Страница 11 из 18
Поэтому, решил Савва, ехать надо непременно. Сначала следует выслушать, что ему будет предлагать этот представитель Антихриста, а уж потом думать, соглашаться на эти предложения или нет.
Нараспев, в голос, как по покойнику, зарыдала супруга Саввы Тимофеевича, Зинаида Григорьевна Морозова, в девичестве Зимина, тоже происходящая из купеческой старообрядческой семьи. А как же не рыдать? Супруг-то, считай, лезет прямо в глотку рыкающего льва и не желает слушать доводов разума, то есть собственной жены, которая ему дурного не присоветует.
– Цыц, муха! – рявкнул на супружницу Савва. – Наслушалась от теток глупостей про Антихриста! Вот увидишь, ничего плохого этот Одинцов мне не сделает. Наоборот, чует мое сердце, что для нашей семьи из этого приглашения может еще проистечь много хорошего. К императорскому двору попадешь, дура!
Сказал – как отрезал. И, собравшись, уехал в личном экипаже на Николаевский вокзал. А Зинаида Григорьевна осталась. Дурой в свои тридцать шесть лет она не была, поэтому, как только муж вышел из дому, перестала голосить. Ибо незачем. И останавливать всерьез супруга она не собиралась. Показала, как за него переживает – и ладно. Слишком большой он человек и слишком сильно уважаем в российском купечестве, чтобы хоть кто-нибудь мог причинить ему зло без особой нужды. Даже такой непонятный человек как правая рука новой императрицы, канцлер империи Павел Одинцов.
А еще Зинаида Григорьевна невероятно тщеславна и избалована, поэтому быть представленной к императорскому двору – мечта всей ее жизни. Ей нравится «выходить в свет», участвовать в пышных балах, приемах, концертах и театральных премьерах. Причём желание госпожи Морозовой во всем быть первой уже не раз ставило её мужа в неловкое положение. Так, восемь лет назад, во время Нижегородской Всероссийской выставки, которую посетили император Николай с супругой, шлейф Зинаиды Григорьевны оказался длиннее, чем у царствующей императрицы, что являлось серьезным нарушением этикета. Ей хотелось привлекать к себе всеобщее внимание и, чтобы хоть как-то достичь своей цели, супруга Саввы Морозова всей душой отдается общественной деятельности, устраивая благотворительные концерты, приёмы, вербные базары, участвуя в деятельности различных благотворительных комитетов. И совершенно непонятно, что эта женщина будет делать, если правящая монархиня вместо пышной роскоши и блеска начнет подавать подданным примеры суровой простоты и аскетизма, пусть даже не как монашка, а как предводительница военного отряда, в который в ближайшем будущем должна обратиться вся Российская Империя. Впрочем, это уже совсем другая история…
Благополучно добраться к поезду на Николаевском вокзале еще не значит, что удастся спокойно уехать. На перроне собрался целый комитет провожающих, которых добрый почтмейстер оповестил о полученной Саввой Морозовым телеграмме. Тут и представители купеческого сословия, и театральные деятели, художники, писатели и артисты, для которых Савва Морозов тоже был не чужим человеком; а также некоторые московские аристократы, вхожие в салон его супруги Зинаиды, которых писатель Чехов советовал гнать палкой[8]. И лица у всех при этом такие сочувственные-сочувственные, что дальше некуда. Мол, идет Савва Тимофеевич – то ли на Голгофу, то ли в пещь огненную; так что вряд ли мы его когда-нибудь увидим.
Впрочем, наш герой не стал говорить никаких прощальных речей, просто плюнул на чисто выметенный перрон, выругался тихим незлым словом и залез в свой мягкий вагон, где у него было выкуплено целое купе, ибо господин Морозов не любил ездить с попутчиками. Обрыдло ему все это до самых печенок, а больше всего надоели представители своего купеческого сословия, жадные и алчные будто волки, да и о прочих представителях так называемой «чистой публики» тоже слова доброго сказать нельзя было. Хорош был лишь народ; но тот терпеливо тянул свою лямку и, как это сказано у Пушкина, безмолвствовал. Савва и хотел бы помочь простым людям, да только не знал чем. Ведь благотворительность – это не помощь, а подачка. Взятка, данная для того, чтобы перед Богом и людьми замазать природный грех ненасытной алчности и лжи. Со своими работниками он был честен и справедлив, но в общей массе они только капля в море. Именно поэтому Савва спонсировал большевиков, давал деньги на издание газеты «Искра», а в минуты общих гонений укрывал у себя то Красина, то Баумана.
