Ангельский грешник

После Архангельского они как обычно отдыхали в Крыму, вернулись в Петербург в начале осени, недалек был день возвращения в колледж. Прогуливаясь однажды во время антракта в фойе Александровского театра он столкнулся с бывшей любовницей брата Машей Головиной. Обрадовались встрече, разговорились. Пьеса была так себе, он предложил сбежать, посидеть где-нибудь в ресторане. Пили в «Медведе» шампанское, вспоминали минувшие денечки, покойного Коленьку. Муня, как называл ее брат, рассказала о бывавшем у них в доме старце Распутине. Святой человек, не ведает греха, жизнь его посты и молитвы. Человеческие пороки, слабости не имеют над ним силы, неспроста его привечают государь и государыня…

«Святой, не ведает греха? Чушь какая-то».

– Хочешь, познакомлю?

– Охотно! – загорелся он. – Только учти, через неделю мне уезжать.

– Успеем, не волнуйся.

Дима, которого он посвятил в события, выказал озабоченность.

– Не попадись, смотри. Этот прощелыга, говорят, обладает гипнотическими способностями.

– Да ладно тебе, – ему было смешно, – что мне до его способностей. Не таких видали…

Приехал он в автомобиле на Зимний канал, где жили Головины, к назначенному Муней часу. Выразил сочувствие Любови Валерьяновне, похоронившей недавно супруга, рассказывал матери и дочери о студенческой жизни, нравах англичан, светской жизни Лондона.

Женщины выглядели озабоченными, бросали тревожные взгляды на дверь. Послышались шаги в прихожей, распахнулась створка, обе вскочили из-за стола. В залу шагнул среднего роста мужик в кафтане, шароварах и высоких сапогах. Обнял и облобызал по очереди мать и дочь, приблизился к нему. Грубое лицо, бегающие водянисто-серые глаза, низко нависшие брови.

– Здравствуй, голубчик, – потянулся с поцелуем.

Он невольно отпрянул.

– Не боись, не укушу, – старец уселся за стол, взял протянутый хозяйкой стакан с блюдцем.

– Сладкий? – осведомился.

– Как вы любите, Григорий Ефимович.

– Сладкий, сладкий… – старец с шумом потянул из блюдца, кольнул в его сторону пытливым взглядом сквозь сальную прядь волос – ухмылка на лице, волчий прищур. – А, вот, он не сладкий. Грешен, бес кружит рядом. Евангелие помнишь? – погрозил пальцем. – Кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится…

– Вы бы, Григорий Ефимович, – поспешила перевести разговор в другое русло Любовь Валериановна, – воздействовали на Машу. Вбила себе в голову, что светский мужчина непременно вырожденец. Ни к чему не способный. Отвадила, какие были, всех женихов.

– И верно сделала, – старец глотал ложку за ложкой варенье из вазочки. – Да ча ей с ыми, тонконогими, пачкаться-то? Она невеста божия. – Хищно обласкал взглядом глядевшую на него восторженно Муню. – Вот тебе верный друг, – обернулся к нему. – Слушайся ее, она будет твоей духовной женой. Хвалила тебя. Вы, как я погляжу, оба молодцы, друг друга достойны. Ну, а ты, мой милый, далеко пойдешь, ой, далеко…

Просидел он недолго. Встал крестясь из-за стола, глянул кротко на него и стоявшую рядом Муню.

– Не серчай, – произнес, – я к тебе с душой. – Попросишь, помогу. Ложь и лукавство изживай.

На другой день вечером ему принесли письмо от Головиной.

«Милый Феликс Феликсович, пишу Вам, чтобы просить Вас никому не показывать тот листок бумаги, который я Вам передала у Али. Ваш новый знакомый был сегодня у нас и просил об этом, да и я нахожу, чем меньше будет разговоров о нем, тем лучше. Я бы очень хотела знать Ваше мнение о нем, думаю, что Вы не могли вынести особенно хорошего впечатления, для этого надо иметь совсем особенное настроение, и тогда привыкаешь относиться к его словам, которые всегда подразумевают что-нибудь духовное, а не относятся к нашей обыденной жизни. Если Вы это поняли, то я страшно рада, что Вы его видели и верю в то, что это Вам было хорошо для Вашей жизни, только не браните его, а если он Вам неприятен постарайтесь забыть»…

«Уже забыл, – глядел он радостно в окно. – Завтра в путь. Новые впечатления, встречи, друзья. Свобода!»

В светской колонке «The Sunday Times» заметка: «Вернувшийся для продолжения учебы в колледж Крайс-Черч молодой граф Феликс Сумароков-Эльстон, он же князь Ф.Ф. Юсупов- младший, привез с собой русского повара и французского шофера, нанял английского камердинера, экономку и конюха для ухаживания за тремя доставленными из России лошадьми, скакуном для охоты и двумя пони для игры в поло. Не успев приступить к учебе русский аристократ успел оказаться в центре курьезного происшествия: заведенный им бульдог, сопровождавший князя на примерке у портного, бросился на вошедшего в ателье джентльмена в клетчатом костюме и оторвал ему брючину. Извиняясь за случившееся Юсупов объяснил поступок четвероногого питомца тем, что бульдог его большой оригинал и терпеть не может рисунков шашечкой».

По прибытию в Оксфорд он снял дом неподалеку от набережной, преобразил его на собственный вкус. Поселил приятелей, Жака де Бестеги и прекрасно игравшего на фортепиано Луиджи Франкетти. Кроме бульдога завел красно-желто-синюю самку попугая. Не успел до конца обустроиться, приглашение на костюмированный бал в Альберт-Холле: отлично, повеселимся! Заказал в Петербурге поспевший к сроку костюм русского боярина из золотой парчи с алыми разводами произведший на балу небывалый фурор. За короткое время с ним перезнакомился весь Лондон, ведущие английские газеты опубликовали на другой день его портрет.

Потекли дни учебы: лекции, библиотека, лаун-теннис, переписка с родными. Пришло как всегда трогательное письмо от Димы завершавшего учебу в офицерской кавалерийской школе. Стихи в конце:

«Я вас любил. И не желал

Себе иного счастия.

Все дни в надежде проживал,

Что вы проявите участие

В моей судьбе… душой своею

Непонятной.

Но вы играли жизнию моею,

Как вам приятно…

Я вас люблю. И трудно мне

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «