Призванный хранить

— А ты сам не ранен?

— Нет, нет, успокойся.

Баттхар вздохнул с облегчением.

— А кто в меня стрелял?

— Не знаю, — сказал Антон. — Он успел уйти.

Эти воспоминания владели им ещё добрых полминуты, пока в сознание не вломилось нечто постороннее и совершенно нелогичное. Антон нахмурился и озадаченно спросил:

— Ты не царевич?

Тот развёл руки в стороны: извини, мол.

Нелогично. Хотя — если вспомнить, сопоставить, вдумчиво проанализировать те странности, случавшиеся с ними в пути, их необъяснимые задержки, разговоры и отдельные фразы в тех разговорах, а зачастую и не фразы, а лишь интонации... Он ведь догадывался о чём-то подобном и даже высказывал свои мысли Аккеру...

— Мы нарочно притягивали к себе монголов, верно? — проговорил Антон. — Мы давали возможность настоящему царевичу беспрепятственно достигнуть Тебриза? Интересно, он сейчас здесь? На него можно взглянуть хоть одним глазком?

Все молчали. Взгляды присутствующих были устремлены на Антона, и тот слегка стушевался. Растерянно оглядевшись по сторонам, он спросил:

— Вы знаете что-то, чего не знаю я?

Аккер, поколебавшись, вышел немного вперёд, посмотрел на царя Гюрли, и тот кивнул.

— Дело в том, — сказал горец, — что царевич Баттхар, сын Исавара, несколько лет назад погиб под лавиной. Тело не нашли: лавина погребла под собой все караванные тропы в окрестностях. Исавар был вне себя от горя — ведь он лишился не только сына, но и надежды на союз с Грузией.

Но однажды далеко на востоке появился паломник. Он путешествовал по городам и странам, побывал в Мекке, и Аллах дал ему способность видеть будущее. Он был слеп, этот паломник: то ли от рождения, то ли потеряв зрение в результате несчастного случая... «Настанет время, — сказал он, — и царевич Баттхар вернётся. Он придёт из толщи вечных снегов, побывав в ином, далёком мире и обретя там новое лицо и новое имя. Он не будет помнить, кто он и что с ним произошло, но найдутся люди, которые помогут ему вновь обрести себя. Он преодолеет долгий путь через весь Кавказ и достигнет большого цветущего города, чтобы взять в руки Копьё Давида и объединить два великих народа в борьбе против монголов. И снова уйдёт, на этот раз навсегда». Так звучит пророчество, — он сделал паузу. — Царевич Баттхар — это ты, Антон.

Что-то он сказал, этот странный человек, которого Антон почитал за своего учителя. Что-то по-прежнему непонятное, не укладывающееся в голове. Нисколько не стесняясь присутствия коронованных особ, Антон прислонился к стене и медленно сполз вниз, усевшись прямо на тигриную шкуру.

— Вы с ума сошли, — неэтично высказался он, нимало не заботясь о том, поймут ли его окружающие — не их он сейчас уговаривал, а старался примирить собственный рассудок с новым поворотом судьбы. — Я... Я не могу быть Баттхаром. Я обычный студент из двадцать первого столетия. Я живу в Москве, со своими родителями, которых люблю. Хожу на лекции, сбегаю с них в кино или в кафе, пью пиво в баре напротив главного корпуса и иногда перехожу дорогу на красный свет. А вы хотите, чтобы я вершил судьбы целых народов? Чёрт возьми, а вдруг вы ошиблись? Вдруг тот слепой мудрец никакой не провидец (да и возможно ли это, видеть будущее?), не Джуна и не Ванга, а простой рыночный шарлатан? А если он и сказал правду, если царевичу Баттхару действительно суждено было вернуться — как вы узнали, что он — это я?

Он закрыл лицо руками и зажмурился изо всех сил, твердя про себя, как заклинание: — Я просыпаюсь, просыпаюсь, просыпаюсь... На моей тумбочке в спальне заливается будильник, и нужно бежать в институт, потому что сволочной профессор Мурзинский (погоняло «Мурзик») назначил зачёт на половину девятого утра...

И тихо проговорил:

— А самое главное — Тебриз всё равно падёт. Тимур завоюет Кавказ и создаст свою империю, которая рухнет только после его смерти. И аланы превратятся в фантом, в народ-легенду. Останутся памятники, могильники и полуразрушенные крепостные стены, по которым археологи будут гадать, какими они были, аланы, во что верили, с кем воевали, какие одежды носили... Поймите же вы, история уже написана, и не нам её изменить.

