Страница 9 из 35
Так как он стал игуменом помимо своей воли, а потом сильно страдал, Господь увенчал его двойным венцом: кроме преподобнического, ещё и мученическим. В конце земной жизни отец Кирилл претерпел также мученические страдания. Враг рода человеческого устроил так, что одно дикое животное нанесло ему сильные увечья. Старец слёг в постель, с радостью терпя боли и славословя Бога. Животное же, после того как ударило его, тут же замертво упало на землю. Все были не просто изумлены, но и поняли из происшедшего, что старец был святой.
Так, смиренно снося страдания и славословя Господа, в 1968 году отец Кирилл завершил «добрый подвиг» [1 Тим. гл.6; 12] и почил о Бозе. Да будут с нами его молитвы. Аминь…
Хотите смейтесь, хоть плачьте, но Кутлумуш напомнил мне не такие уж и далёкие застойные времена, когда ВПС служил «на почте ямщиком» и объезжал с негласными инспекциями воинские части нашего славного отечества, раскинувшегося на одной шестой части суши. Волею судьбы мне не довелось побывать «за канавой», но многие мои друзья и знакомые служили и в ГДР, и в Польше, и в Венгрии, и в Чехословакии. Громко умолчу о том, что некоторые прошли Вьетнам, Афганистан, Ближний Восток и другие горячие точки, служили советниками и инструкторами в «братских» странах по всему мiрy. А представителям «народа» удалось послужить в армиях Израиля, Западной Германии, Соединённых Штатов, ets. Из их рассказов азъ просвещённый сделал вывод, что уровню их комфорта и обеспечения большинство санаториев и пансионатов социалистического отечества позавидовали бы чёрной завистью.
Про воинские части даже речь заводить не хочу – кто в Совдепии солдат вообще считал за людей? И в то же время в любом военном округе существовали так называемые образцово-показательные части и гарнизоны, куда, как правило, приезжали официальные «инспекторы».
Впрочем, существовали и образцово-показательные предприятия, колхозы и совхозы, даже города и посёлки. Их показывали иностранным корреспондентам, чтобы те рисовали «картину маслом» грядущей победы комуНИЗма в отдельно взятой стране. Но когда казна окончательно опустела, а с нищего населения драть стало уже нечего, «отдельно взятая страна» рассыпалась на составляющие компоненты, и каждый из них стал выживать по-своему
Помню, когда приезжал в некоторые далеко не образцово-показательные гарнизоны, к тому же далеко от Москвы и других мегаполисов, почитал за счастье, если в гостинице вообще была горячая вода, а в гарнизонном магазине можно было купить скоромные продукты. За ворота части даже выходить было страшно, аще токмо полюбоваться достопримечательностями.
Рассказы очевидцев, что в магазинах колониально зависимых стран Восточной Европы без проблем можно купить двадцать, а то и больше сортов колбасы или сыра, воспринимались на уровне фантастики братьев Стругацких или Рэя Брэдбери. Но это был вовсе не «брэд», а сермяжная правда жизни. И чем ближе к комуНИЗму, тем она становилась всё отвратительнее.
К чему такая присказка? К тому, что монастырь Кутлумуш в черте столичного «мегаполиса», выглядел как раз образцово-показательно. Во всяком случае, впечатление у меня сложилось именно такое. Каюсь, за эти дни мы посетили всего лишь три славянских монастыря и столько же греческих, поэтому делать выводы было преждевременно. И всё же контраст резко бросался в очи. Примерно как в Ватопеде, где бельэтаж от галёрки отличен как «хилтон» от гауптвахты. Не смею утверждать, но впечатлила не роскошь – в отличие от Ватопеда здесь её вовсе не наблюдалось, – а строгость и педантичность во всём. Если бы мне сказали, что это не греческий, а немецкий монастырь, я бы поверил обеими руками. Настолько всё было продумано и учтено, при этом нигде ничего лишнего – такое, кроме как в Германии, не встречал нигде.
Напротив красивых монастырских ворот с колоннами и причудливым сводом, была чудесная каменная беседка, увитая зеленью, в глубине которой журчал родничок. Из облицованного резьбой по мрамору источника торчала змеиная голова, из пасти которой истекала тоненькая струйка чистой прохладной воды. На обратном пути нужно будет непременно воспользоваться и наполнить ёмкости, чтобы не отвлекаться на поиски влаги в торговых точках.
