Обрученный с удачей

— Скажите мне, Питер, — внезапно посреди беседы спросил лекарь, оторвавшись от весов, на которых старательно взвешивал какую-то пряно пахнущую смесь, — вас устраивает судьба пирата?

— Я живу одним днём и стараюсь не думать о том, что случится завтра, — немного подумав, ответил Питер.

— Да разве ж у меня есть выбор? — пожал Блейк плечами. — На землях английской короны я вне закона, а бесправному изгнаннику не всё ли равно, где коротать жизнь — по ту сторону Атлантики или по эту?

— Но, — усмехнулся Эванс, — неужели вам нравится такое существование?

— Как сказать? К опасностям я вроде бы привык, к работе тоже... Как говорят немцы: «Война, торговля и пиратство — три вида сущности одной».

— И вас не тревожит даже то, что вас тоже повесят вместе со всеми, если поймают, конечно? — коротко хохотнул доктор. — И вместе со мной — даром, что я джентльмен, отучившийся в Кембридже, и внук лорда. Впрочем, всё не так плохо. «Обручённый с удачей» дьявольски быстроходен — под стать имени. Он уйдёт от любого фрегата. А сам капитан Джон ни за что не станет связываться с военными моряками, — покачал головой Джонатан.

— А вы-то сами зачем плаваете с пиратами? — усмехнулся Питер.

— Деньги, — спокойно признался Робин. — Всего один захваченный приз может принести больше, чем жалованье провинциального лекаря за многие годы. Понятное дело, испанские галеоны с наполненными золотом и серебром трюмами попадаются далеко не каждый день... — Он усмехнулся. — Удача — богиня нашего дела, — улыбнулся он. — Но тут уж выбирать не приходится. Зато мы свободны, как ветер, плывём, куда вздумается, и не теряем надежды в одночасье разбогатеть... И вы, похоже, втянулись, не так ли?

Питер лишь кивнул, вставая, чтобы отправиться передохнуть в каюту, которую делил с Джаспером.

В тёмной каюте дверь была заперта, иллюминатор задраен, было невыносимо жарко. Питер так и не уснул, обливаясь потом и почти задыхаясь. Он соскочил, промучившись, со своей койки и бесшумно прошёл в кают-компанию, а затем по капитанскому трапу на полуют. Ночной бриз заиграл в сто распахнутой боевой рубахе, в парусиновых штанах, свободно свисавших с голых ног.

Небо сверкало звёздами, и море, светящееся в глубине, как часто случается в тропиках, казалось, заключало в своих недрах мириады странных факелов, бирюзовое свечение которых, слишком отдалённое, колебалось, потухая и снова зажигаясь ежесекундно, по воле волн. Ночь была прекрасна и прозрачна, как алмаз.

— Чёрт возьми! — проворчал Блейк сам себе. — Не дурак ли я, что сплю закупоренный в адской каюте, когда здесь такая благодать...

Он вздохнул полной грудью, и морской воздух, весь пронизанный солёными брызгами и полный ароматов близкого берега, восхитительно обвевал ему виски, шею, грудь. Постелив прямо на палубе тюфячок, Питер заснул...

Ему опять приснилось, что он на борту чёрного корабля под чёрным флагом, рядом с капитаном. Тот ни разу не повернулся к нему лицом. Хотя Блейк точно знал его — знал, но боялся вспомнить.

Боевое крещение навсегда врезается в память.

Они с Биллом, оба с ног до головы обвешанные оружием, стояли рядом у фальшборта и ждали команды. У каждого — по паре заряженных пистолетов со взведёнными курками, заточенный до бритвенной остроты тесак, ножи и тяжёлый топор в петле на поясе. Им никак не удавалось злить дрожь в коленках, костяшки пальцев сжимали поручни.

Ноги у Питера сделались ватными, во рту пересохло. Он дрожал то ли от напряжения, то ли от страха, стоя наготове и с трепетом ожидая столкновения с преследуемым ими судном. Нет ничего хуже ожидания. Блейк повидал немало сильных мужчин, чьи лица задолго до начала схватки белели как полотно, а их желудки выворачивало наизнанку или так прихватывало, что не всякий успевал добежать до гальюна. В таких случаях не принято было подтрунивать, а тем более издеваться над осрамившимся товарищем, и даже записные насмешники, способные подшутить хоть над собственным палачом, хоть над самим Сатаной, не позволяли себе ничего липшего.