— Историю пишут люди, — сказал царь Гюрли. — Судьба распорядилась так, что ты — единственный человек в современном мире, появление которого она не предусмотрела. Поэтому — как знать, может быть, именно благодаря тебе город выстоит, два народа будут сражаться бок о бок и победят... И возродятся аланы, и ты, возможно, станешь тому свидетелем. Ты ведь тоже алан, далёкий потомок царя Давида, и отныне его Копьё принадлежит тебе по праву. — Он усмехнулся и добавил: — Правда, вынужден тебя огорчить: моя дочь выйдет замуж совсем за другого человека — и не сегодня. Это тоже сказано в пророчестве...

Антон встал. Ноги слушались его плоховато, но он встал и шагнул навстречу грузинскому царю.

— Владей, потомок Давида, — торжественно сказал тот, протягивая Антону копьё.

Антон узнал это копьё, хотя никогда не видел его раньше. Массивный золотой наконечник отразил луч света, заискрился и будто потеплел, признав хозяина. Чёрное от времени древко (то ли дерево, покрытое специальным составом, то ли удачная его имитация) удобно легло в ладонь, и это было похоже на дружеское рукопожатие.

Поэтому мы и прошли тот подземный коридор в городе Каменных Богов так спокойно, подумал Антон. Наверняка там было до чёрта скрытых ловушек: падающих плит, люков в полу, вылетающих из стены стрел и ампул с отравляющим газом. И наверняка за много тысячелетий кто-то алчный и не отягощённый особыми моральными принципами сложил голову в тех подземельях, своим примером отвадив своих последователей, таких же алчных и беспринципных... Только Антона с Баттхаром (или как там его зовут на самом деле) Каменные Боги не тронули.

— Сегодня утром, после вашего отъезда, Алак-нойон и его люди попытались захватить Сенгенскую крепость, — сказал Гюрли. — Им вовремя дали отпор, многих убили, но самому «послу» удалось ускользнуть. Думаю, не пройдёт и недели, как Тохтамыш подступит к Тебризу со своей армией.

— Значит, разговорам о мире пришёл конец, — задумчиво проговорил Антон. — Скажите, ваше величество, не было ли среди убитых в крепости старого иранца, советника Алак-нойона?

Гюрли переглянулся со своим военачальником. Тот отрицательно покачал головой.

— Его не нашли ни среди мёртвых, ни среди пленных. Возможно, он ушёл незадолго до начала боя.

Жаль, рассеянно подумал Антон. Я не отказался бы встретиться с ним ещё раз... Впрочем, что бы я сказал ему? Что его план, который он вынашивал всю жизнь, с треском провалился? Что его дочь, отданная им на заклание, жива, и царевич (то есть я сам) всё-таки достиг Тебриза, как и предсказывал слепой дервиш? Дервиш... Почему мне пришло на ум это слово? Царь Гюрли называл его просто паломником из Ирана...

Асмик ждала его возле дверей зала. Лицо её было бледнее обычного, но глаза... Антон посмотрел в них и вздохнул с облегчением. Глаза её были прежние: большие, широко распахнутые, светло-карие, и золотые искорки плавали в их глубине...

Он пересёк зал, подошёл к ней и задал вопрос, который казался ему самым важным. Важнее, чем судьба Кавказа, Золотой Орды и рукописи в кожаном футляре, которую он, кстати, так и не прочёл до конца...

— Ты поедешь со мной? — спросил Антон. — Потом, когда всё закончится?

И почувствовал её тёплую ладонь у себя на щеке.

«...Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, донесло до меня весть о том, что в начале месяца Зул-у-Хиджа 778 года[28] Хиджры хан Золотой Орды Тохтамыш, нарушив слово о мире, подступил с неисчислимым войском, греческим огнём, катапультами и таранами, к стенам города Тебриза и приказал жителям: „Выдайте мне голову вашего правителя коназа Гюрли и принесите Копьё Давида, которым он владеет. Тогда я сохраню вам жизнь и оставлю в неприкосновенности ваши дома и имущество. Если же вы ослушаетесь, мой гнев падёт на ваши головы огненной молнией. У вас мало воинов, и, клянусь, я не оставлю от города камня на камне!"

28

Середина сентября 1392 г.