Страница 10 из 21
В этом регионе актуальна физико-географическая характеристика объекта (раздел II), то есть такие его признаки, как размеры, форма, состав слагающих пород, цвет (либо пород, либо растительности), наличие или отсутствие растительности (ср. белор. Зялёная гара́ и Лысая гара́) и т. п. Однако названия, связанные с флорой (III) и тем более с фауной (IV), оказались не слишком характерными (в Белоруссии такие оронимы вообще единичны, хотя в именах других урочищ растительность и животный мир отражены более полно). Формы таких оронимов псковско-белорусского региона, как Сосняк, Зелёная Ро́ща, Бярэзнiк, Лiпкi, в отличие от Оре́ховая го́ра, Ягодная го́ра (где даётся определение к слову гора в форме прилагательного), свидетельствуют о том, что для имядателя более актуальными были лес, растущий на горе, и состав его пород, чем гора как таковая.
Достаточно характерны для изучаемой территории оронимы, приведённые в разделе VI (в значительной мере они связаны с терминами антропогенного ландшафта). Весьма распространены оронимы, связанные с именами конкретных людей (раздел VII), что объясняется наличием хуторов на холмах, горках или их склонах, а также оронимы, указывающие на расположение данного объекта по отношению к другим объектам на местности (разделы IX, X), и названия, по поводу которых местное население рассказывает различные предания (раздел VIII); так, и в Псковской области, и в Белоруссии ряд курганов и других примечательных мест связываются с панами, с литвой, с татарами, в Белоруссии ещё и с французами – память о войне 1812 г., а также связываются с христианскими представлениями.
Немногочисленны оценочные оронимы (раздел V) и совсем малочисленны и сомнительны примеры образных названий (раздел XII). По поводу последних можно предположить, что в изучаемом нами районе формы рельефа ничем особенным не выделяются в глазах местных жителей и потому крайне редко получают образные названия. Но скорее вероятно другое: собиратели микротопонимии не всегда задают информантам специальные вопросы, чтобы выявить метафорические названия. Ведь метафоричность заложена уже в ряде нарицательных слов в составе географической лексики, значение которых развилось благодаря другим словам языка (названия частей тела человека и животных, предметов быта, орудий труда и др.). Примеры таких слов-омонимов: грива, корытина, бёрдо и т. п. Трудно предположить, что образное мышление людей претерпело существенные изменения по сравнению с праславянской эпохой и что поэтому в микротопонимии изучаемого нами региона образные названия вовсе не нашли отражения.
Комментируя приведённые примеры и используя список географических терминов в работе А.Л. Хромова [1975:14–16], отметим, что в таджикской микрооронимии географические термины как положительных, так и отрицательных форм рельефа играют большую роль (раздел I). Это соответствует характеру альпийского, сильно расчленённого рельефа района Ягноба. Среди наиболее употребляемых – таджикские и ягнобские географические термины, отражающие следующие понятия: перевал, седловина, горный склон, гребень, расселина, ущелье, гора, скала, равнина (также ровная площадка, ровное место), рытвина, яма, обрыв, вершина, выступ, подъём, долина, грот, ложбина, лощина, низина. Кроме того, в названиях широко отражены такие понятия, как: большой / небольшой (также крупный / мелкий); верх / низ; наружный / внутренний; передний / задний / боковой; начало / выход (об ущелье) и т. п., а также целый ряд слов, характеризующих отдельные возвышения из камней и одинокие крупные камни, в том числе их состав: сланец, мелкая галька, большой одинокий камень, круглый камень, плоский камень, осыпь, сложенная из камней фигура и т. п. Названия одиноких камней очень интересны (примеры приведём в других главах), как, впрочем, и названия мазаров, позволяющие получить дополнительные сведения об оронимах.
Широко распространены также различные обозначения, дающие физико-географическую характеристику объекта рельефа (раздел II). В него мы не включили стоящие несколько особняком другие качественные обозначения типа: г. Куйи уқопхона́ (тадж. “гора, на которой имеется орлиное гнездо”) или г. Куйи нимрузга́ (тадж. “гора полдня” – в полдень солнце находится над этой горой) и г. Куйи нимша́ (тадж. “гора полуночи” – в полночь луна находится над этой горой).
