Призванный хранить

Помнил я обилие блюд, даже сосчитать которые было трудно, не говоря о том, чтобы испробовать каждое. Помнил седобородых дервишей в высоких колпаках и длинных, до пола, одеяниях, исполнявших танец Чёрной шапки под заунывные звуки цимбал и уханье барабанов-даценов, и совсем юных девушек, исполнявших танец живота, — они сладострастно извивались наподобие змей и, казалось, совсем были лишены позвоночника... Сколько раз, отяжелев от съеденного и выпитого, я хлопал в ладоши, и слуги — два высоченных чернокожих магриба с золотыми кольцами в носу — уводили понравившуюся мне танцовщицу в мои покои. Кто-то из девушек задерживался там надолго: к примеру, моя младшая, моя любимая жена Тхай-Кюль. Других я ещё до рассвета отсылал из спальни и тут же забывал о них. Я многое мог позволить себе в те годы.

Здесь, в горах, и образ жизни, и людские нравы и обычаи были куда проще и лаконичнее. В большом зале, куда нас привели, было почти темно, несмотря на обилие факелов, торчавших в стенных нишах, — наверное, потому, что сами стены были выложены из тёмного камня, покрытого такой же тёмной штукатуркой с изображениями охотничьих сцен, а окна, выходившие частью во внутренний двор, а частью — к Шоанском предгорью, больше напоминали не окна, а бойницы. Так строили грузинские, абхазские и аланские вожди на протяжении столетий. Так строил дед Регенды царь Аккарен, при котором был воздвигнут этот замок.

Исавар, сидя на почётном месте, под тяжёлым бархатным балдахином, беззаботно наслаждался угощением. Пил вино (сновавшие сзади слуги едва успевали наполнять кубок), много и громко говорил, шутил и сам смеялся своим шуткам. Он производил впечатление простодушного увальня, особенно сейчас, без шлема, кольчуги и нагрудного панциря (а может, и был панцирь — там, под темно-красным чекменём с золотой ниткой, кто знает). И надо признать, прикидывался он довольно искусно. Наверное, он обманул бы и меня, кабы я не заметил его охрану — умелую и крайне неприметную, что говорило о её качестве. Сидят себе люди на скамьях, едят мясо с чёрствых лепёшек, заменяющих блюда (один из здешних обычаев, к которому я привык с трудом), исподтишка пощипывают молоденьких смазливых служанок, слушают музыкантов и хохочут над проделками шутов... Лишь глаза выдают — слишком трезвые и цепкие, несмотря на количество выпитого, слишком плавны и выверены движения, уж я-то понимал в этом толк...

А ещё я увидел подле Исавара странного человека — странного, потому что я никак не мог понять, кто же он. Совершенно обычное лицо, не молод и не стар, одет неброско, но добротно. И явно не воин и не телохранитель. Вот только ест и пьёт... Я чуть не хлопнул себя по лбу, сообразив, что зацепило моё внимание: он ел и пил то, что подавали Исавару. Точнее, сначала все пробовал он, этот человек, проверяя, не подсыпан ли яд в угощение. Да, дорого бы я дал, чтобы узнать, всегда ли так осторожен правитель Сенхорана, или он опасается чего-то конкретного, целенаправленного...

— Ты, как я посмотрю, совсем ничего не ешь, чужестранец, — вдруг услышал я рядом с собой. — Боишься за свой желудок?

Фархад, мой старый знакомый, смотрел на меня не вполне трезво и слегка насмешливо.

— Ты прав, дорогой друг, — миролюбиво ответил я. — Здешняя пища кажется мне непривычной... Хотя, признаться, я много путешествовал по свету и многое успел увидеть.

Он недобро усмехнулся. Выпитого вина в нём было как раз столько, чтобы во всех, кто окружает, видеть врагов.

— Что же за нечистая принесла тебя в Мерангу?

— Нечистая? — безмятежно удивился я. — Я-то полагал, что в вашем городе рады гостям.

Глаза Фархада и без того небольшие, совсем вытянулись в щёлочки. Он сделал попытку схватить меня за рукав, но промахнулся и оттого разозлился ещё сильнее.

— Я не верю тебе, чужестранец. Всего семь дней, как ты появился в нашем городе — и вот ты здесь, на пиру, во дворце правительницы. Я удостоился такой чести далеко не сразу, а ведь мой отец был военачальником у царя Аккарена...

— Но ведь это он был военачальником, не ты, — резонно заметил я.

Фархад не обратил внимания на мою реплику — иначе, наверное, схватился бы за кинжал. А так лишь расплескал вино на скатерть.

