Страница 17 из 74
— Что, чёрт возьми, происходит? — кричит Тео, его голос почти теряется в визжащей сирене.
— Я не знаю, — говорю я, — но я думаю… я думаю, что это воздушная атака.
— Что?
Вот тогда мы слышим жужжание. Гром, который на самом деле не гром. Огонь в небе освещает облака, так что мы видим очертания самолетов над головой.
Бомбардировщики.
Я поняла, как только увидела противогаз — этот мир в состоянии войны.
Глава 07
Я бегу так быстро как могу, но этого недостаточно.
Крики и даже эхо этих криков разносятся по улицам, пока мы несемся к тому месту, которое считается безопасным. Сотни людей присоединяются к этой давке. Если бы я сейчас споткнулась и упала, меня бы насмерть затоптали.
Хуже всего то, что я слышу отдалённый гром бомб.
— Что мы делаем? — кричит Тео.
— Следуем за мамой и папой!
— Я имею ввиду… мы остаёмся здесь? Или уходим? Что?
Он надеется, что я скажу, что мы должны покинуть эту вселенную, уйти и избежать последствий бомбежки. Пойти домой.
Когда одна из версий меня в беде, я чувствую себя обязанной остаться, чтобы они не столкнулись с последствиями моих действий. Хотя этой Маргарет будет плохо несмотря ни на что. Я ни в коей мере не ставлю её под угрозу, просто это реальность её мира.
Но если мы оставим это измерение не завершив работу Ватта Конли, не заберем этот осколок души Пола, тогда Пол будет потерян для нас навсегда и Тео может умереть.
— Продолжай бежать! — кричу я ему. — Держись!
Если всё будет достаточно плохо, я отправлю Тео обратно в безопасное место, и столкнусь с тем, что грядёт.
Сирены кричат всё громче, звук, отражаясь от каждого здания, и у меня начинают болеть уши. У меня сложилось неопределённое впечатление от этой улицы как о брошенной и захудалой; только теперь я понимаю, что эти постройки не развалились с течением времени. Они подвергались бомбардировке.
— Давайте! — кричит мужчина, стоящий у дверей здания, похожего на склад. На нём ярко-красная повязка и шлем, что, надеюсь, означает, что он знает, что делает. — Мы закроем двери через четыре минуты!
Люди в отчаянье напирают. Мама пытается дотянуться до меня, но давка разделяет нас. Внезапно я оказываюсь втиснутой десятками незнакомцев в ночном белье, а некоторые даже в нижнем белье; я даже не пытаюсь вырваться, меня несёт вперёд поток тел вокруг. Трудно дышать. Задыхаясь, я пытаюсь сдвинуться к двери, только получаю локтем по подбородку от кого-то, кто даже не понял, что я была там.
— Эй! — доносится голос Тео сквозь крики. Я поворачиваю шею, чтобы увидеть, как он направляется ко мне. Его рука обвивает мою талию, так крепко, что даже эта толпа не может разделить нас. — Ты в порядке?
— Да, — что даже близко не к истине, не когда бомбардировщики летают над головой, но благодаря Тео, я могу по крайней мере оставаться в вертикальном положении.
Я дергаюсь вперёд и каким-то образом успеваю проскользнуть через двери. Спускаюсь по бетонным ступеням в подвал. Хотя пространство огромное, оно переполнено людьми, все они тяжело дышат, рыдают или всё сразу. Единственное, что мы можем сделать, это попытаться добраться до стены, чтобы нас не задавили.
Как только моё плечо касается одной из стен бомбоубежища, я делаю глубокий вдох. Сохраняй спокойствие. Теперь ты ничего не можешь сделать, только ждать.
— Там, — Тео указывает дальше по стене, где стоят мои родители. Мама наваливается на отца, когда видит нас, как будто она ослабела от облегчения. Но воздушный налет ещё не закончился, так что я не знаю, чему она обрадовалась.
Просто тому, что я вошла, предполагаю я. Тому, что у меня есть шанс.
Я жду указаний что делать, но в этой ситуации мы можем сделать только одно: ждать.
Мы все дружно прижимаемся, ловим дыхание друг друга; несколько человек всё ещё плачут, а другие пытаются отвлечь расстроенных детей. Мужчина рядом шепчет молитву. Холодный воздух ранней весны исчезает в жаре сотен тел, прижатых слишком близко друг к другу. Тео по-прежнему держит руку на моей талии. Интересно, пытается ли он успокоить меня или успокаивается сам.