Ворота были распахнуты и вели в тёмную узкую арку Над входом в каменной нише икона Преображения Господня как бы служит напоминанием, кому посвящён монастырь. По бокам от входа, в нишах, стоят вазоны с геранью. Под аркой несколько дверей вели в монастырскую лавку, а также в жилые помещения, которые располагались прямо в стенах монастыря.
Небольшие приземистые домики, раскинувшиеся вокруг монастыря, скорее всего, были не монашескими кельями, а жильём местных торговцев и служащих. Уж очень вид у них был не аскетичный. Асфальтовая дорожка плавно перешла в мощёную брусчаткой, и ею же был вымощен весь монастырский двор. Чистота была ослепительной, аж захотелось зажмуриться.
В центре монастыря стоял невысокий храм из тёмно-красного кирпича. Перед входом красовался характерный для всех афонских храмов притвор, а купол, напоминавший средневосточную панаму, был увенчан нехарактерным коптским шестиконечным крестом. По правую руку к зданию трапезной примыкала круглая часовня, а за кафоликоном возвышались две башни, одна из которых явно была сторожевой, она же и колокольней, а вторая просто часовней. Чётким прямоугольником выстроились крепостные стены, представлявшие собой три-четыре этажа полукруглых арок. Между ними и окнами монашеских келий проходили узкие террасы, и солнце почти не проникало внутрь, поэтому в кельях почти всегда был полумрак.
Монастырь словно вымер, даже традиционных во всех монашеских обиталищах котов не было видно. Никаких указателей тоже не проглядывалось – мы были явно лишними на этом празднике жизни. Но раз уж нарушили сакральный покой этой обители, то ретироваться, не исполнив своей основной миссии было бы непростительной беспечностью.
– У меня складывается впечатление, что нам здесь совсем не рады, – проявил азъ недостойный характерный в таких случаях скептицизм.
– Ас чего бы им радоваться? – у Никиты, как всегда, нашлось возражение.
– Как с чего? Гость в дом – Бог в дом! Или ты имеешь чего-то поперёк батьки?
– Я имею желание смочить горло и приложиться к святыням, – Ники вытер пот со лба.
– Если бы ещё желание подкрепить возможностью…
– Чем бъзарить, лучше встаньте напротив храма, я вас зъпечатлею, – Вольдемар расчехлил своё незабвенное чудо техники и отсчитал дюжину шагов дистанции. Потом обратился к нашему незалэжному братишке с просьбой увековечить на память нас втроём.
Пока продолжалась фотосессия, на ступеньках неприметного крылечка показался тщедушный монах с рыжей бородкой – явно не грек – и жестом пригласил нас проследовать за ним. Расценив это как знак Божий, мы не стали кочевряжиться и тут же зашли в архондарик.
Вернее будет сказать, что мы перенеслись из века …надцатого в двадцать первый. И это не аллегория, это реальность. Монах привёл нас в залу, представлявшую из себя гремучую смесь туннеля с турецким ресторанчиком. Полукруглый выбеленный свод разрезали несколько окон, вдоль стен расположились узкие топчаны, посреди комнаты стояли низкие столы, а также несколько изящных деревянных стульчиков, на которых восседали немногочисленные гости монастыря. Посреди комнаты на полу был выложен причудливый мозаичный узор.
За барной стойкой на высоком постаменте сидел коренастый чернобровый монах и на непонятном языке – не похоже, чтобы греческом, хотя… кто знает? – бойко руководил своими помощниками, которые подносили гостям традиционное афонское угощение. Запах крепкого кофе аж защекотал нос, а усиливаемый акустикой галдёж резко ударил по ушам.
Монах жестом указал нам на свободный столик, за который мы присели, «включив» ожидание. Было немного душновато, поэтому вскоре нам захотелось обратно на свежий воздух, но игнорировать законы гостеприимства зѣло недостойно для христианина. К тому же терпение есть Царствие Божие, куда мы, собственно говоря, и стремимся всей душой.