Страница 27 из 35
Мария Иоакимовна устремила свой взгляд в окно, за которым начали мелькать окраинные кварталы столицы некогда мощного Боспорского царства – города-героя Керчи. Её повествование, дотошно переполненное именами и датами, оборвалось на самом интересном месте и больше так и не возобновилось. Она с тоской разглядывала некогда роскошный по тем временам мегаполис и поражалась нынешней его убогости, если не сказать нищете.
В середине XX века Боспорское царство перешло под протекторат хитрого и кровожадного племени укров, и с тех пор византийский период его истории плавно переходит в полнейшую деградацию как материальной, так и общечеловеческой культуры. Мелькающие за окнами автобуса безлико-обшарпанные бараки в четыре-пять этажей, покарёженные ржавые трубы заводских цехов и котельных, заваленные мусором дворы и загаженные парки…
И это когда-то цветущий курортный край Российской империи! За который было положено сотни тысяч христианских душ и пролито море крови. Но, после «освобождения» Крыма во время Первой гражданской войны, первое, с чего начала советская власть – это пролила второе море крови. По самым скромным подсчётам были уничтожены более двухсот тысяч самых образованных людей, представителей русской интеллигенции, священства, офицеров.
Дальше – больше. Вторая гражданская война приносит Тавриде новые испытания. Бездарное советское командование не может остановить многократно превосходящими силами второе нашествие «племён готов, принадлежавших к германской группе». Прийдя с берегов Балтийского моря, они «при движении увлекли многие племена Восточной Европы», в том числе ляхов, прибалтов и западных укров, чьи земли были аннексированы тираном Сталиным.
Пролив уже третье по счёту море христианской крови, тиран вновь установил диктатуру в Крыму и учинил расправу над коренными жителями. Крымские татары были выселены в казахстанские степи, где многие из них нашли свою смерть. После падения диктатуры их потомки смогли вернуться на исконные земли, но українская власть ничего не сделала, чтобы хоть сколько-нибудь компенсировать коренному населению утраченное в результате депортации…
Автобус, пыхтя и чихая, вполз на гору Митридат и остановился на парковочной площадке. Ребятня гугливо высыпала на свет Божий, кто постарше потянулись к сувенирной лавке, а ваш покорный остановил взгляд на блистающей глади Керченского пролива со снующими по нему кораблями. Справа пролив пересекала некогда Тузлинская коса, впоследствии превратившаяся в остров, из-за которого разгорелись нешуточные страсти между Россией и её окраиной.
Дело в том, что хитрованы-укры, двадцатикратно увеличив за счёт исконно русских земель территорию своего псевдогосударства, решили, что неплохо бы ещё состричь мзду с метрополии за проход её судов через Керченский пролив. Для этого некоронованные диктаторы передали в административное управление – уже остров – Тузлу в состав Крыма, к тому времени перешедшего под власть Україны. И таким «чудесным» образом после отделения окраины от России пролив стал полновластной собственностью бывшей колонии. А потомки тех, кто проливал кровь за возможность безпошлинно проводить свои корабли через черноморские проливы, вынуждены теперь платить за это дань до зѣла обнаглевшим и распоясавшимся украм.
Мария Иоакимовна, нервно поглядывая на часы, терпеливо ожидала в сторонке, пока ненасытный до сувениров, безделушек и прочего яркого барахла столичный обыватель потратит с титаническими усилиями заработанные тугрики. Выражение её лица с каждой бездарно утраченной минутой становилось всё сумрачнее, искры из глаз сыпались роем даже сквозь дымчатые очки. Когда её дыхание стало напоминать стайера на последнем километре марафонской дистанции, во мне проснулась жалость к её нервной системе, а что может успокоить её лучше задушевной беседы? Приблизившись к ней из соображений безопасности на четыре локтя, азъ любознательный решил развлечь mademoiselle Долгорукову наводящим вопросом.
– Мария Иоакимовна, – при этих словах она резко повернулась ко мне, словно в руках у меня была чёрная кобра, – да Вы не пугайтесь, просто хотел поблагодарить Вас за чудесный рассказ о Боспорском царстве. Меня давно увлекает эта тема, – тут я немного слукавил, примерно процентов на девяносто пять, но что не сделашь ради очаровательной женщины?
