахназаров. — Они хотели построить свою крепость в горах. Так выросли стены укрепления Панах-абад. Позже его назвали Шуши-каласы... Говорят, что отец своей рукой положил первый камень в стены Шуши. Он думал, что возводит новый знак своей силы, а вышло, что он вырыл могилу и себе, и всем меликствам Карабаха. — Джимшид прервал рассказ, подошёл к двери, приотворил, желая убедиться, что племянник не подслушивает беседу старших. И продолжил: — Но — пока Шахназар Второй был жив, он считал своим всё, что ему хотелось иметь. Не колеблясь, протягивал руку к любой вещи, что лежала не слишком удачно. А если хозяин надёжно прятал сокровище, мелик Варанды сбивал любые затворы.
4
Линия, вдоль которой обязаны были стоять фасады домов на улицах Петербурга.
5
Хамсе (араб.) — пять. Пять меликств, составлявших Нагорный Карабах в XVIII веке.