Впрочем, никто из «провожающих» за Саввой Морозовым в вагон не полез; а вскоре гугукнул паровоз, поезд-экспресс тронулся и отправился в путешествие до Северной Пальмиры. В начале двадцатого века это почти сутки пути… Так они прошли – под стук колес, раскачивание вагона и гудки паровоза. И без каких-либо особенных приключений. На Николаевском вокзале Санкт-Петербурга, куда поезд прибыл утром, Савва Морозов взял лихача, загрузил в него свой багаж, и приказал ехать в отель «Европа», расположенный минутах в двадцати неспешной прогулки от Зимнего дворца. Там Савва привел себя в порядок, переоделся, и при полном параде пешком направился в сторону Дворцовой площади, подсознательно стараясь отдалить предстоящую встречу с канцлером Одинцовым.
Но все когда-нибудь кончается; и вот он уже стоит у бокового входа Зимнего Дворца и показывает часовому в непривычной полуморской-полуармейской форме правительственную телеграмму с приглашением… Солдат снимает трубку висящего здесь же, на посту, телефона и докладывает кому-то о мануфактур-советнике Морозове, явившемся по приглашению господина канцлера. Минуту спустя прибывает дежурный слуга – он и сопровождает Савву Морозова по длинным коридорам и переходам Зимнего дворца к двери, за которой находится рабочий кабинет канцлера Империи. Распахнув дверь, слуга громко рапортует: «Ваше высокопревосходительство, господин государственный канцлер, мануфактур-советник Савва Морозов прибыл по вашему приказанию!», после чего делает шаг в сторону, давая гостю пройти внутрь и осмотреться.
Внешне кабинет выглядит как обычное присутственное место, и даже портрет новой государыни (правда, не в полный рост, а лишь голова и верхняя часть плеч) висит на стене на положенном месте. Но гость, вообще-то не робкого десятка, вдруг застывает в оцепенении, и только усилием воли заставляет себя войти. Человек, который сидит за письменным столом и тяжелым пристальным взглядом смотрит на одного из богатейших людей Российской империи, способен как низвергнуть его в прах, так и исполнить самые невероятные мечты… Дело в том, что при всем своем богатстве, уме и авторитете Савва Морозов оказался не в состоянии устроить дела так, как хочется (то есть по справедливости) даже на своих собственных фабриках, а не то что по всей России.
Именно это чувство социального бессилия человека, который для себя лично способен добиться почти всего, и станет в будущем источником его тоски и причиной психиатрического диагноза, а также, возможно, приведет к его безвременной смерти. Уже сейчас он чувствовал признаки неудовлетворенности жизнью и бесцельности своего существования, ибо процесс построения бизнес-империи ему наскучил, а социальная роль не предлагала ничего иного. Хоть ты из шкуры лезь – купчиной был, купчиной и останешься. Но, возможно, хозяин этого кабинета предложит своему гостю нечто такое, что вернет тому жажду деятельности и вкус к жизни. А Антихрист он или нет – это не важно. Если предложение будет из разряда тех, от которых нельзя отказаться, то Савва Морозов простит ему все: и хвост, и рога, и копыта, и даже запах серы, которого, между прочим, в кабинете совсем не ощущается…
– Ну что же, здравствуй, Савва Тимофеевич, – сказал хозяин кабинета, когда слуга закрыл за собой дверь с обратной стороны. – Очень рад, что ты приехал сюда, ко мне, а не кинулся, к примеру, в бега. А то, знаешь ли, были прецеденты… Да ты не стесняйся, садись. Только вон туда, потому что на этом кресле будет сидеть государыня-императрица, ежели ей вздумается поучаствовать в нашем разговоре…
8
А. П. Чехов писал своей жене 13 февраля 1902 года: «Зачем Морозов Савва пускает к себе аристократов? Ведь они наедятся, а потом, выйдя от него, хохочут над ним, как над якутом. Я бы этих скотов палкой гнал.»