Лети, не бойся

– И что же делать? – Миша заглянул в глаза каждому из собеседников за столом, – что делать? Здесь же наши дома!

– Для поиска ответа на твой вопрос мы и собрались здесь, – ответил Крос.

– Решение есть, – кивнул Гобоян, – самое простое и самое верное из всех. Мы примем бой! Если хочешь помочь, мне кажется, я найду для тебя задание, – хлопнул он Мишу по плечу, а затем поднялся на ноги. – Завтра праздник Купалы. В эту ночь мы не сомкнём глаз. Разбредайтесь по дому и ложитесь отдыхать. Нам понадобятся силы. Много сил.

***

На искусно выдолбленном из бордового гранита троне сидел Руперт – царь страны Раскопии и повелитель её славного народа – рахий. Своей широкой ступнёй он обнимал круглый камень красивого малахита и катал его по каменному полу будто мяч. Он перекатывал его с мягким стуком переваливающихся неровностей, словно пытался сгладить их и превратить камень в безупречную сферу. Затем остановил движение и резким ударом скинул малахит вниз, где тот запрыгал по ступеням и ударился о стену, у которой сидели главные лица Раскопии, составлявшие её государственный совет. Жрец, главнокомандующий, казначей, ведун-астролог и глава секретной охраны. Члены самой охраны и другие подданные рангом ниже не имели права быть в тронном зале царя. Только самые близкие.

Казначей поднял отскочивший к нему камень и положил его рядом на каменную скамью: – То, что касается людей, не должно волновать нас, – вымолвил он на древнем языке рахий, звучащим словно кромсание тесаком стеблей хрустящей травы. Столько в нём было согласных звуков и почти не было гласных.

– Не должно, говоришь? А за счёт чего ты собираешься пополнять казну? И кто кроме обнищавшего человечества даст тебе клубни картошки и репы? Кто вырастит столь привычную для нас пищу? Может лироги вдруг расщедрятся? Или ты вдруг научился это делать сам на наших камнях? – изумился жрец, – Хочешь, чтоб мы с голоду подохли все?

– Ты жрец, ты и думай, как нам выкручиваться! Давно бы нашёл способ вернуть мир с лирогами, что живут по другую сторону гор, – не унимался казначей. – Там наши предки растили пищу. Там и наша земля по праву! Любой мир лучше войны. Прояви хитрость в переговорах, умилостиви хранителей и, глядишь, земля людей нам больше не станет нужна. Каждый должен делать свою работу и предлагать план спасения, а не отправлять свой народ на самоубийство! Ты, что не знаешь, что встать против мёртвых, это не путь рахий? Разве тебе неизвестно, кто послал их к людям? Дни тех сочтены, это же очевидно! Воеводы Порога и Экурода заросли жиром от безделья. Людям конец! Другое дело мы. На нашей стороне сама природа! Пусть враг ещё попробует вскарабкаться в горы! Мы тварей сюда не пустим. Запрёмся и всего делов!

– Среди людей появился летун, – вмешался военноначальник, и воцарилась тишина. – Один из наших торговцев видел его в Пороге на днях. Говорит, спутать невозможно. Если это так, то надежда есть. Народ рахий никогда не боялся войны. Мы не искали её, но если у границ нашей земли, у тех, кого мы считали своими друзьями, появились враги, мы не сможем оставаться в стороне! Я хочу, чтобы мои дети росли в свободной стране, а не оказались заперты на всю жизнь в бесплодных камнях!

– И с кем ты собрался тягаться со своими топорами, а? – не унимался казначей. – Идти войной против мёртвых, которых даже огонь людей не берёт? Или криками своими запугать их думаешь?

– Да пошёл ты!

– Сам пошёл!

– Хватит! Молчать! – прикрикнул на разошедшихся подчинённых Руперт. – Я довольно послушал ваших распрей, чтобы принять решение. Твои трусливые речи, Зарух, – обратился царь к казначею, – я могу объяснить только тем, что ты рос без отца, и тебе некому было рассказать, что доблесть мужчины не только, и не сколько в том, чтобы сохранить свою шкуру целой, а в том, чтобы рискнуть ей, если это может спасти жизни других. Воевода прав, рахии не прячутся по кустам, когда миру грозит беда, но и лезть на рожон мы не станем. Отправьте разведчика к людям присмотреться к избранному летуну. Пусть проявит себя, чтобы знать наверняка. И если то, что сказал воевода окажется правдой, он сам придёт к нам. А если нет… Мы примем бой, поскольку всё одно, мир будет обречён.

