Страница 2 из 4
Пляж базар для продажи краденого у солнца загара.
Морские дюны кладбище песка, невостребованного красотой несозданных Храмов.
Ордена, медали. . . эту бы кольчугу бойцу да перед боем.
Повадки ночи воровские, ступает неслышно, застигнут вора – солидарно прикроет, а в свидетели не привлечешь.
Романтика весенней ночи… Насильственная анонимность любви перед грехом подстрекательства чувств к лицемерию биологического восторга.
Любовь, увы, без памяти, не потому ли вечно свежа и невинна ее старинная привлекательность.
Любовь старушка и добром помянет и плечико подставит…
Сон о любви. . . А что же все-таки я проспал?
Глаза – ангелы счасья, загримированные для греха любви.
Дипломатия – неряшливый грим власти.
Полет ворона бездарности на крыльях плагиата, а поет соловьем.
Весна бастилию зимы ломает, ручьи, тюремщики, на волю выпускают ее сугробы.
Политическое кредо толпы – однотолпники.
Эпос – лубок слова.
И нет тебе конца, Эпоха массовых талантов имитаторов редких талантов прошлого.
Гранитная гортань старшины роты.
Жизнь составила гербарий фотографий, и мнит себя цветочной клумбой счастья.
Удача – подметный, в обход судьбы, Случай.
Неудача – несостоявшийся торг счастья и несчастья, – не сошлись в цене предназначавшегося мне подарка рока.
Бессонница религия современная, которой мы отказываемся поклоняться.
Грех – зуд нестерпимо чистой души.
Рабовладение женских выпуклостей.
Вожделение выдавливает сердце ногтями, как прыщик.
Боль в ногах костлявая, в голове интеллектуальная.
В книжном шкафу среди богатых томов собрания сочинений Куприна, сияющих золотом тиснения, парвеню выглядит замусоленный читателями пятый том. Там напечатана Яма.
ПРИТЧА. Я измучен восхищением непревзойденными образцами красоты, совершенства, мудрости. Я не способен любить окружающую меня заурядную реальность, полную честных и бесчестных компромиссов посредственности и глупости в стремлении перенять внешнюю схожесть с образцами, я начинаю сомневаться в себе. . .
Красота нуждается в рабах, ее блеск обожание рабов, пристрастное до тошноты. Красота теряет чувство своей относительности и посягает на Совершенство Бога, разрушает веру в справедливость ее чудес, и Всевышний нам больше не указ.
Идеализм? Да это склероз, торжествующий в своей неизлечимости.
Романтика амнезия воображения, путающего свои сны с запахом ванили.
Оригинально. Это о пиве.
Мысль стремительна, я зык за мыслью не поспевает несет вздор отсебятины.
Равнодушие созерцает себя, населенную пустотой.
Глазки у дамы как пружинки, вот-вот выскочат от злости и ужалят.
Весна. Мухи набухли как почки и зашевелились.
Ловкач, сломал муху налету.
Огурцы с пупыристой жабьей кожей.
Дорога – неизменная подруга в одиночестве.
Лицо – расплывчатое тавро на шкуре судьбы.
Синяк души. . . А болит сердце.
Скупое на солнце осеннее небо.
Луна крадется по над зубчатой стеной леса.
Дождь – бегство воды от неба.
Жизнь к чистоте равнодушна, смерть требует чистоты.
Дьякон высматривает на моем лице порядковый номер греха.
Исповедь – акупунктура души.
Сны лучшие слайды тайн памяти.
Вишни такие кислые, что мухи не садятся погадить.
Лакеи щеголяли сапогами при царе, дамы теперь.
Духовный кредит прихожане возвращают церкви жертвой на храм.
Твоя печаль на моем плече в два раза тяжелее.
Повивальное исповедальное.
Бедность – налог на лень.
Скорость жизни – 80 ударов сердца в минуту.
Кислород кокаин жизни.