С высоты своего «полутораметрового с кепкой» роста mademoiselle окинула меня с головы до пят удивлённым взглядом, видимо решив, что ВПС решил над ней таким иезуитским образом банально поиздеваться. Должен сказать откровенно, что у меня и в мыслях подобного не пробегало, но то, что она почувствовала некую фальшь в моих словах, делала ей честь.
– Вам действительно было интересно? Мне показалось, что меня никто не слушал, а не заснул только потому, что состояние дороги не позволяло, – скороговоркой выпалила она, при этом уста её в кои веки озарились обаятельнейшей улыбкой.
– Разве я похож на барона Мюнхгаузена? – привычка отвечать вопросом на вопрос, видимо, отправится в мiръ иной намного позже моего отшествия с этого света.
– На Мюнхгаузена может быть, хотя это мой любимый литературный герой. А вот до барона точно не дотягиваете. Можно поинтересоваться, Вас врать учили в кадетском корпусе или в Царскосельском лицее? – при этом она грациозно взглянула на каблучок своих босоножек.
– Вообще-то я заканчивал Сорбонну, а до этого стажировался в Оксфорде. В МГУ меня выдвинули на президентский грант, но в казне не нашлось столько баксов, чтобы оценить по достоинству мои задатки. Или придатки, так и не понял. Однако откомандировали в Оксфорд. Но тамошний уровень слишком мелковат, поэтому Сорбонна приняла меня вне конкурса.
– А в Институт Карманной Тяги имени Воровского поступить не пробовали? Хотя там повыше конкурс, чем в Сорбонне. Мой приятель окончил его с отличием, сейчас проходит преддипломную практику на Колыме. Через восемь лет обещали взять в газету «Правда».
– Ну-у, туда-то таких с руками отрывают, – автор этих строк развёл руками, как некогда «финский рыболов, несчастный пасынок природы», бросавший в неведомые воды свой ветхий невод и показывающий своим сотоварищам размер выловленной им селёдки иваси.
– Вас бы тоже с руками приняли, даже с ногами. А вот с головой сомневаюсь…
– Скорее бы забили ногами. С подобным электоратом разошёлся во взглядах ажник с того момента, когда появился на этот свет, – при этом указал пальцем на подножный асфальт.
– А позвольте поинтересоваться, когда Ваша светлость соизволила появиться на свет?
– Примерно на полвека раньше Вас, mademoiselle, – при этом I’m слегка поклонился.
– Вы явно поспешили! Наш бурный век оценил бы Ваши таланты по достоинству.
– Вообще-то я их не растерял, акуратно сохранил в малахитовой шкатулке и даже слегка присыпал нафталином, чтобы моль не похитила. А то ведь как бывает…
– Это чувствуется. Всмысле запах нафталина, – Мария Иоакимовна демонстративно достала из сумочки флакончик «Шанели №5» и освежила за ушами. При этом обнажились фианитовые серёжки, а также игриво звякнул псевдожемчужный браслет на запястье правой руки.
– Зато божественный запах Ваших изумительных духов не оставил от него и следа! Но если мой юмор отстал от нынешнего на полвека, могу перейти к поэзии. Вам как, больше по душе золотой или серебрянный век русской поэзии? Или предпочитаете зарубежную классику?
– Предпочитаю надписи на стенах туалета. Они, по крайней мере, без фальши, – сказала, как отрезала mademoiselle Долгорукова. – В анналах Вашей памяти не отыщется подобных шедевров? – она взглянула на меня с таким жгучим интересом, с каким бериевские опричники глядели на подследственных после месяца безуспешных потугов выбить нужное показание.
– На три фолианта! – обрадовался азъ недостойный. – Вам о любви или о разлуке? Может, предпочитаете отдых за границей, так у меня и про это три ушата и две корзины виршей.
– Предпочитаю «франклины» с «ерофей палычем», но согласна и на кредитную карточку.