Страница 36 из 95
Об опасностях забывать никогда не следовало...
Антон вспомнил о них, лишь уткнувшись словно в стену с разбега. Поднял глаза — и увидел нехорошо ухмыляющегося Севку Горюнова по прозвищу Севрюга — грозу района, шпанистого парня лет четырнадцати, про которого тётя Таня говорила, что по нему «милиция плачет». Рядом с ним пританцовывал от нетерпения Домка Лисицын, верный Севрюгин адъютант. И ещё двое, незнакомых, но тоже с ухмылочками на бандитских рожах. У Домки под правым глазом, переливаясь разными оттенками синего цвета — от густо-фиолетового до нежно-голубого, — горел фингал. Фингал был вчерашний, и его авторство принадлежало ему, Антону Изварину. И причина была серьёзной: трагическая гибель линкора «Ястреб».
Линкор соорудили двое соседских ребят — шестилетние Петька с Маратом. Корабль, вообще-то, получился так себе: неумело выструганная дощечка, гвоздь вместо мачты, и парус из листочка в клетку, на котором красным карандашом было изображено слегка кривоватое солнце с длинными лучами-спицами. Однако для двух дошкольников-несмышленышей и такое нехитрое строительство было серьёзным достижением.
Испытать корабль было решено позади дома, где по пустырю протекала речушка метра в четыре шириной и глубиной по грудь взрослому мужчине. Речушка впадала в маленькое озерцо, поросшее по берегам камышом и осокой. В жаркие дни здесь бывало, пожалуй, не менее людно, чем на пляжах Акапулько или Майами. Или — в долине реки Ганг в Священный день омовения. Ганг, говорят, в эту пору выходит из берегов от обилия в воде человеческих тел...
Сейчас было нежарко и озеро пустовало. Петька с Маратом спустили «Ястреба» в речку и шли рядом по берегу, гадая, когда их линкор доберётся до озера. Линкор был неказист, но крепок, как и подобает настоящему боевому кораблю. Он обязательно доплыл бы хоть до озера, хоть до ближайшего океана (тут между кораблестроителями возник горячий спор, который из океанов ближе: Тихий, Атлантический или Ледовитый. Выходило, что все три одинаково далеки...). Но тут в борт «Ястреба» врезался камень.
Камень обладал приличной скоростью и весом. Кораблик печально булькнул и перевернулся вниз мачтой. Он не утонул (дерево не тонет), но мачта зацепилась за что-то в воде, и «Ястреб» намертво застрял посередине реки.
На берегу, широко расставив ноги, стоял Домка Лисицын и удовлетворённо разглядывал свою рогатку. Такие рогатки окрестные мальчишки плодили во множестве. Домка выстругал свою сегодня утром и теперь тоже проводил испытания на предмет прицельной дальности. Петьку с Маратом он нисколько не опасался. Он был старше их на целых три года. И выше почти на голову.
— Видал класс? — сказал он Антону. — С семи метров точно в цель. С первого выстрела!
Антон подошёл, оглядел с берега перевернувшийся корабль и хмуро проговорил:
— Лезь доставай.
— Чего? — опешил Домка.
— Что слышал. Они его, между прочим, два дня строили.
Домка насмешливо прищурился.
— А, так ты этой малышне в няньки заделался. Сопли вытирать. Ну-ну.
И пренебрежительно отвернулся.
— Говнюк, — сказал Антон. — А ещё... — и добавил слово, означавшее... в общем, некоторое отклонение оппонента в сексуальном мировосприятии.
Домке вряд ли был знаком этот термин, но интуитивно он понял, что молодцом его не назвали. И отреагировал адекватно: то есть развернулся и молча схватил Антона за грудки — так, что рубашка затрещала по шву. Антон размахнулся и стукнул Домку в глаз.
Результат вышел круче, чем ожидалось. Домка поднёс ладонь к лицу, сел на корточки и заскулил — тонко и протяжно, точно побитая собачонка:
— И-и-ы...
Антон безжалостно дёрнул его за шиворот и указал пальцем в сторону реки.
— Лезь доставай.
И Домка полез. По-прежнему подвывая, расшнуровал кеды, скинул штаны, оставшись в одних широченных сатиновых трусах, и осторожно засеменил по илистому дну.
— Я маме пожалуюсь! — выкрикнул он с середины реки. — И Севке тоже пожалуюсь! Он тебе шею намылит!!!