Испанский капитан, сообразив, что выброситься на берег не успеет, стал разворачиваться правым бортом к преследователю. Залп полутора десятка пушек, будь чуть поточнее, мог бы сразу пустить «Обручённою» на дно. Но пиратский корабль отделался несколькими дырками в носовой части, да повреждением одного из орудий на батарейной палубе.

Расстояние между кораблями быстро сокращалось. Разрядив пушки, «купец» тем самым дал возможность пиратам за четверть часа — и то если свои канониры сработают идеально чётко — подойти к беззащитному борту и свалить на абордаж. И теперь будущий трофей отчаянно пытался сделать поворот фордевинд. Капитан Джон, понятно, такой возможности ему не предоставил. Тяжёлый «торгаш» не мог повернуть так же быстро, как бриг, и пираты всадили испанцу залп картечью с расстояния пистолетною выстрела.

— Мушкеты к бою! — гаркнул капитан. — Поднять флаг!

Французский триколор соскользнул с клотика «Обручённого с удачей», а вместо него появилось чёрное полотнище со скрещёнными саблями.

Питера всё это время бросало то в жар, то в холод, ему казалось что лицо позеленело, как кожура недозрелого банана. Рука Билла ободряюще сжала его запястье.

— Не дрейфить, кэп! Мы будем прикрывать друг друга в бою, — склонился к его уху Тёрнер так, чтобы перекричать грохот пушечной канонады. — И ничего не бойся: ведь ты со мной, а я с тобой!

Испанцы ответили нестройным залпом — не все пушки успели зарядить — и тоже картечью. Кое-кого из пиратов убило, несколько человек ранило. Здоровенного мужика, стоявшего рядом с Биллом, зацепило в ногу.

Но тут их капитан крикнул:

— На абордаж!

Каждый выхватил по паре пистолетов и пустил пули в клубящийся слоистый дым сгоревшего пороха. Оттуда в ответ грянули вразнобой выстрелы мушкетонов и ружей. Кто-то упал, с полдесятка человек скорчилось за фальшбортом — кто ранен, кто убит, не понять, — но семеро самых здоровых уже взмахнули абордажными крючьями.

Железные «кошки» впились в фальшборт и палубу «купца». Корабли столкнулись так, что затрещали борта. И тут же за трофеями посыпались вооружённые до зубов пираты... Питер с Биллом одними из первых покинули «Обручённого» и одновременно перепрыгнули на палубу атакованного судна, готовые драться и умереть, защищая спину напарника.

Но схватка стихла, не успев разгореться. Экипаж «купца» капитулировал после первого же натиска. Это было самое обыкновенное торговое судно, и люди нанимались на него вовсе не за тем, чтобы сражаться с пиратами. Они сложили оружие, не оказав сопротивления. Однако, когда всё закончилось, Питера долго ещё трясло...

Постепенно он втянулся, и каждый последующий абордаж уже не вызывал прежних эмоций, а со временем и вовсе превратился в рутинную обязанность.

Тактика была немудрёной: подойти поближе, переждать залп, засветить по палубе и рангоуту картечью, потом выпалить из мушкетов — и вперёд. В такие минуты все напряжены, сосредоточены и ждут сигнала, сжимая в руках бахры и абордажные крючья, метательные ножи, топоры и тесаки. Иногда Джон собирал на баке музыкантов, и пираты атаковали противника под барабанную дробь и звуки литавр, но чаще приказывал палить из пушек холостыми, и тогда волна полуобнажённых захватчиков накатывалась на обречённое судно прямо из облаков клубящегося порохового дыма.

Но стоило им перебраться на палубу приза, как всё менялось, будто по мановению волшебной палочки. Собственные страхи безвозвратно уходили, потому что они ничто по сравнению с тем ужасом, который команда и пассажиры атакуемого корабля испытывали перед пиратами. Корсары обрушивались на них с безрассудной дерзостью, очертя голову и безжалостно пресекая малейшие попытки к сопротивлению. Впрочем, жертвы обычно сразу сдавались, прекрасно зная, что в противном случае пощады не будет. Призы попадались нередко, одна атака сменялась другой, а в бою, как правило, не до воспоминаний и душевных терзаний.