Песочный трон

Кверт, по правде, прибился к ним в столице. Сам пришел спросить об обратном пути и уверил, что тоже спешит домой. Сам он родом из Байе, раньше был солдатом на службе у короля, но уже давно вернулся на родительские земли, потому как не молод, дабы слоняться по казармам и искать удачи. А в столицу всего на два дня приезжал, чтобы увидеться со старым другом.

И всё вроде складно получалось. И Риграну даже казалось, что видел его в городе близ замка в одной из таверн… а всё равно был он каким-то… подальше бы держаться от такого.

— Поговаривали, опять восстание в Байе, — вырвал Риграна из задумчивости голос Илвея.

Старик всегда умел в нужное время плюхнуть ложку масла в костер. Вот кто его за язык тянул? Ригран фыркнул, махнул рукой, а дурное предчувствие всё же свило гнездо в животе.

Может, зря он оставил дом, жену, мать? Там всякое может случиться. Тем более, что сама герцогиня сейчас в столице. И, слава всем богам, её муженек тоже. Без неё он, правда, мало что может. Но лучше, когда его и близко нет.

То ли дело покойный молодой герцог. Тот был хорошим человеком. А этому лишь бы деньги с людей драть. И это в Байе. Где добывают слёзы Луйвы и льют лучшее на континентах цветное стекло. Так Ригран и сказал ему, когда сен Фольи пришёл к нему в дом назначить подать, которую он лично будет собирать. Да будь она медяковая… а так — три слезы в месяц! Где же их взять? Потому, наверное, и всколыхнулось тогда возмущение в торговце. Правда, после страшновато стало. Вдруг решит отомстить граф? Сожжёт чего или… но обошлось. Всё же, как бы то ни было, реальной власти в его руках не имелось, и если подать иск королю, то ещё неизвестно, во что ему, сен Фольи, вольности его выльются.

И всё равно как-то не по себе было. Словно камень проглотил.

Эти мысли не добавляли ни покоя, ни хорошего настроения. Караванщик то и дело кричал на подручных, на охрану обоза, пытался подгонять лошадей, что приводило к очередной поломке, а в результате — к задержке. Торговец бесился всё больше, и вскоре люди уже предпочитали обойти его стороной, чем лишний раз что-то спросить.

Один Илвей всё так же качал головой и молча делал свою работу. Даже сегодня, когда змей, именуемый предчувствием, пускал особенно много яда в кровь Риграна. Хотя и его выдержка уже понемногу начинала трещать.

— Сколько бы ты ни орал, Ригран, от этого не станет спокойней на душе, — заговорил Кверт, чем немало удивил не только обозных и караванщика, а даже Илвея, которого смутить не мог никто.

— Что ты знаешь… — начал было Ригран, и осекся, наткнувшись на снисходительный взгляд наёмного охранника.

— Я многое знаю. Например, то, что повстанцы прятались недалеко от твоего дома. Как раз в той расщелине, что именовалась Бездной. Хорошее место, правда? — Ригран нехотя кивнул. — Какой идиот полезет на дно? — спросил Кверт, разглядывая что-то впереди. Торговец неосознанно пригляделся к полоске леса, что тянулся по левую руку от дороги, но ничего толком не разглядел. — Я знаю, сам на дне прячусь, если что. Только на городском дне. Там и теплее, и шлюхи поласковей, посговорчивей. Если из столицы и направят отряд, то вряд ли он пройдёт по городскому дну с огнём и мечом, — Риграгн, как зачарованный, снова кивнул, понимая, что не вяжутся эти слова с теми, которые говорил этот человек в столице. — А вот по дну расщелины — пройдёт.

От дурного предчувствия Риграна замутило.

Дальше торговец не слушал Кверта. Схватил под уздцы лошадь, которую пришлось выпрячь из поломанной повозки, и, не седлая, вскочил ей на спину.

Некогда Ригран был хорошим наездником. Сытая жизнь позволила забыть о буйной молодости. Его руки плохо помнили тяжесть оружия, да и седлу он предпочитал повозки, желательно, крытые. Но сейчас тело всё вспомнило само. Так как разум его был уже дома. С женой. С матерью. А дурное предчувствие шипело змеем: «Опоздал!»

