Страница 32 из 39
«Железный мост откинут…»
Железный мост откинутИ в крепость не пройти.Свернуть бы на равнинуС опасного пути?Но белый флаг на башне.Но узкое окно!О, скучен мир домашний,И карты, и вино!Я знаю, – есть РаспятьяИ латы на стенах,В турецкой темной ратиНепобедимый страх.Пустыни, минареты,И дым, и облака,И имя Баязета,Пронзившее века.Белеют бастионыЗа мутною рекой,Знамена и короныОзарены луной.И на воротах слово,– Старинно и темно, —Что на пути ХристовомБлаженство суждено.Белые ночи
Проспектов озаренных фонариПогасли на пустынном небосклоне,И небо бледное само горит,И легкий звон ленивый ветер гонит.Что это? Плески отдаленных вод,Иль райских птиц полуночное пенье,Или покинутый, блаженный гротТангейзер вспоминает, как виденье?«Сердце мое пополам разрывается…»
Сердце мое пополам разрывается.Стынет кровь.Что за болезнь? Как она называется?Смерть? Любовь?О, разве смерть наша так удивительно —Хороша?Разве любовь для тебя так мучительна,О, душа?«О том, что смерти нет, и что разлуки нет…»
О том, что смерти нет, и что разлуки нет,И нет земной любви предела,Не будем говорить, Но так устроен свет,Где нам дышать судьба велела.И грустен мне, мой друг, твой образ, несмотряНа то, что ты и бодр, и молод,Как грустно путнику в начале сентябряВдруг ощутить чуть слышный холод.«Жил когда-то в Петербурге…»
Жил когда-то в ПетербургеЧеловек – он верил в Бога,Пил вино, глядел на небо,И без памяти влюбился.И ему сказала дама,Кутаясь пушистым мехом:«Если так меня ты любишь,Сделай все, что ни скажу я».Чай дымился в тонких чашках,Пахло горькими духами…Он ответил: «Что ты хочешь?Говори – я все исполню».И подумал: «Буду с неюНавсегда, живым иль мертвым.Легкой птицей, ветром с моря,Пароходною сиреной».Равнодушно и спокойноДама на него взглянула:«Уходи, раздай все деньги,Отрекись навек от Бога,И вернись с одною мысльюОбо мне. Я все сказала».Он ушел и, обернувшись,Улыбнулся ей: «И только?»На другой же день он входит,Бледный, без креста на шее,В порыжелой гимнастерке,Но веселый и счастливый.Тихо в небе догоралиЖелтые лучи заката,И задумавшись как будтоДама вновь проговорила:«Уходи, и если можешь,Обо мне забудь!». Не сразуВстал он, не сказал ни слова,И ушел не попрощавшись.Мир широкий. Все найдешь в нем,Но не все ль и потеряешь?Только шесть недель промчалось,Ночью кто-то в дверь стучится.«Отвори!» И тихо входитТот же человек. Но страшноИзменился он. МорщиныЧерный лоб избороздили.Шепчет дама: «НеужелиТы забыл? Ты изменил мне?»Но он ей не отвечает,Глаз не поднимает темных.Утро брезжит… В пышной спальнеЖенщина ломает руки.«Денег мне не надо. В БогаВерь или не верь – пустое!Но люби меня!». КоснулсяОн холодными губамиГуб ее, и вновь покорноТемный, спящий дом оставил.Год прошел, второй проходит,Никого она не видит,Никогда не спит… Ни слухов,Ни звонка, ни телеграммы.Только ветер бьется в окна,Только птицы пролетают,Только долгая сиренаЗавывает в ночь сырую.Лубок
Есть на свете тяжелые грешники,Но не все они будут в аду.Это было в московской губернии,В девятьсот двадцать первом году.Комиссаром был Павел Синельников,Из рабочих или моряков.К стенке сотнями ставил. С крестьянамиБыл, как зверь, молчалив и суров.Раз пришла в канцелярию женщинаС изможденным, восточным лицомИ с глазами огромными, темными.Был давно уже кончен прием.Комиссар был склонен над бумагами.«Что вам надо, гражданка?» Но вдругЗамолчал. И лицо его бледноеОтразило восторг и испуг.Здесь рассказу конец. Но на севереПавла видели с месяц назад.Монастырь там стоит среди озера,Волны ходят и сосны шумят.Там, навеки в монашеском звании,Чуть живой от вериг и поста,О себе, о России, о ЛенинеОн без отдыха молит Христа.