— Здорово ты его, — уважительно проговорил Марат. Невиданное зрелище примирило его даже с потерей линкора. — Ты каратист, да?
Антон небрежно кивнул. Каратэ он видел целых два раза — в боевике «Одинокий волк» с Чаком Норрисом, что крутили в заплёванном частном видеозальчике на соседней улице.
— А какой у тебя пояс? — спросил Петька.
Антон замялся.
— Это, понимаешь ли, военная тайна.
— Понял? — шёпотом сказал Петька Марату. — Военная тайна!
Антон стоял на берегу, засунув руки в карманы, точь-в-точь как техасский рейнджер в финале фильма, когда поверженного главаря банды Красавчика Смита заталкивают головой вперёд в полицейскую машину и надевают наручники. «Я ещё доберусь до тебя», — сквозь зубы цедит Красавчик Смит. «Буду ждать», — лаконично отвечает рейнджер, касаясь пальцами своей знаменитой шляпы...
Неизвестно, дождался ли своего заклятого противника Чак Норрис, но что касается Антона...
Его обступили со всех сторон. Севрюга, самый старший и здоровый в их компании, подошёл к Антону вплотную и лениво двинул в ухо. В голове тотчас зазвенело, коленки ослабли, а пятки, наоборот, сделались тяжёлыми, словно туда и впрямь ухнуло сердце.
— Что будем с ним делать? — так же лениво спросил Севка у своих дружков. — Предлагаю камень на шею, и — в озеро. Нипочём не найдут.
— А вдруг отцепится да выплывет? — засомневался кто-то.
— А мы ему руки за спиной свяжем, чтобы не дотянулся. Ага?
Они обсуждали участь Антона спокойно и деловито, словно его здесь и не было. И от этого сделалось по-настоящему жутко. Кажется, он даже не сопротивлялся, когда его схватили за руки за ноги и поволокли за дом, на пустырь.
Говорят, будто в последние минуты перед человеком проплывает вся его жизнь, словно кадры старого фильма. Замелькают в голове события, о которых уж и думать забыл, чьи-то дни рождения и чужие свадьбы, школьные друзья, мама с отцом и дом, в котором родился. Тётя Таня, наверное, будет сердиться, что Антоша опять опоздал к ужину. Потом забеспокоится, выглянет на улицу и побежит искать...
Однако вместо всего этого перед глазами почему-то снова возникла картина, висевшая в вестибюле музея. Только на этот раз картина была живая: дунул ветер, взлохматил волосы мальчишке, стоявшему впереди войска, он чуть повернул голову и вдруг встретился взглядом с Антоном. И еле заметно улыбнулся, словно желая подбодрить.
Нельзя сдаваться без боя, говорили его глаза. Не всякий бой можно выиграть, но невозможно победить человека до тех пор, пока он сам не признает себя побеждённым. Не опускай свой меч, заклинали глаза.
Не опускай свой меч.
И Антон рванулся. Да так, что те, кто держал его за ноги, не потеряли равновесия и отлетели прочь. Антон тут же извернулся и изо всех сил лягнул Севрюгу в живот. Потом вмазал Домке Лисицыну кулаком в ухо. Потом зажмурил глаза и кинулся на своих обидчиков...
Да, это был бой! Он царапался, кусался, бил куда-то, иногда попадая, иногда промахиваясь и крепко сцепив разбитые губы. Боли почти не чувствовалось, хоть и доставалось ему крепко. Наверное, Антон мог бы вырваться и убежать. Или закричать — вдруг кто-нибудь из прохожих услышит и придёт на помощь...
Но он не сделал ни того ни другого. Потому что мальчишка на картине — тот, что стоял впереди войска, тоже не побежал бы. Умер бы, как стоял — с мечом в руке, серьёзный и отчаянный, тонкорукий и чуточку нескладный, как все подростки... И Антон не мог его предать.
Конечно, он не победил. Всё-таки враги были старше и сильнее. И их было четверо. Кто-то из них изловчился и дал Антону под коленки. А когда тот ткнулся носом в пыль — насел сверху и стянул руки за спиной.
— Ну что, каратист сраный, — сопя от ярости, сказал Севрюга. — Больше ногами не дрыгаешь? Сука, прямо в живот мне засадил, а меня только вчера понос прошиб... Ничего, сейчас охладишься. Тащите его в озеро!
— Ага, — радостно встрял Домка, у которого вместо одного фингала теперь сияли сразу два. — Окунем с головкой и проведём эксперимент: могут у человека вырасти жабры или не могут.