Призванный хранить

В особо трудных местах, где приходилось лезть, цепляясь за крошечные выступы, Заур вполголоса спрашивал у Антона: «Пройдёшь?» Тот кивал, благодаря судьбу за свой прошлый (или будущий?) альпинистский опыт. И глядя, как спутник кошкой взбирается по вертикальной стене, с ревнивой ноткой думал: «С двумя-то руками я могу не хуже. Но вот с одной...»

Баттхар на некоторых откосах — тех, что были не слишком трудны, — шёл сам, не особенно ловко, но в целом сносно. Только на одном — тоже, в принципе, преодолимом, но затяжном и изматывающем — всё же застрял где-то посередине.

— Ты что? — нетерпеливо спросил Лоза, уткнувшись лицом в подошвы его сапог. Сапоги были предназначены для верховой езды, но никак не для скальных восхождений.

Царевич отчаянно замотал головой.

— Дальше я не пойду. Я вам не самоубийца!

Мальчишка уже открыл рот, чтобы высказать всё, что думает о несносном нраве царёва отпрыска, но Заур тронул его за рукав.

— Оставь. Ему и вправду здесь не подняться. Возьми верёвку у меня в мешке. Свяжи со своей и протяни сквозь трещину наверху.

Лоза понятливо кивнул, прицепил к поясу канат из воловьих жил и полез по стене, стараясь не глядеть вниз. До скальных крючьев здесь, похоже, ещё не додумались. Однако и наблюдать, как совсем молодой парень, в кровь сбивая кончики пальцев, балансирует на грани срыва, тоже не было сил. Одно неверное движение, и...

— Подожди, — сказал Антон.

Ухватился за кончик верёвки, пропустив его за спиной, пошире расставил ноги и скомандовал:

— Закладывай верёвку в трещины по пути. Если сорвёшься — её заклинит, и я тебя удержу.

Он не сомневался, что удержит Лозу: тот выглядел совсем лёгким. А хоть бы и не лёгким...

Заур, искоса поглядывая на Антоновы приготовления, оценил нововведение по достоинству. Задумчиво поцокав языком, он тихонько проговорил:

— Хотел бы я знать, из каких ты мест, чужеземец. И кто научил тебя подобным трюкам.

— Обычная нижняя страховка, — рассеянно буркнул тот. Помолчал и спросил, не сдержав любопытства: — Ты говорил, что впереди языческое капище. Как же жрецы добирались до него? Неужто тоже лезли по скалам?

— Нет. Здесь был другой путь — он вёл прямо к берегу подземного озера и древнему захоронению.

Там могла пройти даже повозка, запряжённая лошадьми. Он обрушился, когда его нашли грабители.

Антон кивнул. Он когда-то читал о подобном: строители египетских пирамид, помнится, устраивали непрошеным гостям сюрпризы и покруче — вплоть до газов-галлюциногенов, которые вырывались на волю при вскрытии гробницы...

— Как же ты сумел найти новый проход?

Заур пожал плечами.

— Жить хотел — вот и нашёл.

— Готово! — крикнул сверху Лоза.

Антон поймал сброшенный конец верёвки и плотно обвязал им царевича. А парень-то совсем худенький, подумалось вдруг с какой-то бабьей жалостью. Просто чапан и расшитый плащ придавали его фигуре некоторый объём, а так — тростинка тростинкой. Что же папаша своё любимое чадо в чёрном теле держит?

Баттхар вздохнул несколько раз, поморщился от боли в туго стянутых рёбрах (до седельной обвязки конструкторская мысль кингитов тоже, кажется, не дошла — подобно красноярским «столбистам» они признавали необходимость страховочной верёвки лишь в крайних случаях) и пробурчал под нос:

— Удушите — отец вам головы отвернёт.

— Как далеко ты смотришь в будущее, — с притворным восхищением сказал Антон. — Дуй до горы, ваша светлость.

Баттхар фыркнул, но на этот раз промолчал. Подумал, видимо, что рановато плевать в колодец — до дома-то ещё ой как далеко... И устремился вверх. Теперь это получалось у него гораздо увереннее.

Свет был совсем не яркий — скорее тусклый, каким он бывает в непогожее осеннее утро, когда небо, серое и тяжёлое, лежит на крышах домов, точно исполинский кит-астматик, и несколько суток подряд на асфальтовые улицы валит мокрый снег...

Свет был неяркий, но он совершенно ослепил беглецов, за несколько часов — или дней, или лет — привыкших к мраку. Инстинктивно они прянули друг к другу и выставили вперёд клинки, будто ожидая нападения. Но нападать здесь было некому. Узкий лаз, по которому они пробирались, внезапно вывел в большой, даже огромный зал, идеально круглый в плане, с потолком настолько высоким, что свод терялся из глаз. Антон, как только его зрачки привыкли к свету, задрал голову и в очередной раз подумал, что зал этот создали человеческие руки. Или, что ещё вернее, пещеру-то создала природа (течение подземных вод, летние ливни и весеннее таяние снегов, тектонические возмущения — да мало ли), но завершили дело люди. Многие поколения древних строителей, ползали под потолком, словно мухи, а сколькие из них сорвались и погибли...

Столб серовато-голубого света торчал посреди помещения, словно сильно вытянутый конус. Его верхушка упиралась в узкое отверстие в потолке, а основание утопало в подземном озере, занимавшем две трети зала. Озеро тоже светилось. Идеально гладкая вода, которую с момента рождения пещеры не тревожила даже рябь, испускала ровное мертвенное сияние, озарявшее стены капища. Казалось, над поверхностью стелется лёгкий призрачный туман...

Вода лежала сантиметров на тридцать ниже уровня пола. Зеленоватые стены в белых прожилках поднимались из озера длинными отвесными складками — самый талантливый зодчий не смог бы воссоздать это природное произведение искусства. Вот только красота его отчего-то производила немного удручающее впечатление — слишком совершенной она казалась, слишком неземной, нездешней... И вызывала у Антона мысли не о храме (вопреки логической цепочке: капище — культ — божество — храм), а скорее о подземной стартовой площадке для ракет.

Вдоль стен «стартовой площадки» на равном расстоянии друг от друга высились каменные статуи, около десятка. Они казались довольно грубыми — точно массивные кривоногие бабы, что стояли посреди половецких степей (вспомнилась фотография из школьного учебника), но — странное дело — чем дольше Антон смотрел на них, тем тоньше и выразительнее становились черты лиц, естественнее — позы, проступали из небытия детали одежды... Одна из статуй привлекла его внимание больше остальных. Это была фигура женщины, и занимала она особое место: неведомые строители вознесли её на постамент чёрного камня, украшенный множеством мелких изображений. Здесь были скачущие по полю лошади с седоками и без седоков, мохнатые гороподобные медведи и сказочные крылатые драконы (а может, и не совсем сказочные — просто вымершие много столетий назад), круторогие туры и вовсе уж неведомые существа вроде живых распустившихся цветов с громадными и на редкость выразительными фасеточными глазами...

Сама женщина была как-то особенно стройна и величественна. Её одежда напоминала хитон: высеченные из камня тяжёлые складки спускались вниз, прикрывая ступни и оставляя обнажёнными округлые плечи и изящные кисти, воздетые вверх, словно женщина пыталась удержать небо над головой.

— Тенгри, — подтвердил Заур мысли Антона. — Мать-Небо, главная языческая богиня. Когда-то ей поклонялись наши предки — правда, с тех пор прошло много веков.

Большие глаза женщины казались живыми, озарённые внутренним сиянием. (Всего лишь отражение озера, сообразил Антон, но всё равно красиво. Потрясающе красиво...)

По правую руку от женщины стоял воин в массивном шлеме, закрывающем верхнюю часть лица. Обеими ладонями он сжимал рукоять длинного меча, воткнутого остриём в землю у ног. Легендарный король Гесер, вспомнилось вдруг непонятно откуда. Сын богини и земного мужчины-охотника.

Давно, когда люди жили в дикости, носили шкуры вокруг бёдер и не знали огня, этот охотник выслеживал лань у водопоя. Лань оказалась слишком осторожной, и охотника постигла неудача. Он потерял своё копьё, остался без добычи и не мог вернуться домой, потому что там его ждали голодные сородичи. Богиня Тенгри сжалилась над человеком и подарила его племени горного тура, но взамен охотник должен был подняться на небо и поселиться в её заоблачном чертоге.