Сеть паладинов

— Ты что?! — взвыл сбир и тут же захрипел, так как на его горле сомкнулись, словно стальные клещи, пальцы Джироламо.

Схватка закончилась быстро и бесшумно. Джироламо втолкнул сбира внутрь, в темноту, и там несколькими ударами кулака, как кувалдой, оглушил его, столкнув в тюки с соломой.

Все вместе: Пьетро, Елена, Илья и Джироламо — собрались уже на корабле, покидавшем Спалато.

Глава 38

Над морем начала сгущаться тьма, когда они спустились к основанию форта и, наклонившись под узкой низкой аркой ворот, вышли на внешнюю площадку стены. Форт — мощная, казалось, циклопической кладки крепость с почти отвесными стенами высотой более десяти метров, неприступная и занимающая всю площадь скалистого островка, перекрывала вход в гавань неприятельским кораблям.

Джироламо шёл впереди с качавшимся в руке фонарём. Поднимался ветер, и море было неспокойным. Следом шла Елена, ведя за руку Илью, но тот двигался по узкой каменной полоске гораздо уверенней, чем мать. На углу под башней они остановились в ожидании.

Елена, наклонившись, что-то говорила сыну. Её душили слёзы, и она ничего не могла поделать с ними. Она уже смирилась с тем, что не может остаться с Ильёй, потому что вдвоём они останутся приманкой и для ускоков, и для восстающих против османов славян, и для турок, и для венецианцев — для всех, кто захочет ими воспользоваться. Значит, разлука. Только надёжно спрятав сына в каком-нибудь монастыре и под новым именем, она сможет сохранить и его, и себя. Но надолго ли? Ей казалось, что она и Илья обречены теперь на вечные скитания.

Джироламо обернулся.

— Итак, как тебя теперь зовут? — уточнил он в очередной раз, положив мальчику руку на плечо.

— Василий, — угрюмо отозвался тот, потом поднял голову и с вызовом посмотрел на венецианца.

— Хорошо, — сказал Джироламо. — Однако помни, что Василий — это всего лишь имя. О своём происхождении и о матери — ни слова. Как только всё успокоится, она вернётся за тобой...

Почувствовав, что его последние слова прозвучали фальшиво, Джироламо отвернулся и принялся вглядываться в темнеющую воду. Не верилось, что в сумерках да ещё при поднявшихся волнах кто-то решится выйти в море, даже ориентируясь на свет маяка на одной из башен форта.

Вдруг совсем рядом с ними послышался плеск весел. Из темноты вынырнула большая лодка. Люди в лодке ловко развернулись бортом, встали и перебросили концы Джироламо. Причалили. Молодой венецианец помог ступить на площадку высокому человеку в чёрной монашеской рясе и вежливо поклонился ему.

Женщина порывисто бросилась к монаху, склонилась перед ним на колени и поцеловала его руку, прося благословения. Монах перекрестил её. Елена поднялась и подвела к монаху сына. Василий тоже преклонил колена и поцеловал благословляющую руку. Монах с живейшим интересом рассматривал его. Мальчик, низко опустив голову, упорно не поднимал глаз.

— Как тебя зовут?

— Василий.

— Хорошо. Василевс — царь. Прыгай в лодку. Поторапливайся, нам надо успеть к берегу, пока не начался шторм.

Калуджер повернулся к Джироламо. Елена бросилась к сыну, борясь с рыданиями. Ветер развевал их одежду. Она обнимала мальчика, что-то шептала ему, причитая. Мальчик вёл себя сдержанно, даже холодно в присутствии посторонних. Потом порывисто, крепко обнял за шею мать. Она принялась исступлённо целовать его, цепляться за него, теряя рассудок.

Монах тем временем быстро переговорил по-итальянски с Джироламо. Он представился:

— Меня зовут Герасим. Герасим Влах.

— О, значит, вы итальянец? — спросил Джироламо.

— Да. Я родом из Анконы. Так вот, по поводу мальчика. Вы потом передадите это его матери, когда она будет в состоянии всё воспринимать должным образом. Мы сначала поместим его на нашем подворье в городе Канеа. Затем переведём в монастырь Святой Троицы, как условились. Это полдня пути от столицы. Но я хочу, когда он обживётся на острове и проявит способности, перевести его в Аркадийский монастырь.

