Дом для бродяг

- Можно ли сплавиться вниз по Реке с каюком? - спросил я к концу первого чайника.

Мы сидели при свечке, потому что электричество было отключено. Блики света играли в синих табачных струях. От печки неистребимым потоком шло тепло, и я чувствовал, что нахожусь где-то вне времени - может, в средневековом семнадцатом, может, в просвещенном восемнадцатом столетии.

- Почему же нельзя? Можно!

- Вы спускались?

- Неоднократно-о!

Новый чайник мы заваривать не стали. Просто вдумчиво покурили. За перекур я узнал, что каюк есть у Хоробровского, Дулгана, учителя в школе, и это, пожалуй, все. У остальных они сгнили, унесены Рекой, раздавлены трактором. Словом, остались у тех, кто не признает другого транспорта на воде, и потому он им нужен самим.

- Загвоздка одна есть, - тихо сказал хозяин.

- Какая?

- Когда плывешь, надо плыть. Верно?

- Примерно так, - согласился я.

- Питание добывать тоже надо.

- Надо! - согласился я.

- С каюка не стрельнешь. И рыбачить не очень удобно. Вместо ответа я передернулся, вспомнив, как однажды в низовьях Колымы глубокой осенью чуть не утонул именно из-за того, что "стрельнул" с каюка.

- А что посоветуете?

- У Шевроле есть ненужная лодка. Ветка, но маленько пошире. И плывет, и на воде стоит. Советую так...

"А кто такой Шевроле?" - хотел спросить я. Но сдержался. Узнаем.

Когда я пришел в гостиницу, света еще не было. В темноте я увидел человека, молча сидящего на стуле в очень прямой, стеклянной какой-то позе.

"Пьяный, наверное, - грешно подумал я. - Где это он ухитрился в "сухой закон"?" Но тут как раз вспыхнул свет, и я увидел, что человек на стуле вовсе не пьян. Он был трезв, как человечество до изобретения алкоголя. Человек сидел на стуле в совершенно новом костюме, нейлоновой рубашке, галстуке и носках. Узконосые черные ботинки стояли рядом. Наметанным глазом горожанина я сразу оценил выбор костюма, носки и галстук и сразу понял, что человек этот или знает толк в одежде, или имеет врожденный вкус.

- Давно? - спросил я.

- Год не был, - ответил он.

- Зоотехник?

- Пастух. Из третьей бригады.

Было приятно смотреть на его свежее, промытое ветром, дождиками и загаром лицо и на то, как всем существом, мускулами воспринимает он стул, ковер, приемник, скатерть на столе. И я знал по опыту, что поселок этот кажется ему сейчас огромным скопищем домов и людей. Когда же он вернется из отпуска обратно, то поселок покажется очень маленьким, невзрачным, и его чертовски будет тянуть обратно к стаду, где мех на теле и раскованная жизнь, регламентированная лишь работой и неким кодексом поведения, установленным веками назад. Тем, что психологи и прочие "шаманы" нашего времени именуют "психологией малых коллективов".

- К нам бы вы... - сказал он. - Самая глухая бригада. Среди зверей живем, рядом со зверем. Не поверите, зверь у нас по-другому себя ведет. Необычно! Глухарь, медведь, бараны. Необычно! Рядом живем.

Бригада их кочевала в верховьях притока Реки. Приток сам по себе был велик, но я знал о нем только то, что он впадает в Реку "как из винтовки". Так выразился пастух. И так говорили другие.

На крыльце правления сидели мужики, и, как всегда, шло утреннее предрабочее зубоскальство. - Митя, тебе выдали медаль для ежедневной носки. Ты почему ее не надел?

- Дома лежит.

- Врешь! Ты ее на блесну переделал. Я тебя знаю.

- Я те про блесны дополню. Мы тогда в общежитии жили трое. Мосей, я и Алик в очках. Мосей и Алик в очках за Зиной из детского садика ухаживали. Она, конечно, любила Алика, но Мосея выбрала. А Алик в очках на свадьбу подарил ей набор серебряных ложек. Двенадцать штук с черным узором. Зарплату отдал. А Мосей в первую брачную ночь встал тихонько и все ложки, которые Алик в очках подарил, переделал на блесны. Зимой дело было. К утру полный набор блесен, даже крючки припаял.

- И крючки припаял? Хо-хо! Ревновал, значит, к Алику?

- Алик москвич. А Зинка мечтала в городе жить. Ходить в театр каждый раз в новой кофточке. Кофточек сто, а одевать некуда...

- Москва - рейсовый город, ребята. Под землей гоняешь туда-сюда, выскочишь на поверхность, схватишь пирожок и опять - мырь под землю...

Утренняя "травля баланды" катилась сама собой по руслу, которое никогда не иссякает, покуда существуют крылечки. Ни один из этих заросших щетинкой мужиков в кирзовых сапогах даже не повернул головы в мою сторону, но я чувствовал, что они все про меня знают. Знают, как про комика, который прилетел из Москвы, чтобы плыть вниз по Реке. И давно меня заметили. По ритуалу надо было подойти, поздороваться, и если признают своим, то первым делом начнут высмеивать меня и предстоящее плавание. А если не признают, то будут пугать. Я подошел. В течение пятнадцати следующих минут я узнал, что плыть по Реке вниз невозможно дальше первой сотни километров. Дальше человека ожидают заломы - скопления деревьев, под которые со страшной силой бьет вода, прижимы - скальные участки, о которые вода разбивает лодки, кружила - где вода крутит воронкой и не выпускает из себя даже лодки с мотором... Мне стало обидно. Видно, прошедшие годы так изменили мою сущность, что сейчас мужики принимали меня за самого что ни на есть туриста. Меж тем повествование перешло на то, сколько человек угодило под залом в одна тысяча девятьсот пятьдесят девятом.

- Слышал, - сказал я. - Я тогда в П-ке работал.

- Где?

- В геологическом управлении.

- А в позапрошлом году? - не сдавался тракторист в кожанке. - Пять человек в одной лодке. Налетели на топляк, лодку аж до транца располосовало.

- Пить меньше надо, когда на рыбалку плывешь.

- Так топляк-то и трезвый разве всегда увидит? - уже по-другому сказал тракторист.

- Да он никуда не плывет, ребята, - сказал один мужик и надвинул на глаза кепку. - Он корреспондент. Приехал Савельича для заголовка заснять. Правительство, понимаешь, про Савельича услыхало. Желает видеть его фото в печати.

Я понял, что равновесие сил восстанавливается. По крайней мере, кличка "турист" ко мне не прилипнет.

- Где дед Шевроле живет? - спросил я.

И, спросив, сразу понял, что сморозил какую-то глупость. Мужики, интерес которых ко мне благополучно утих, воззрились на меня. А тракторист сказал: