Страница 6 из 14
Минералы дружат, как люди. Дертил и розовый кармалин - лучшие друзья миридолита. Слюды, содержащей мидий.
Фиолетовые крапинки времени
Было время, о котором с завистью читают и будут читать поколения романтиков. Взбудораженные двадцатые годы. Время отчаянно широких возможностей. Желаешь - бери маузер, иди в чекисты, желаешь - восстанавливай Черноморский флот, желаешь - иди строить Шатуру или вышибать хлеб у кулаков. Даже можно было, не боясь насмешек, рвануть за границу, посмотреть, как чистильщики ботинок становятся миллионерами. Даже в такое верили в те романтические времена.
Коля Лапин не сделал ни первого, ни второго, ни пятого. Коля Лапин учился на третьем курсе горного института. Основное занятие до революции - учащийся, социальное происхождение - сын служащих. В то время еще были "белые пятна". Самые настоящие "белые пятна" с еле намеченными пунктирами рек и горных хребтов. Это тоже был шанс для славы, место в истории и место под солнцем. Пряный запах возможностей кружил Коле Лапину голову. Он учился на третьем курсе. В прославленных, еще Петром I основанных стенах шумели нервные парни в буденовках. В общежитии день и ночь зубрили тугодумные рабфаковцы. Коля Лапин учился легко - как-никак гимназия. На третьем курсе ослепительный вихрь перспектив увел его из института. По договоренности с одним обаятельным джентльменом из Владивостока Коля Лапин уехал на Чукотку. Искать золотишко. Золото искали все: американцы, норвежцы, просто не имеющие ясной биографии люди. С Чукотки он не вернулся, исчез человек в переливчатых миражах пустыни Счастливого Шанса. Может, махнул через пролив в Америку курить по-миллионерски сигары и искать свою фамилию в справочнике "Кто есть кто".
Вероятно, не стоило бы вспоминать о несбывшемся горном инженере Николае Лапине, если бы после него не осталось письмо. Писал человек с Чукотки знакомому по курсу, звал к себе в помощники. Письмо было цветистое: с экзотикой, с ницшеанской жилкой, с длинными описаниями природы. Где-то между стишками Надсона и просьбой передать привет Б. К. чувствительно писалось о розовых, как груди юных чукчанок, комках миридолита. Пустышный, но поэтический минерал, достойный, чтобы его упомянул золотоискатель. Письмо сохранилось и вспомнилось лет через двадцать с лишком. Может быть, наш шеф вспомнил о нем на заседании коллегии министерства, когда ставился вопрос о мидии. Вспомнил и полез искать в старых ящиках, где лежали всякие бумажки и желтые фотографии.
Было другое время, и был другой человек. Серго Кахидзе, веселый человек с Кавказа. "Белые пятна" таяли, как снег под апрельским солнцем. Серго любил солнце, но любил и снег. Может быть, поэтому он попал с экспедицией "Союззолота" на Чукотку. После Кахидзе остались карты, остались томики геологических отчетов. Собственно, в отчетах не было ни слова о миридолите. Кахидзе искал тяжелые и нужные вещи: золото, уголь, нефть. То, что нужно было для индустрии века пара и электричества.
Его не интересовали красивые цветочки камерного царства. К счастью, Кахидзе был человек с Кавказа и, значит, немножно поэт. В те времена романтической геологии отчеты писались в свободном и ярком стиле рассказов о путешествиях. Железная рука циркуляров и предписаний еще не свела их содержание к перечислению увиденного и предполагаемого на непонятном для дилетантов языке науки.
В одном из предисловий, увлекшись в сравнении мира живой и неживой природы, Кахидзе пишет о розовых и фиолетовых красках лепидолита на фоне молочного кварца и о белых жилах этого кварца на темных склонах Чукотских гор. Он писал о том, что со временем человек научится видеть и понимать газоны цветов-минералов, парки горных пород, хрупкие листья кристаллов, узловатые стволы жил. Будет время, и человек сможет ясно ощутить и понять рождение, рост и смерть материков и морей. Он писал о том, что геология избавит от безработицы поэтов и художников, специализирующихся по природе. Кахидзе погиб в 1944 году. В его коллекциях нашли два образца с миридолитом.
Во второй половине XX века человек сух и педантичен. Из ницшеанских строк кандидата в миллионеры, из поэмы-мечты инженера-лейтенанта саперных войск Кахидзе мы просто составили "круг наиболее достоверного места предполагаемых находок миридолита". Только Мишка после одного из прокуренных заседаний у меня в комнате сказал, что он разыщет хоть одну из консервных банок, брошенных в тридцать четвертом году Кахидзе, и сделает из нее кубок. "Для лучших минут жизни" - так сказал Мишка.
Наш маршрут пересекает "круг наиболее достоверного...". Поэтому мы думаем о миридолите. Времена сменились. Блестящий, как ногти "роскошных блондинок", минерал стал нужен для сверхъемких аккумуляторов, для сплавов... если хотите, даже для производства кондиционированного воздуха.
Трагикомедия
В последний раз переходим вброд Эргувеем. Мы идем, растянувшись цепочкой. Впереди Мишка, за ним я, потом ребята, Виктор замыкает.
Где-то в горах на востоке прошли дожди. Вода Эргувеема сера, как содатская шинель, тревожно взмахивают голыми ветками вырванные водой кусты. Мишка осторожно нащупывает брод. Даже ему вода доходит до паха.
- Иах, - тревожно раздается сзади.
Я оглядываюсь и вижу огромные суматошные глаза Декадента - Вальку сбило с ног.
Не помню, как мы выскочили на берег. Вальку несло уже по самой середине. Путаясь в завязках тюков, мы гнались за ним по отмели. Черная точка головы исчезала в волнах.
- Эх, боги-черти, утонет парень! - крикнул кто-то.
Мишка бежал впереди, как невиданный яркий зверь-прыгун. Ковбойка пламенела на ветру. Боги-черти на этот раз оплошали. Вальку прибило к берегу метров на триста ниже. Мы догоняли его уже вплавь.
- На кой черт мошились? - прошепелявил Валька. В зубах у него был ружейный ремень. Рюкзака не было.
Мы долго и облегченно смеялись. Коварный северный ветерок вздувал на коже пупырышки, мы сидели на галечниковой косе и выжимали одежду. Желтая вода Эргувеема спешила на юг, вместе с ней спешил к югу и Валькин рюкзак с продуктами.
Было похоже, что придется застрять здесь на целый день. Чтобы не терять времени, Виктор один пошел искать бочку с продуктами, что заброшена весной на самолете.