Страница 5 из 14
Так это начинается. Мотор глохнет на подъемах, лопается от перегруза трос, мы вяжем его руками, ложимся под трактор в торфяную слизь.
Иногда все идет нормально. Виктор сидит в кабинке с картой на коленях, Валька лежит на санях, закутавшись в мешок, сплевывает с высоты на мир. Задумчиво сосет папироску Григорий Отрепьев, с биноклем и незаряженным штуцером на коленях возвышается рядом наш Декадент. Мишка уходит вперед, салютует гусиным стаям.
Мы останавливаемся на несколько дней у встречных речек. Я обучаю наших ребят мыть шлихи, Виктор и Мишка уходят в маршруты, Отрепьев заведует хозяйством.
Трактор уходит к следующей речке. Мы увозим с собой пакеты шлихов, варианты всевозможных проб. Это пока еще только сырье. Ученые в лабораториях ждут эти пробы. Тогда это будут факты.
Эргувеем встает перед нами в серебре многочисленных проток. Река, о которой мечтали мы целую зиму. Здесь уже начинается наша настоящая работа. Мы шли сюда через московский асфальт, прощальные песни и длинные стоянки в крохотных аэропортах. Сюда нас вели битвы с администрацией и мудрый капитан Г. П. Никитенко. Привет тебе, Эргувеем!
Так это начинается. Вспаханный след разворота, обрывки троса и пропавший на юге гул - вот и все, что остается нам на память о романтике тундры и дизеля Александре Александровиче Щепотькове. Я сижу вдвоем с тезкой Лжедимитрия. Он сосет, как всегда, папироску, равнодушно поглядывает на мир серыми глазами.
- Ты думаешь, я жадный? - неожиданно говорит он. - Нет. Я просто свободный. Люблю, чтоб сразу и много. Понимаешь? Захочу и уйду от вас без всякого расчета. Я длинноногий.
- Уходи, - говорю я.
- Э нет. Я посмотрю, что вы за люди. Люблю я посмотреть на людей.
- Самостоятельность - первое дело, - солидно вставляет Валька.
Силуэты на гребне
- Команчи на горизонте! - слышится утром отчаянный вопль.
Мы лежим тихо, мы знаем эти штучки.
- Жалкие ленивые рабы! Сейчас я вытряхну вас из палатки.
Черт бы побрал этого Мишку! Теперь он не уймется.
- Ритм и темп нужны везде, - назидательно приветствует он нас.
Мы вылезаем из спальных мешков каждый по-своему. Валька встает хмурый и серьезный, нехотя идет к ручью, моется и мрачно смотрит на наши потягивания. Валька по утрам сердит.
Лжедимитрий просыпается бесшумно и быстро. Бормочет что-нибудь философское, закуривает, и он готов. Бес энергии не дает нам покоя по утрам, и мы готовим завтрак всем скопом. Мы очень вежливы в такое время, мы говорим только на "вы".
Декадент презирает эту кухонную суматоху. Он появляется позднее всех и долго озирает окрестности. Окрестности - это очень интересно.
Мишка тащит плавник для костра и осведомляется мимоходом:
- У тебя это чистоплюйство идейное или так просто, склонность?
- Вас и так четверо около одного котелка, - отшучивается Лешка.
- Конечно. И вообще на земле кроме тебя два миллиарда, верно?
Но это только мелкие стычки. Мы ведь не просто мальчики на пикнике - мы на работе. Мы служим металлогении. Детсадики и тети, читающие Ушинского, остались далеко позади.
Дни идут, как цепочка альпинистов на гребне. У каждого дня-альпиниста свой рюкзак. Солидная такая котомка с заботой! Сегодня мы уходим в трехдневку в сторону от Эргувеема. Вместе с керосином, примусами и прочей рухлядью наши мешки весьма весомы. Грустно, черт возьми, идти и думать, что от этого к тридцати годам вздуваются на ногах синие жилы и спина сутулится, как у боксера-тяжеловеса.
Придут годы, когда мы тоже будем мечтать о вездеходах и индивидуальных чудо-вертолетах. Шаг на кочку, два шага между кочками. Похлюпывает тундра. Хорошо бы, хорошо бы разогнуться, глотнуть побольше всяких там озонов. Шагай, шагай себе, дружище. Твой озон от тебя не уйдет. Много на свете озона.
Самолюбиво шагает Виктор. Он впереди, пот заливает очки. Но он шагает, идет и идет впереди. Неспешно переставляет ноги Мишка. Рюкзак у него индивидуальный, полуторных размеров. Эх, в кино бы надо снимать таких парней! Показывать для примера тем, кто любит кушеточные приключения, кто орет под водку песни Киплинга, кто играет "под Джека" на домашнем диване.
- Ха-хх, ха-хх, - дышит сзади Валька.
Тощий, кривоногий, сердитый Валька. Я оглядываюсь, Валька ловит взгляд, выжимает улыбку, чуть отстает. Теперь не слышно его дыхания.
Лжедимитрий. Этот, пожалуй, под пару Мишке. Только рюкзак у него нормальных размеров. Скучновато идет он сзади всех, лениво помахивает ведром с посудой.
Лешка чуть сбоку от меня. Комплекс его мыслей я знаю наизусть. Сесть бы на кочку, сдернуть бы с плеч лямки-вампиры. Но он скорее умрет, чем отстанет. Так уж положено по книгам.
Мы делаем привал. Лжедимитрий садится там, где застал его сигнал Виктора. Курит. Молчит Валька. Лешка начинает посвистывать.
- Если кому тяжело, я могу забрать кое-что, - предлагает он.
- Ладно, - говорит Мишка. - Договорились.
Все разыгрывается, как в фильме "про путешествия". Все же под конец Лешкин рюкзак мы несли по очереди. Есть такая степень усталости, когда человек не среагирует даже на плевок в лицо.
Ужин. Наши ноги и спины сделаны из дерева. В голове серая каша усталости. Мы прямо-таки с животным наслаждением гоняем чаи. В стороне маячит одинокая фигура. Это Лешка. Переживает позор. Но возвращается к пятому чайнику. У него лицо добродетели, попавшей в стаю отпетых разбойников.
- Ты бы, Леша, лучше в пираты шел, - безжалостно ехидничает Мишка. - Там только плавать, а ходить не надо.
- Опять же ром дают, - участливо вздыхает Виктор.
Мы с каждым днем все дальше уходим на север. Собирать факты - утомительное занятие. Вечерами мы просматриваем в лупу отмытые шлихи, намечаем на карте места будущих проб "по закону", "по смыслу", "по интуиции". Красные праздничные зернышки киновари, блестки сульфидов, бурые зернышки касситерита мелькают под лупой.
Но нас сейчас не интересует киноварь. Она сбегает к реке из крохотных, совсем не промышленных месторождений, как доказали люди, работавшие до нас. Промышленная киноварь лежит на северо-запад, далеко за нашим районом.
Немного больше нас интересует касситерит, оловянный камень. С замиранием сердца ждем мы только голубоватые полупрозрачные зернышки дертила, длинные палочки кармалина, особенно если это будет редкий розовый кармалин.