Глава 3. Солнцестояние.

Уже с раннего утра дня Купалы в деревне стояла кутерьма. Девушки соревновались в плетении венков из огромного количества съедобных корней, трав и цветов, что были собраны на заре. Каждая хотела, чтобы её венок стал особенным, обладал силой, вплетённого в него символа и колдовского знака. Они знали секреты, которые хранились именно в их семьях и вживляли символы в свои венки с надеждой на удачу. В доме, что находился ближним к избе Гобояна, молодая русоволосая девушка Варя заканчивала приготовление своего первого после совершеннолетия венка и думала в эти минуты только о своём парне Мокше и его веснушчатой улыбке. Она представляла ямочки на его щеках, и улыбалась, будто те были подле неё сейчас, а на её спине ощущалась тёплая мужская ладонь. От приятных мыслей она чуть смущалась и невольно отворачивала лицо от окна, подле которого сидела. Уже скоро ночь Купалы, и она увидится с возлюбленным.

Парни таскали к деревенскому пруду, у которого должен был развернуться праздник, сухую ветошь и деревья, что были срублены накануне. Там, у берега они вязали основы для костров, что испокон веков жгли в честь Купалы их предки. Вот и Мокша был тут. С разлетевшимися соломой волосами он без устали рубил в перелеске кустарник и обхватывал затем прутья в снопы. В перерывах парень разгибал спину, запрокидывал голову, искал скрытое средь спутавшихся ветвей солнце и улыбался ему. Скоро я разожгу огонь в честь тебя, Варя, – думал Мокша и счастливый продолжал трудиться.

В предстоящую ночь очищающий огонь, как символ людской радости, должен был воспылать в темноте, очистить от скверны самих людей у него собравшихся и отогнать зло, если то окажется рядом. В Купалу верили, что огонь, разгоревшийся в ночи, убьёт всякую нежить, для которой эта ночь является их временем. Ведь огонь Купалы – огонь самого солнца, испепеляющий мертвецов. Тот выманит зло к себе, а потом сожжёт дотла! В честь древней клятвы сотворения самого мира.

Каждый из людей, и особенно дети, мечтали получить в Купалу знание, которое они искали. Растение своей семьи они закапывали под венцами домов с западной стороны или, кто посмелее, на другом берегу водоёма, у которого собирались жечь праздничные костры. Откапывая затем его утром назад и съедая кусок, можно было открыть загаданный секрет. Так находили порой потерявшиеся вещи или узнавали имя своего будущего супруга. Те же, кто брался в Купалу за ворожбу, могли получить оберег или магический предмет большой силы. Случалось и такое, что вместо оберега являлся союзник человека в облике живого существа и, если человеку везло, союзник мог помочь с чем-нибудь, или дать совет. Бывали, правда, случаи, когда союзник жестоко убивал несчастного, разрывая в ярости на части. Но в деревне о таких не слыхали.

Нечисть Вырии тянуло в ночь Купалы к людям как мотылька к огню. Каждый знал, что в день солнцестояния открываются ворота мёртвым в мир живых. Особенно тем, кто в обычные дни ни за что не мог пересечь границу. Вылазки в Купалу приносили тварям вдвое больше выгоды, нежели в другую ночь. Оттого те их так ждали. Живые тоже извлекали себе пользу. Они даже могли войти на территорию смерти, но мало кто этим пользовался. На земле живых в эту ночь и без того открывалось немало секретов. Это был день законного обмена миров. Тот, о котором говорил старик Мише. Особый день соседства. Не всегда доброго, ведь сюда шли не только души мирных умерших пообщаться с бывшими домочадцами, или любопытствующие лешие, утопленники и прочие незалежные мертвецы, но и упыри и оборотни. Те, кто рвался в свой бывший мир, чтобы крушить его, кто жаждал лишь его тёплой крови. Чтобы уберечься от таких мужики деревни уже до полудня затыкали под крыши домов крапиву и ветки репейника. Читали отговоры и готовили деревянные орудия. Не факт, что зло может ворваться в столь страшном облике, но на Купалу возможно было всякое.