Сеть паладинов

Этот странный дом, в котором застряла часть древнего дворца, мог помочь ей. Она уже и раньше обдумывала план бегства. Внизу не стихали шум боя, крики, стрельба и грохот. Женщины перебежали по низкому чердаку к оконцу и, царапая руки, принялись выламывать ставень. Это удалось, дерево было старым и гнилым. Елена выглянула наружу, потом втянула голову обратно и повернулась к служанке.

— Нам надо перебраться туда, — сказала она, указывая на древнюю колонну, торчавшую во дворе в полутора метрах от них.

Женщины подтянули к оконцу лестницу и принялись выдвигать её из окна, чтобы дальний конец лестницы лёг на круглую площадку колонны. Затем Елена подтолкнула Хафизу к окну.

Та в ужасе глядела на госпожу.

— Давай! Вперёд! — приказала Елена резко.

Служанка ещё раз жалобно на неё посмотрела, но — делать нечего — ухватилась обеими руками за лестницу. Она оказалась ловка и быстра, как кошка. Вскарабкавшись на лестницу и перебежав её в один миг, Хафиза легла животом на площадку колонны. Елене оказалось выполнить этот акробатический трюк тяжелее. Решимость покинула её, но, подгоняемая страхом, она на четвереньках переползла по лестнице, цепляясь за края и стараясь не глядеть вниз. Крошечное расстояние, но страшно, жутко. Когда гречанка приблизилась к колонне, Хафиза протянула ей руку.

— Лестницу! Лестницу подтяни! — приказала ей Елена, переведя дух.

Бой внизу не прекращался. Он перекинулся и во двор, наполнив его криками, стонами, выстрелами и звоном клинков. У венецианца и в самом деле были отборные воины, и они не собирались сдаваться. В распахнутые ворота входила ещё одна группа солдат.

Женщины перебрались с колонны на развалины древней стены. И затаились наверху за камнями и мхом, невидимые в темноте.

Потом шум боя стих. Солдат теперь во дворе было множество. Внизу ходили, переговаривались, вытаскивали тела и оружие во двор. В окнах дома на обоих его этажах виднелся свет факелов. К счастью, никто из солдат не подумал пока о чердаке.

Передохнув, женщины переползли по стене подальше от двора, до того места, где развалины стали ступеньками спускаться вниз. Они спустились и побежали куда глаза глядят, прочь из города. Перед рассветом, ещё во мгле, беглянки вышли на дорогу и побрели по ней вглубь суши, держа как ориентир холм с домами, что высился перед ними. Обошли холм и, найдя полянку, окружённую камнями и жёстким кустарником, смертельно уставшие, повалились на траву, затихли и заснули до восхода солнца.

Проснувшись, когда солнце стало припекать, они решили спуститься обратно на дорогу, каменистую, усеянную большими булыжниками. Они уже почти спустились на неё, как заметили военный отряд, быстрым шагом передвигавшийся по дороге в сторону холма. На солдатах они разглядели короткие кожаные куртки, на некоторых кольчуги. Вооружены они были большими ружьями и кривыми саблями. Елена не могла поверить своим глазам: у солдат на головах болтались кече янычар. Спрятавшись за камнем, она в ужасе слушала знакомую турецкую речь. Служанка тянула её за руку, показывая то на дорогу, то на язык.

— Ты слышишь? — говорила она одними губами. — Ты слышишь?

— Да, — в ужасе прошептала Елена.

Так женщины просидели до темноты. В сумерках они, не решаясь выходить обратно на дорогу, прокрались обратно в город. Они подошли к массивным и пышным воротам города, которые назывались Порта ауреа — Золотые ворота. Но те оказались заперты. Их сторожил караул.

Елена и Хафиза повернули обратно. Они были голодны, продрогли, совершенно растерянны. Можно, конечно, поискать то место в стене, через которое они накануне покинули город, и через него забраться обратно. Но искать в темноте — безумие. Да и зачем забираться ночью в город, полный солдат и патрулей? Они в темноте наткнулись на развалины дома, куда и забрались спать. Елена пыталась что-то придумать. Теперь она свободна. Той свободой, настоящей свободой, к которой совершенно не была привычна и не знала, как ею распорядиться. Она была предоставлена самой себе, и ей было страшно.