Я и раньше боялась за свою жизнь. Это ужасное чувство, когда в кишечнике формируется холодный узел, а сердце бьётся о рёбра. В фильмах показывают, что люди паникуют и кричат как идиоты. В действительности — это совсем не так. Когда ты боишься за свою жизнь, ты преодолеваешь всё это. Каждую секунду ты просчитываешь шансы. Ты придумываешь варианты и ищешь возможности, которые ты никогда бы не рассматривал в обычное время. Ты понимаешь, как никогда раньше, что твоя жизнь — это единственное, что является абсолютно и по-настоящему твоим. В нас есть сила, которую мы не можем постичь до тех пор, пока она не понадобится. Мы по своей сути настроены на выживание.
Хуже всего бояться за кого-то другого. Мы можем столкнуться с собственными опасностями с невероятным спокойствием. Опасность для людей, которых мы любим? Она делает нас глупыми. Она сводит нас с ума. Страх и надежда по очереди нашёптывают нам ложь за ложью, каждая из которых менее правдоподобна, чем предыдущая. Наше воображение убивает того, кого мы любим, в нашем сознании снова и снова, и мы должны быть этому свидетелями. Но почему-то даже это не так невыносимо, как глупость надежды. Это надежда, которая заставляет нас верить в чудеса, которые не произойдут. Надежда, которая сокрушает нас невыносимой правдой.
Никакая опасность, с которой я могу столкнуться, не мучает меня так сильно, как осознание того, что люди, которых я люблю, находятся в опасности. Мама, папа, Джози и Тео — любой из них может быть разорван в клочья прямо передо мной, и я ничего не смогу сделать. И Пол, где бы он ни находился в этом мире, находится в наибольшей опасности из всех.
Стоять здесь, ожидая, взорвут ли нас — это самое беспомощное, разочаровывающее и пугающее чувство в мире. Присутствие Тео — это мой единственный островок спокойствия, но даже это не помогает. Спустя пару минут, я больше не могу. Хорошо, не теряй время. Оглянись вокруг и посмотри, что можешь узнать об этом мире.
Наблюдение за окружающими меня людьми не очень помогает, потому что все расстроены, и никто не одет нормально. Но я замечаю одну старую женщину, одетую в слишком большую для неё военную куртку, она должно быть, схватила её при выходе из двери. Флаг пришитый на рукаве — это не американские звёзды и полосы, или флаг любой другой страны, который я когда-либо видела раньше. Видимо, геополитическая ситуация в этой вселенной существенно различается с нашей. Я делаю мысленную заметку, что нужно найти книги по истории.
Я загораюсь, когда вижу, что мужчина рядом со мной засунул газету в карман халата.
— Можно я посмотрю? — спрашиваю я его, указывая на свернутую газету. Несколько человек смотрят на меня; несомненно, они думают, что бомбардировка — странное время для чтения новостей. Но парень вручает мне её, едва взглянув на меня.
— Хорошая идея, — шепчет Тео, когда я открываю её. — Посмотрим с чем мы имеем дело.
На первой странице написано: «Сан Диего остаётся сильным: Южный Альянс был отражён в горах Сан-Исидро». На зернистой монохромной фотографии изображена береговая линия Южной Калифорнии, но вместо обычных лежаков и пляжных зонтиков, на песке лежат мёртвые солдаты. Это выглядит настолько реалистично, что я не могу поверить, что они разместили это в газете.
Но я в мире, где практически каждый человек втянут в эту войну. Подобные образы утратили свою силу и не могут шокировать.
— Что за Южный Альянс? — Тео смотрит на меня; я знаю, что ему интересно это также как и мне, но это не тот вопрос, который мы можем задать вслух, не обратив внимание окружающих на то, что что-то не так. Перелистывание страниц не даёт ответов. Конечно, нет. Все здесь знают о Южном Альянсе. Это слишком очевидный факт для печати в газетах; это как если откроешь страницу CNN, чтобы найти большую статью, объясняющую, что такое Франция.
Эта газета гораздо больше… сосредоточена на новостях, чем большинство газет, которые я видела. Нет спортивного раздела, нет гороскопов. Они хоть и не печатают списки фильмов, но я улыбаюсь, когда вижу рекламу какой-то мелодрамы. В главных ролях Леонардо Ди Каприо и Кира Найтли. Люди стремятся найти свою судьбу, независимо от того, в каком мире они живут.