Призванный хранить

И тогда Антон встретил его сам.

Он даже не подумал, что, собственно, тоже безоружен — не до того было. Его будто взрывная волна взметнула с места. Ноги распрямились, точно две боевые пружины, и из горла сам собой рванулся не то всхлип, не то вопль, не то выдох:

— КИАЙ!!!

Седоусый успел лишь повернуть голову. И возможно, заметить распластанное в прыжке тело, а через секунду подошва туристского ботинка, сработанного в чужом, неведомом мире, на конвейере обувной фабрики «Скороход», с размаха впечаталась ему в переносицу.

От такого удара не существовало защиты. И никогда он не получался у Антона так чисто и красиво, ни на одной тренировке в спортзале (их тренер с раритетным именем Пётр Иванович, очень сухой, жилистый и подвижный, как ртуть, только сокрушённо качал головой, глядя на ухищрения ученика: «Эх, Изварин, Изварин...»).

Мёртвое тело седоусого ещё не коснулось земли, а Антон уже крутнулся на пятке, в развороте доставая второго, в лисьей шапке. И ещё, и ещё, вращаясь, словно юла. Или — как балерина в знаменитом фуэте...

Потом он подхватил оброненную кем-то саблю и дрался в самой гуще боя, забыв себя, словно бы искупая былую минутную слабость. Вряд ли он убил кого-нибудь: его удары были хоть и полны ярости, но неумелы... Множество раз — десять или сто — монгольский клинок готов был опуститься ему на голову (его убили бы обязательно: он ещё не умел как следует защититься), но всё время кто-то из его спутников оказывался рядом и прикрывал своим щитом. Или — своим телом.

И сам Антон закрывал кого-то собой, и бил вражеские тела, рубил, колол, по большей части бестолково промахиваясь, но иногда доставая-таки до чужой живой плоти, — и тогда привычный и безопасный, как домашний хомячок, цивилизованный мир проваливался в небытие, освобождая место другому — дикому, первобытному, старому...

Он даже не понял, что всё кончилось и убивать больше некого. Он ещё стоял посреди схватки, бешено вращая глазами, — один среди трупов, страшный, в повисшей лохмотьями ветровке, с погнутым окровавленным клинком в руке... И когда кто-то обхватил его сзади поперёк туловища, он не сразу понял, что это Заур.

Видя, что чужеземец не в себе, Заур покрепче сжал его локти и мягко отобрал оружие.

— Всё, — сказал он успокаивающе. — Всё кончено, слышишь?

Антон с трудом разжал пальцы, и сабля выпала, звякнув о камень.

Из врагов не ушёл ни один. Все они нашли свою смерть тут, возле маленькой пещеры, незнамо с каких времён появившейся в северном склоне бурой скалы, изрядно разрушенной ветром, водой и снегом. Может быть, когда-то, очень давно, здесь было капище языческих богов, живших ещё до Христа, — суровых, даже жестоких, требовавших кровавых жертвоприношений. Или горные гномы, ещё более древние, обитавшие в этих местах и ушедшие неизвестно куда и почему, добывали здесь руду, чтобы в подземных кузнях ковать волшебные мечи, с лёгкостью разрубавшие гранит, и кольчуги, от которых отскакивали даже боевые секиры...

Четырнадцать тел лежали вдоль склона, среди бурой травы и камней — неподвижные и почти неразличимые в темноте. Если не приглядываться специально, можно было подумать, что их и не было вовсе: только ночь, трели цикад, лёгкий ветерок... А бой — короткий и оттого ещё более жестокий — привиделся...

— Ты цел? — с тревогой спросил Лоза.

— Цел, — буркнул Антон, сделал шаг на деревянных ногах и вдруг опустился на корточки. Раскалённый железный обруч сдавил голову, жёлтые круги поплыли перед глазами, словно он неосторожно посмотрел на огонь электросварки...

— Что с тобой? — вскрикнул Лоза.

— О-о, — утробно откликнулся Антон, извергая из желудка недавний ужин.

Он обязательно ткнулся бы туда носом, если бы Заур заботливо не поддержал его за плечи. Его рвало ещё долго и безжалостно, до зеленоватой горечи. Тело превратилось в безвольную тряпку: хоть сворачивай и укладывай в мешок. Сейчас засмеют, подумал Антон. Но никто не засмеялся.