Джироламо кивнул. Он много слышал об этом монастыре ещё от Йована в Спалато, и от фра Паоло в Венеции. Монастырь этот был основан 700 лет назад и посвящён благотворительности и учению. Его все щадят и почитают как пристанище, где бедные, больные и сироты находят самое заботливое попечение. Монастырь богат, живёт на приношения, даёт обучение молодым воспитанникам и славится как главный центр православного обучения.

— О мальчике никто не узнает, — продолжал монах. — И вы всегда сможете с ним связаться.

Затем он повернулся к женщине. Лицо его не выражало эмоций, но, казалось, что и он был смущён сценой прощания. Когда он заговорил с Еленой, его голос казался хриплым:

— Женщина, на всё воля Господа. Он всегда заботится о невинных душах.

Монах произнёс ещё какие-то слова утешения осипшим голосом. В последний раз Елена обняла сына, словно нехотя, отпустив его. Мальчик ловко перепрыгнул в лодку, матросы помогли перебраться монаху, и они отчалили. Чуть отплыли, Илья лишь раз, в последний раз повернулся и коротко махнул матери. А она стояла, глядела на сына и удаляющуюся лодку, пока та окончательно не исчезла в сумерках. Волосы и одежда её развевались под непрерывными порывами ветра. Джироламо слегка коснулся её плеча.

— Нам пора, мадонна. Становится холодно.

Елена повиновалась и покорно пошла за ним обратно в форт. Они поднялись по узкой лестнице, которая тянулась с внутренней стороны стены. Елена поднялась в башню, где были расположены их комнаты, и, отказавшись от ужина, закрылась в своей каморке.

Джироламо и капитан форта ужинали вдвоём.

— Красивая женщина монна Елена, — заметил капитан, после того как Джироламо сказал ему, что дама ужинать с ними не будет.

— К чему ты это говоришь? — с внезапным раздражением проговорил Джироламо.

Капитан улыбнулся. Он не знал, что они делали там вечером, под стенами. И не знал вообще ничего про эту гречанку. Он знал только, что должен спрятать их и помочь Джироламо. Поэтому он улыбнулся, поедая апельсин, и поглядел на лежавшую на стуле лютню.

— Ни к чему. Просто красивая женщина. Потрясающе красивая.

Джироламо понял, что капитан имел в виду. Красивые женщины могут позволить себе все. Даже отказаться от компании молодых любезных мужчин. В унылом молчании он жевал холодное мясо. Отужинав, быстро распрощался и ушёл, охваченный тоской. Решив немного прогуляться, он поднялся на верхнюю смотровую площадку башни форта, где в свете факелов торчала будка караула. Внизу внутри форт чернел дырой. Наверху ветер был тёплый, но со злобными порывами. Джироламо обошёл площадку, прошёл мимо поста с двумя завернувшимися в плащи часовых. Фонарь, припрятанный под бойницей, светил тусклым пламенем.

В море, сколько ни вглядывайся в эту безлунную ночь, ничего не было видно. Их окружала полная чернота. Казалось, она стояла вплотную, тут же, где его глаза переставали различать предметы.

— Задание выполнено, — пробормотал он. — Выполнено.

Джироламо спустился вниз. Заглянув к себе, он взял свёрнутый в рулон лист бумаги, затем подошёл к двери в комнату гречанки и робко постучал.

Она открыла. Он смущённо остановился на пороге. Эта женщина, бывшая рабыня султана, действовала на него так, словно он был воском в её руках. Он сам удивлялся себе, но ничего не мог с собой поделать. Мысли о ней искушали его, а весь её вид делал Джироламо безвольным и готовым исполнить любой её приказ. Однако женщина ничего ему не приказывала, от чего ещё больше тянуло к ней. Это не было похоже на те чувства, которые он обычно испытывал к женщинам в Венеции и Падуе, весёлым и доступным, и отношения с которыми было обычно легко завязывать и так же легко разрывать. Тем женщинам, сплошь искусственным блондинкам, которые уступали ему и любили его в вечерних садах под убаюкивающие и томные мелодии лютни, он пел серенады, декламировал Петрарку, но ради них никогда не обнажал шпагу и не дрался на кинжалах.