Юмор подмастерье в ремесле метаферизма.
Создатель послал душу проводить обезьяну в рай, но обезьяна тянет в придорожный кабак, и не миновать посланнице ада, если поймет инструкции хозяина дословно.
Какое это счастье, когда душа не кочевряжится и ладит не только с человеком, но и и его обезьяной.
Приличный человек не тащит свою обезьяну в кабак, он цепью примыкает свое животное к душе, и та торчит у подъезда и в мороз, и в слякоть, чтобы не тратиться на овчарку.
Спирт – продукт перегонки пьяниц в аду.
У овчарки душа не крещеного человека.
Чистая совесть как чистая скатерть, она не любит гостей с их красным вином, майонезом и кетчупом. А гости к ней и не ходят.
Чистая совесть – прикроватный коврик домашнего уюта.
Мудрость компанию не составит, глупость и за водкой слетает, и похмелить не забудет.
Добрососедство – это бочка вина и огурчик перед шлагбаумом таможни души.
Человек трезвое млекопитающее, звереющее от избытка трезвости.
Праведность, как все обезьянье в человеке, не чурается греха, однако выбирает труд подвижничества, надеясь покарать грех за искушения, вынуждающие Добро принять обет подвижничества искоренителя грехов.
Классика искусства – каменная крепость художественных достоинств. Сколько же валяется под ее стенами трупов самонадеянных новаторов, рискнувших омолодить искусство своей нетерпеливой кровью.
Классика расселась, понимаешь ли, по книжным шкафам, – не протиснешься.
Утонченность нашей превосходной классики создал барский досуг и рабство крепостничества, а свободные пролетарии создают попсу для потомков рабов.
Меценатство вынужденный проблеск совести у вора.
Свой капитал – грех чванливый, миллионы мечтают погрязнуть в чванстве греха.
Жизнь не нуждается в наших достоинствах, они путаются под ногасми реликтовой алчности наших обезьян.
Скоромное на сладкое за столом праведника.
Гордыня сошла бы за мудрость, если бы глупость не смотрела на нее свысока.
И за добром душе приходится приглядывать, чтобы не обольщалось своей исключительной популярностью у меценатов.
Человеческого во мне – уздечка для самца.
Удовольствие – каторжный труд в болоте на плантациях сахарного тростника.
Удовольствие требует внимания к себе больше чем капризная любовница.
У старости удовольствие горчит.
Грех лишний кусок наслаждения чревоугодника.
Грех – наслаждение мук покаяния.
Грех – отдых от служения аскетически привередливой нравственности.
Наши естественные потребности нравственны пока отправляются тайно от демагогии общественности.
Обезьяна во мне не отличает естественные потребности пьяницы от хвастливых грехов трезвости.
Покаяние облагораживает интерес к грехопадению.
Притчи трезвости закакяют человечество в верности обезьяне в человеческой шкуре.
Объятия греха теплые, мягкие как шерсть тароватого дьявола непобедимой вседозволенности.
Даже стихиями вседозволенности земеля повелевает как петлей на собственной шее, то стянет потуже, когда оболевают беды войн, то ослабит петлю чтобы вдохнуть глоток революционной свободы.
Одно нехорошо у греха, похмелиться не нальет.
Неумеренное воздержание кончается (карается) развратом.
Грех крадется по стопам Всевышнего и корчит нам рожи, и это делает наш крестный путь веселее.
Грех разнообразит постный обед праведника.
У Греха в гостях – не соскучишься.
Служение добру награждается благой усталостью души, но не радостью.
Добро живет по монастырскому уставу, зло пропадает в кабаке, который содержит поп-расстрига.
Сатира борзой пес афоризма на случай, когда не по зубам афоризму действием отплатить обидчику из какой-нибудь редакции метаферизмом…
Афоризм задирист, ан не дурень, посылать секундантов с вызовом на дуэль, достаточно кукиша в кармане.
Афоризм – сухарь анекдота.