Лишь однажды он придержал лошадь. Там, на опушке леса, что наползал на дорогу к городу, он, наконец, хорошо разглядел то, к чему так приглядывался Кверт. Это были висельники. Пятеро мужчин с синими лицами и вываленными языками под тугими струями дождя. Ригран не стал выяснять, кем они были. Хоть и понимал, что, приглядевшись — хоть одного кого, да узнает. Но потом. Висельники над дорогой — знак того, что отряды действуют именем короля и искать справедливости в случае чего…

Поместье торговца Риграна из Кале, что уже лет семь жил в Байе, раскинулось на подъезде к замку. Ещё покойный герцог Роневан де Байе дал согласие на строительство именно здесь. Это было хорошее место. На взгорке. Дом, обведённый высоким каменным забором, с немалым выпасом и придорожным камнем, из-под которого и летом, и зимой, и даже в засуху бил родник.

Ригран всегда считал, что его дом неприступен.

Сегодня же…

Ворота были распахнуты.

Торговец впервые в жизни почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Всю свою жизнь он считал, что хостийские духи берегут его дом. А сегодня эта вера таяла с каждым шагом, что приближал его к дому. Понял, что не берегут его больше ни Вечные, ни духи…

Понял в тот момент, когда, спрыгнув с коня, вбежал в свой двор, и мир его качнулся. Словно страшный зверь бесновался в его поместье. Изрубленные слуги, скот… Дымящаяся овчарня…

— Оситарэ… — выкрикнул он, взбежав на крыльцо. — Мать!

Дом, его дом, всегда встречавший его улыбкой красавицы жены и тёплыми объятьями матери, сегодня дохнул в лицо молчанием, смертью и отчаяньем.

На деревянных ногах он прошёл одну комнату, вторую… даже не заметил, что не стало дорогих гобеленов, привезённых им для жены из Нигэрви, что нет ни серебряных чаш, ни кубков. Не замечал, как хрустят под ногами осколки битого разноцветного стекла, переступал обломки мебели…

И только в его спальне, стены которой помнили страстные стоны Оситарэ, он и нашел её. Истерзанное тело в разорванных одеждах мало чем походило на его жену. Но он узнал сразу. И тёмные длинные волосы, слипшиеся от крови, и тонкие запястья, украшенные красным охранным рисунком, и родинку на бедре…

Казалось, это страшный сон. Ригран никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным, опустошённым, мёртвым. Точно таким же, как его жена. Его драгоценная Оситарэ.

О Великие, зачем он уехал? Лучше бы он каждое утро пил отворотное зелье…

Судорожный вздох, похожий на звериный рык, вырвался из горла Риграна, прокатился по опустевшим комнатам и превратился в вой.

В старике, что согнулся у трупа молодой женщины, Кверт не узнал бы торговца Риграна — не юного, но сильного мужчину.

Старый воин не раз видел такое на войне, но, видимо, годы размягчили его, потому как что-то внутри дрогнуло. Раньше он не жалел никого, теперь же…

— Ты не поможешь ей своими стенаниями, — сказал он настолько мягко, насколько вообще мог это сделать.

Но Ригран вздрогнул.

— Ты можешь рыдать, как женщина, — продолжил засевать зерна смуты Кверт. — А можешь мстить, как мужчина.

— Кому мстить? — глухо отозвался хозяин разрушенного поместья. — Фольи? Или леди Байе? Может, Кильну?

Кверт опустился на корточки. Глаза жены торговца — чёрные, как у всех чистокровных хостиек, смотрели в потолок. Их уже начала затягивать мертвецкая плёнка. В остальном же лицо её было, как у живой. Ни заострившихся черт, ни серости. Но и умиротворенности на нем не было.

Вояка коснулся её век, закрывая глаза, и прикрыл обнажённую грудь обрывком дорогой ткани, некогда бывшей халатом.

— Она имеет право на покой, — прочистив горло сказал Кверт, кажется, впервые за столько лет чувствуя себя не в своей тарелке. — Те, кто это с ней сделал, действовали именем короля.

Некоторое время в доме было тихо. Слова доходили до Риграна медленно, как сквозь тысячи сит, рассеивая свой смысл по пути и донося только отголоски вложенных в них мыслей.

— Мстить нужно королю… — сказал он, словно эта мысль сама собой пришла в его голову, и он поделился ею только со своей почившей женой. — Я сделаю всё, чтобы ты обрела покой, моя Оситарэ.