Страница 14 из 24
С Севера Федор решил не уезжать, а просто пожить где-либо в тишине, присмотреться, понять свое место этом новом мире. Так Федор очутился в промысловой избушке Глухого.
До того как появился Оспатый Федор, Глухой жил один. Он родился на Колыме в семье промысловика, потомка древних казаков, был мал ростом, сухощав и имел изрядную примесь якутской и чукотской крови. Работа промысловика по сути своей является творчеством. Глухой был плохим промысловиком, как, допустим, бывает незадачливым радиотехник или водопроводный слесарь. Возможно, повлияло то, что еще в детстве он не смог справиться с озверевшей упряжкой и на полном ходу врезался в дерево, после чего оглох полностью на одно ухо. Глухой относился к людям как к людям, а к жизни своей как к естественной жизни человека. Он так и не успел жениться - вещь для полярного охотника немыслимая - и был бессловесно рад, когда к его крохотной избушке поселился Федор. Он поверил и Федора и сразу беспрекословно подчинился ему. Позднее в избушке появился Братка. Федор по-своему отплатил безответному Глухому, добившись договора на сбор плавникового леса для крупной экспедиции в ста километрах к югу от них. Лес в экспедицию возили за несколько сот километров из портового поселка, а здесь, по здешним масштабам, рядом, гнили на берегу штабеля плавниковых бревен. Федор как-то с разу уразумел это и сказал проезжему трактористу. Начальник экспедиции оценил идею, подписал договор и пригнал в помощь на целое лето трактор ДТ-54. За рычагами ДТ-54 сидел Братка, чукотский человек. Он приехал сюда с одним из первых советских пароходов в незабвенные времена винчестеров, шаманов и прочей экзотики и ухитрился за все это время ни разу не выехать на "материк". За это время он перепробовал все и вся - был промысловиком, торговым служащим, каюром, жил с чукчами-пастухами и, по местному выражению, окончательно "отильхял", или затундровел, то есть не был способен ни к какой другой жизни, кроме нерегламентированного северного безделья и нерегламентированной же северной работы.
Когда работа по штабелевке плавника закончилась, Братка остался в избушке. Больше сюда уже вместиться никто не мог, так как все возможное пространство было занято нарами и железной печкой.
В этой тесноте они жили втроем, наглядно опровергая все теории о полярных психозах, белом безмолвии и прочие драматические бредни. Холодная воля Оспатого Федора убивала все конфликты в самом зародыше, и маленькая избушка на морском берегу засияла гостеприимным светом на путях бродячих северных трактористов, которые проходили здесь все чаще, и даже вертолетчики не упускали случая завернуть сюда за свежей рыбой или битым весенним гусем.
Какой-то проезжий шутник-геолог окрестил это общество "республикой", и название прилипло намертво. Вблизи "республики" находилось знаменитое место для охоты на пролетного гуся, и сюда регулярно наезжало высокое начальство из района и области. Может быть поэтому власти и смотрели сквозь пальцы на эту предусмотренную никакими положениями братию.
Был однажды и районный прокурор. Уставшие охотники мыли ноги в ледяной воде ручья, потом долго чаевничали перед тем, как перейти к вареной гусятине и "Старке". Федор по долгу гостеприимного хозяина принимал участие в беседе, выпил и "Старки". Прокурор все присматривался к нему, потом спросил:
- Что же ты, Кокорин, себе второе заключение устраиваешь? Каждый человек на счету, самолетами из Москвы людей везем, а вы здесь как улитки, только для собственной раковины живете.
- Я здесь нервную систему лечу, - сказал Федор.
- Я, Кокорин, все понимаю. Когда ты эту свою нервную систему вылечишь, приходи ко мне. Будешь работать. Никто на тебя покоситься не посмеет, ибо свое отбыл. - Были в колонии, которые пробовали покоситься, - усмехнулся Федор.
Идти к прокурору, конечно, Федор не мог. Не позволяла застарелая лагерная гордость. Но когда прошел слух, что невдалеке от них организуется рыбачья бригада, Федор после долгого раздумья сказал:
- Надо попробовать.
- Я согласен, - сказал тогда Глухой.
Вслед за ледяными дождичками в июле пошел сне Снег сыпал с темного неба громадными мокрыми хлопьями безостановочно день и ночь. Среди всеобщей белизны чернильной лентой выделялся Китам. Все в это время сидели в избушке. Дед, который начал прихварывать, засел в своем домике и даже не выходил по вечерам.
- Для тех, кто первый раз в тундре, самое время гибнуть, - сказал Братка. - Уйдут от дома в одних курточках на "молниях", а тут снег. Бывает, по метру в это время наваливает.
Все молчали, отдавая дань Браткину опыту, и только Славка Бенд в тишине нервно барабанил пальцами по подоконнику.
- Сидим, - сказал он. - Время идет. Рыба идет. Ловить надо. Сдавать.
- Мы все, Славка, сюда не за цветочками приехали - сказал Муханов. - Чего попусту слова тратишь?
- В такое время, - убежденно продолжал Братка - лучше всего выпить спирту, хорошо поесть и лечь спать. И наутро будет хорошая погода. Это я вам точнее радио говорю.
Все оживились, ибо идея понравилась. Братку и решили послать в поселок, как человека, знакомого с обстановкой, что при "сухом законе" небесполезно. Решили, что он получит из причитающихся денег рублей сто, купит спирту, папирос, разные там консервы побаловаться.
- Доверенность надо написать, - сказал Санька. - Не дадут одному без доверенности.
- Это в Москве у вас на каждом шагу доверенности, а меня здесь любой знает, - ответил обиженно Братка.
- Я с тобой, - вдруг сказал Федор. - Интересно мне кое-что.
- Не доверяешь все-таки, Оспатый? - усмехнулся Славка.
...Они вернулись через три часа. Федор кинул пустой рюкзак на пол и сел на койку. Братка в сенях отряхивал снег.
- Не выгорело? - упавшим голосом спросил Муханов.
- Хуже, - ответил Федор. - Денег нет.
- То есть как нет? - недоверчиво спросил Муханов.
- А так, все наши тонны деду пошли.
- Как деду? Почему деду? - заговорил Славка.
- По документам. Амортизация лично ему принадлежащих сетей по договору. И по тому же договору гарантированная зарплата - по 300 рублей в месяц - с марта, как бригадиру-инструктору перечислена на дедов счет в районной сберкассе.