Дом для бродяг

Четверо мужчин стояли у берега протоки. Они были в ватных куртках и тапочках на босу ногу. Несколько серьезных псов заливались лаем.

Дружеские руки вытащили лодку на берег вместе с грузом. Псы кончили рычать и нерешительно замахали хвостами.

Мы прошли в бревенчатый низкий домик. Горела лампа. Дышала теплом печь, и был ритуал, с которым ты встречаешь вернувшегося товарища и с которым он встречает тебя: сухие носки, чай и так далее. На этом, собственно, можно бы кончить мой рассказ о Реке и о том, почему я на ней очутился. Щелкнул некий невидимый механизм, и на счетчике выскочил вывод о том, что все пока идет правильно и что я не сбился с дороги в глухую протоку.

Закончить же этот рассказ мне бы хотелось стихами Славы Птицына, потомственного метеоролога и таежника. Стихи его кажутся мне непосредственным ответом на многие вопросы, мучающие нас в бессонные городские ночи, а также лучше меня расскажут о четырех парнях, и сегодня живущих на этой метеостанции. О достоинствах стихов говорить не будем, так как Слава писал их для себя. Использовать их он мне разрешил.

Синеет даль обветренной тайги,

Кровавые лоскутья на закате.

Лентикулярисы плывут, как пироги,

Вода студеная на перекате.

Фырчит, как тетерев, смоленый котелок,

Чайку глотнешь, и холод нипочем.

Ночь пронесла дырявый свой мешок,

Алмазы яркие роняя в чернозем.

Попив чайку, перемещу костер,

На место теплое кладу ветвей охапку.

Их парный дух и прянен и остер,

Под голову - потрепанную шапку.

Встает передо мной родной отцовский дом,

И сын, и ты, со сна полуодета,

Сон обнимает бархатным крылом,

Уносит в царство радости и света.

Утром над тайгой действительно было "царство радости и света". В тот день началось "бабье лето" - дни заморозков, залитого желтым сиянием мира и щемящего сознания быстротечности дней, потому что дни идут, а хотелось, чтобы так было вечно. Слава Птицын показывал мне хозяйство станции, и тут я увидел этот совершенно новенький дом бледно-голубого цвета. По неизвестной причине я не заметил его ночью. Он был совсем новый, даже стружки вокруг него не пожелтели.

- Это что? - спросил я.

- Заботы начальства. Решили, что старый дом уже стар, вот осенью привезли самолетом новый. Мы в нем не живем. В старом привыкли. Там рация, печь, вообще...

- Да-а, к жилью привыкаешь, - откликнулся я.

- Или мало ли кто вниз по реке поплывет... Или вверх, или просто захочет пожить и подумать. Вот ты, например.

- Часто проплывают?

- За три года ты первый.

- Нет, выходит, бродяг?

- Желание странствовать не профессия, а склонность души. Она или есть, или ее нет. У кого есть, тот уж изменить не может. У кого нет, тому незачем. Как считаешь?

- Что тут обсуждать-то! Так и есть, - согласился я.

Мы уселись на крыльцо и вдумчиво закурили. Подошли собаки и, тихонько повизгивая, начали что-то объяснять Славе.

- Ничего, ребята, сегодня не выйдет, - сказал им Слава, и собаки улеглись.

Один рослый черно-белый красавец поразмыслил и положил голову мне на войлочные шлепанцы, в которых я вышел из дома.

Так мы и сидели, в единении собачьих и человеческих душ. Кругом была тайга и желтый свет "бабьего лета", когда жалеешь о быстротечности дней.

...Снег все шел и шел, ветки сосен стряхивали его и, стряхнув, долго и облегченно качались.

...Завтра с "пика" должен спуститься метеоролог, в комнате которого я живу. Хотя в такой снег вряд ли. Когда идет обильный и мокрый снег, это называется лавиноопасная обстановка. Если же он все-таки придет, презрев лавиноопасную обстановку, я растоплю печь, поставлю чайник. К печке повешу его мокрую штормовку, а горные ботинки на гвоздик в коридоре - к печке их вешать нельзя. Приятное дело ухаживать за вернувшимся издалека человеком!

Сейчас на Реке полярная ночь. Морозы там в это время. Когда ребята идут на метеоплощадку, в воздухе повисает тончайшая снежная пыль. Она висит очень долго. Река помогла мне понять, что нельзя изменить тому, что я считал правильным долгие годы. Теперь-то я точно знаю, что сердце мое навсегда отдано тем, кто живет на окраинах государства. Людям с тихим светом в душе.

...С улицы донесся невнятный далекий гул. Все-таки сошла где-то лавина. И, как эхо, с крыши дома сполз снежный пласт, заслонил на мгновение окно...