— Ничего, — пробормотал маленький седоволосый мужчина с невероятно широкой грудью и длинными руками, живо напоминавшими крабьи клешни. И весь он напоминал старого боевого краба, испещрённого шрамами, — захочешь поймать такого на мелководье — и останешься без пальцев... За спиной его висел огромный лук — Антон даже представить себе не мог, что бывают такие. — Ничего, со мной тоже было так... В первый раз.

— Скольких мы потеряли, Тор? — тихо спросил Заур.

— Двоих. Фаттаха и Тарэла Скорохода. Сандро ранен. — Лучник помолчал и отвёл глаза в сторону. — Боюсь, долго он не протянет.

Антон узнал Сандро, степенного абхазца с горбатым носом и круглыми глазами навыкате, делавшими его похожим на филина. Сандро был на редкость молчалив — Антон, кажется, так ни разу и не услышал его голоса. Тот ни о чём не спрашивал, даже вроде бы не поглядел лишний раз в его сторону — просто первым подумал, что чужеземец, которого они выкопали из-под снега, наверняка голоден, и сунул ему в руку кусок мяса с костра, луковицу и лепёшку. И снова отвернулся.

Сейчас он тоже молчал — ни стона, ни жалобы не сорвалось с его уст, только надувались и лопались розовые пузыри в уголках серых губ, и вздохи становились с каждым разом всё медленнее... Чужая сабля косо ударила его в шею, прорубила ключицу и глубоко вошла в грудь, не прикрытую кольчугой. Он не успел надеть её перед боем — только выхватил меч из ножен.

Три пары рук с осторожностью приподняли его и уложили на разостланный меховой плащ. Плащ немедленно потемнел, пропитываясь кровью. Заур живо скинул через голову посеченную кольчугу, рванул подол рубахи — перевязать рану. Сандро чуть шевельнул неповреждённой рукой, чтобы остановить, и прошептал:

— Ни к чему. Не трать время, уходи... Монголы могут... опять...

А ведь верно, подумал Антон, это наверняка был какой-нибудь передовой отряд, разведка, случайно наткнувшаяся на врага, а остальные (неизвестно, где они — может, совсем близко), заслышав шум, уже вытянули из ножен сабли и пустили коней в галоп...

Однако никто не двинулся с места. Трое неподвижно сидели возле раненого товарища и напряжённо молчали, словно отдавая каждый частицу собственной жизни, лишь бы хоть ненамного, на краткий миг поддержать другую, уже ускользающую... Антон, поколебавшись, подошёл и опустился рядом. Сандро приоткрыл глаза и коснулся пальцами его руки. Антон схватил холодеющую ладонь и прижал к груди, будто надеясь отогреть...

— Теперь ты... должен... — скорее понял он, чем расслышал. — Без тебя им не справиться...

— Да, — сказал он сквозь горловой спазм.

Раненый помолчал, справляясь с собой.

— Коня моего возьмёшь. И саблю. Она получше будет, чем твоя...

И замер.

Заур подождал немного, наклонился и со всей нежностью, на какую только был способен, поцеловал друга в пергаментный лоб. Закрыл ему глаза ладонью и тихонько, одними губами, прошептал молитву.

Антон с трудом поднялся с земли. Они с Сандро не были не то что дружны, а просто знакомы. Бородатое лицо, мелькнувшее в полутьме пещеры, в красных бликах костра, ячменная лепёшка и кусок мяса, сунутые в озябшую ладонь... И — странная, оголтелая боль, рванувшая сердце, от которой хочется выть по-волчьи, вскинув к луне оскаленную морду. Будто ушёл навсегда не малознакомый человек, а близкий друг, которого знал с детства, с которым дрались из-за игрушек и десять школьных лет сидели за одной партой, ухаживали за одной девчонкой, вместе сбегали с лекций и укрывались в походе одним одеялом...

— Нужно уходить, — глухо проговорил Заур. — Прав Сандро: они могут напасть снова.

Тор поднял узкие глаза-щёлочки.

— Думаешь, они наткнулись на нас не случайно?

Заур отрицательно покачал головой.

— Не дошли они ещё до того, чтобы ездить по ночам где заблагорассудится, вдали от горных троп. И их коней мы не услыхали — значит, добирались пешком. — Он помолчал, и в его глазах вдруг появилась глухая чёрная тоска. — Нет, они нашли нас, потому что искали. И им было известно, где искать. Кто-то предал нас, Тор Лучник.