Она не испытывала того ужаса, который испытывала Хафиза, вздрагивавшая при любом звуке, оказавшись в совершенно незнакомом и враждебном окружении. Но сейчас перед ними встала серьёзная проблема, и Елена чувствовала полную беспомощность. Она никого не знает в этом городе. Постепенно она, как ей показалось, нашла выход. Елена могла бы рассчитывать здесь на помощь только одного человека, купца Мендереса — брата доктора Еросолино. У него должна быть в городе лавка, её можно найти.

С помощью Мендереса Елена сможет вернуться в монастырь и обратиться к настоятелю за советом и помощью. И вместе с ним решит, что делать с Османом. Однако всё дальнейшее представлялось Елене туманным и смутным. Ясно было только одно — ей и сыну оставаться в этих местах опасно.

С этими мыслями Елена заснула. А когда наступил новый день, она, кое-как приведя себя в порядок, умывшись у колодца в развалинах, увидела, что неподалёку от городских ворот находится небольшой постоялый двор. Она отправила в него Хафизу с несколькими монетами — деньги, хвала Господу, у неё пока были! Хафиза вернулась с лепёшками. Подкрепившись, они вошли в город. Стража у ворот, лишь оглядев женщин с ног до головы, без задержек пропустила их в город, не задавая вопросов. Елена отправилась искать Мендереса.

Сильный удар в грудь отбросил синьора Мендереса вглубь комнаты. Он даже не успел понять, не успел расслышать вопроса, который задал ему страшный незнакомец, представившийся ганзейцем. Хотя, наверное, слышал, но не хотел верить. Вся эта история с мальчишкой, уже давно забытая, благополучная и удачная. Как могло случиться, что она возвращается? Он сразу почувствовал, что дело приобретает новый и, возможно, дурной оборот, когда несколько дней назад у него дома неожиданно появился посыльный из монастыря Святой Параскевы и сообщил, что к ним в монастырь приходила женщина, представившаяся матерью мальчика, Османа, крещённого Ильёй, и мальчик действительно узнал в ней мать. Вот тогда он и почувствовал, что вся эта ожившая история добром не кончится!!! А предчувствия никогда не обманывали его.

А теперь этот ганзеец. Он объявился вчера в конторе, которая находится в том самом месте, которое почти десять лет назад предоставил Мендересу на городской пристани великий Родригес, отстраивавший новый порт и уговоривший его переселиться из Дубровника в Спалато. Ганзеец — молодой голубоглазый блондин небольшого роста и с каменным лицом — на прекрасном немецком языке представился гамбургским купцом по имени Розенберг. Он порывался тут же провести какие-то переговоры, предполагал гнать товар на север, в Ганзу, прямиком через Истрию. Разговор вышел неясный, сумбурный, ганзеец обещал зайти ещё. И вот сегодня зашёл — но не в лавку, а прямо к Мендересу домой, да не один, а с командой смуглых головорезов. И выбрал он тот самый редкий момент, когда в доме кроме него, Мендереса, никого не было — двое слуг и конюх отправились в Солин, а служанка — к сестре и на рынок. Единственный слуга, который должен был открыть входные ворота и пропустить непрошеных гостей внутрь, — где же он? Мендерес этого не знал. Слуга не появился, потому что в этот момент лежал со свёрнутой шеей за бочками в углу двора.

Пожилой купец отлетел вглубь комнаты и больно ударился спиной о массивный комод. Парализующая боль полоснула его снизу, отдалась в правую руку, и он перестал чувствовать её.

— Итак, — глухо продолжал, переходя на итальянский, Розенберг, приближаясь к купцу, пока его люди разбрелись по комнате. — Расскажи мне, куда ты переправил мальчика, когда приплыл в Спалато?

Было страшно смотреть в лицо ганзейца. Ведь оно ровным счётом ничего не выражало, оно было словно сделано из камня. В нём не двигался ни один мускул. И всё же это залитое какой-то неприятной желтизной лицо внушало животный ужас. Страшным его делали глаза: светло-голубоватые, как аметист, они отливали странным блеском, который можно было бы назвать голодным, и одновременно казались неопределёнными, полупрозрачными, словно ненатуральными.