— И эта твоя сказочка, будто ты спас царицу от грабителей... Признайся, ты подстроил все сам? Или просто сочинил?

— Правительницу вашего славного города охраняет сам Всевышний, — сказал я. — Я лишь послужил скромным орудием в его руках.

— Бред, — процедил Фархад сквозь зубы. И в который раз за вечер повторил главную свою мысль, главный постулат, за который держался, должно быть, точно пиявка за чью-нибудь ягодицу: — Я тебе не верю. И, клянусь, отныне не спущу с тебя глаз. Если с госпожой что-нибудь случится...

— Мне кажется, ты выпил лишнего.

— А... Это уж моё дело, верно?

— Верно. Только если ты так предан царице, то не роняй себя в её глазах.

Он хотел ответить что-нибудь язвительное, но наткнулся на взгляд Регенды. Вряд ли она прислушивалась к нашему разговору — не пристало ей внимать словам тех, кто сидел у её подножия: слуга да заезжий чужеземец без роду без племени... Но, наверное, поняла, что те слова были отнюдь не мирными, и строго сдвинула брови. И Фархад вдруг сник и съёжился, будто став меньше ростом. Даже, кажется, протрезвел — и мне неожиданно пришло в голову, что его сжигает изнутри самая обычная ревность. Причём не ревность обойдённого царедворца, а ревность мужчины, который узнал, что объектом его вожделения завладел другой... Бедный, вздохнул я про себя, как ты, должно быть, рвал на себе волосы, когда Регенда сказала мне: «Не называй меня госпожой...» Такие муки испытывает, наверное, только чесоточный больной, которому лекарь запретил чесаться.

— Ты, помнится, обещал привести нам купца, которого ты защитил от грабителей, — сказала Регенда, обращаясь к брату.

Исавар отставил опорожнённый кубок и хлопнул в ладоши. Слуги тотчас распахнули двери, и в зал вкатился толстенький коротконогий человечек в длинном, не по росту, шёлковом халате и с высоким тюрбаном на голове. Путешествовал он, понятно, в другой одежде, но, идя сюда, на пир к самой аланской царице, облачился в лучший свой наряд. Я попытался прикинуть, откуда он родом. Не горец — не осетин, не черкес и не армянин. И не выходец из Средней Азии — скорее всего, его родина лежала где-то очень далеко за Абескунским морем[22]. Я бы сказал точнее, но купец стоял ко мне спиной и лицом к столу, за которым восседали Регенда и Исавар.

— Его уже привязали к дереву, когда подоспели мои воины, — пояснил правитель Сенхорана. — Бедняга трясся как осиновый лист и едва ворочал языком, так что я только успел узнать, что он из народа адыгов и зовут его Ханафи. Он водит свой караван по Шёлковому пути.

Торговец мелко закивал, словно китайский болванчик, потом сделал знак слугам, и те стали вносить в зал большие открытые коробы с образцами товаров.

Товары были хороши — видно, купец изрядно попутешествовал по свету. И не забывал оставлять щедрые подарки в храмах, что попадались на его пути. Были здесь изделия айнских и персидских чеканщиков (я узнал на богато украшенных медных блюдах традиционные изображения священного быка Байнаба, на котором порок Мухаммед бежал в Меддину, когда слуги халифа изгнали его из Мекки) и покрытое тонким узором дорогое оружие с позолоченными рукоятями, шкатулки из слоновой кости с серебряной инкрустацией, украшения из драгоценных камней, бобровые и чернобурые лисьи шкурки и соболиные меха, и — ткани самых разных расцветок и назначений, от толстого прочного холста до тончайшего китайского шёлка... Да, это был караван богатого и удачливого торговца. Правда, разбойники, которые чуть было не ограбили его у какой-то Чёрной заставы, выбивались из построенного мною логического ряда. Или их шайка была многочисленной и хорошо обученной, или охрана у купца никуда не годилась...

Впрочем, мысли мои в тот день вовсе не были такими стройными, какими я описываю их. Наверное, обильная трапеза и вино были тому причиной. Я просто сидел за столом, слегка отяжелев от хмельного, и с улыбкой наблюдал за Регендой, которая с видимым удовольствие разглядывала товары, что-то выбирала, справляясь о цене (торговец только махал руками: ни слова об уплате, царица, высшая награда для меня будет, если ты примешь все понравившееся тебе в подарок), и удивительно напоминала мне маленькую девочку, которую накануне праздника привели в лавку с лакомствами и игрушками и сказали: выбирай что хочешь.

22

Каспийское море.