По сравнению с микрооронимией районов моренно-холмистого рельефа (псковской, белорусской) в названиях Ягноба значительно больше наименований, отражающих растительный и животный мир (разделы III–IV). Это явление на примере оронимов Киргизии было хорошо объяснено В.А. Никоновым [1978: 95] как присущее скотоводческому укладу хозяйства. Раздел VI (связь с хозяйственной деятельностью человека) представлен достаточно широко. Оценочных названий (раздел V) совсем немного (впрочем, возможно, что их не удалось выявить; в названиях мазаров они присутствуют). Богаты примерами разделы VIII–X, как и в псковских, белорусских материалах. Особенно характерны так называемые «ориентированные» оронимы, показывающие отношение объекта к тем или иным селениям и местностям; в горах подобная ориентация не менее актуальна, чем на равнинной местности.
Распространены метафорические названия (раздел XII), их будет намного больше, если привлечь наименования мазаров и отдельных камней. Мы включили сюда под вопросом название ущелья, означающее в переводе “коровья тропа”, так как известен из другой работы о таджикской топонимии [Дитрих,1978: 135] пример названия ущелья и перевала Аспроха “лошадиная дорога”, то есть, иносказательно, “нетрудный путь”. Возможно, “коровья тропа” имеет близкий смысл.
Совершенно нет примеров к разделу VII (связь с конкретными людьми), хотя в названиях мазаров есть и “седловина Абдугафора” (рядом участок земли Абдугафора), и “скала Файзуллы” и др. Но в целом связь с антропонимами (и этнонимами) нехарактерна для таджикской оронимии, как, например, и для тюркской, о чём писал Н.А. Баскаков [1974].
Совершенно не удалось выявить случаев метонимических переносов (вряд ли к ним относится тип Ға́нзағар “гора местности Ғанза”: это скорее описательное, “ориентированное” название). В литературе отмечалось, что в горной местности, как правило, названия гор более важны для населения и чаще переносятся на смежные гидрографические объекты, чем наоборот. В.А. Никонов, приводя киргизское название горной вершины Балыкты “рыбная” (по имени соседней реки), говорил о тесном переплетении названий географических объектов различных категорий, то есть о “связанных” топонимах, которых больше по сравнению с одиночными. Он допускал, что массовость “связанных” топонимов можно считать не метонимическим переносом, а скорее отражением территориальной комплексности [Никонов, 1978: 92]. Аналогичные наблюдения были сделаны О.Т. Молчановой [1971: 134] на материале тюркской топонимии (подчёркивается, что это относится только к микрообъектам) Горного Алтая. Причиной равноимённости рек, гор, озёр, долин на близлежащих территориях исследовательница считает языковую экономию. Самое важное значение гор на Алтае, дававших пастбище для скота и места стоянок, обусловило и употребление названия горы как основного ориентира; этот ороним становится и названием реки, лога, долины.
Добавим к этому, что и в микротопонимии Таджикистана метонимический перенос, по всей вероятности, направлен в одну сторону: от оронимов – к названиям соседних объектов, ср. участки земли в Бадахшане: Сафедшах “белая скала” или Сафедсанг “белый камень” [Розенфельд, 1980]; названия мазаров Дарвак (ягн. “гребень горного склона), Рени шах (ягн. “скала, на которой растёт ревень”) и др. [Хромов, 1975]. Редкость обратного переноса, видимо, и отразилась в пустой графе раздела XI схемы с примерами микротопонимов Ягноба.
Интересна тема антропонимов в оронимии. В областях с холмисто-моренным рельефом такие названия обычны, как и в районах с преобладанием равнинно-пологого рельефа, ср. в Удмуртии: Даньловыр “холм Данилы”, Габовыр “Гаврилов холм” (или Гаврилово поле, расположенное на возвышенном месте [Тепляшина, 1970]). В микрооронимии высокогорного Ягноба таких названий, по-видимому, почти нет. Между тем в другом горном районе – Буковинских Карпатах – Ю.А. Карпенко [1969: 21–22] обнаружил большой процент (36 %) употребления антропонимов в названиях гор, причём автор полагает, что в равнинной украинской оронимии отантропонимических образований значительно меньше. Ю.А. Карпенко объясняет это явление тем, что в Карпатах использование антропонимов выполняло не столько топонимическую, сколько юридическую, правовую функцию: название информировало о наличии собственника или арендатора лесов или пастбищ; в равнинной же оронимии более частой была иная мотивация употребления антропонимов: Иванов горб – потому что около него жил лесник Иван (сам же горб, как и вся земля, принадлежал помещику).