Страница 13 из 75
– Сюда! – Палец наркома указывает на картину. – Сыми эту ху… (Ежов осекается)… художество.
Кто-то снимает со стены («Филонов. Нарвские ворота») и ставит на пол сине-чёрно-белую картину, а на освободившийся гвоздь сам Ежов, встав на цыпочки, водружает герб своей организации.
А сейчас, – Оля грамотно переключает внимание аудитории. – ребята исполнят песню чекистов. Слова народные, музыка – тоже народная.
«Как же народные – музыка из ненаписанных ещё „трёх танкистов“, слова – стихотворение из „Правды“».
Вокруг пионеров сразу же образуется небольшое пространство, Оля даёт отмашку и наши юные «рабочий и колхозница» вступают неожиданно чистыми и сильными голосами:
Ребята на секунду затихают, а Оля, неуловимым движением сместившись от Ежова, декламирует загробным голосом в абсолютной тишине:
«Ба, да тут целая музыкально-драматическая композиция. Оля – молодец! Хотя что делать, припев на музыку не ложится от слова совсем».
Снова в гостиной звучат красивые детские голоса:
Слова последнего куплета окончательно растапливают холодные сердца соратников «железного наркома», их глаза тают, носы смущённо шмыгают.
– Неси конфет… – Звучит команда расстроганного Ежова.
– Огонь – девка, – толкает меня в бок Косарев, секретарь Цекамола, проводя рукой по непокорным жёстким волосам. – заберу её к себе в ЦК инструктором.
«Блин, с её-то анкетой… как только это обнаружится – мы пропали. Как же это мы так»?
– Саш, ты не спеши… – делаю многозначительное лицо. – она – наша номенкулатура, у Николая Ивановича на неё свои планы.
– Понял, – подмигивает он. – снимается предложение.
«Фу-ух, давай, Оля, сматывай удочки поскорее отсюда, пока у кого-нибудь другого не возникла та же идея – взять к себе. Вон ещё один штатский, товарищ Маленков, не сводит с неё глаз. Перестарались мы с ней, похоже».
Как будто услышав меня, Оля поворотом головы даёт команду горнисту и барабанщику.
Под барабанную дробь ребята, торопливо рассовав по карманам принесённые конфеты, бросаются занять своё место в строю и счастливые, под аплодисменты собравшихся, покидают зал.
Банкет возвращается в привычное русло: выпили за именинника, после небольшого перерыва – за товарища Сталина и началось неспешное вручение настоящих «пацанских» подарков: ножи, сабли, пистолеты, ружья. Это сопровождалось произнесением тостов и выпиванием (тостующий пил до дна), а в общем, всё как на тамильской свадьбе: вначале торжества встаёшь в очередь для поздравлений, а к концу – она подходит. Обстановка становится всё более непринуждённой и, улучив момент, выхожу на балкон.
Место для микрофона оказалось идеальным: в прямой видимости из дома Молотова (дважды меня по ночам привозили туда на автомобиле председателя СНК, так что была возможность рассмотреть гостиную Ежова в подробностях). Всё сложилось хорошо, но шанс неисправности оставался: вдруг – что-то с мембраной или какая-нибудь железяка притаилась рядом в стене.
«Не-ет, можно выдохнуть… в крайнем слева окне на втором этаже задёрнута штора».
А это значит, что косноязычные словословия Генриха Люшкова, комиссара 3-го ранга с таким же как у Ежова новым сверкающим орденом Ленина на груди, слушают (а может записывают на плёнку) сейчас люди Кирова, обосновавшиеся в одной из комнат дачи Молотова. Была у меня идея, после того как выяснилось, что микрофон одновременно выдаёт и амплитудную и частотную модуляцию несущей, запустить этот ЧМ сигнал по радиоканалу прямо в Кремль, но из-за недостатка времени на реализацию пришлось пока от этого отказаться.
«Или хотя бы попробовать передавать сигнал в Горки: самый маломощный передатчик, на УКВ, ЧМ, никто ни в жисть не перехватит. Ладно, сами разберутся: считаю свою миссию здесь выполненной».
Возвращаюсь в комнату, на улице быстро темнеет и становится зябко. Ежов лихо опрокидывает стопку водки под одобрительный гул соратников.
– Александр Васильевич, – демонстративно хлопаю Косарева, стоящего у выхода, по плечу и громко добавляю. – до города не подбросишь?
– А куда это вы собрались? – Глумливый голос Ежова звучит совершенно трезво. – Команды расходиться не было.
– Пришёл – без подарка, ушёл – без спроса… – поддакнул Заковский голосом Раймонда Паулса.
«Да и наружностью „маэстро“ очень машет на главу ленинградского НКВД: квадратная голова с прозрачными глазами – на квадратном туловище».
– И в мыслях не было уходить… – легко поворачиваюсь на каблуках. – а насчёт подарка – ваша правда, не успел подготовить.
– А ты спой тогда, – поднимает лицо от тарелки Фриновский. – как пионэ-эры.
– Или спляши! – Начинают изощряться мои сослуживцы.
«Как их всех Оля просчитала, даже страшно становится».
Так прямо и сказала: «Будут попытки поиздеваться над тобой, типа: почему без подарка и тэдэ».
– А фокус подойдёт? – С улыбкой обвожу взглядом собравшихся.
– Давай! – Ежов, а за ним и другие, переносит свой стул от стола и запрыгивает на него.
Гостиная быстро превращается в зрительный зал. Накладываю руки себе на голову и на минуту замираю: усилить возможности своих органов чувств сейчас будет совсем не лишне. Самые нетерпеливые зрители начинают проявлять признаки нетерпения: подсмеиваться («факир был пьян…»), сморкаться и покашливать. Достаю из нагрудного кармана пиджака Косарева авторучку.
– Сейчас я выйду из комнаты, а вы спрячете её – «Паркер», зажатый в ладони взлетает над моей головой. – моя задача найти её. Согласны?
– Согласны! – Раздаётся многоголосый хор голосов. – Только пусть и Косарев выходит, а то знаем мы вас.
– Не возражаю! – зажимаю уши и выбегаю из зала.
«Сейчас голова расколется, как киловаттные колонки врубились на кухне».
– Шапира, проследи за ними! – Несётся нам вслед.
Напрягаю слух.
«Нет, с первого этажа услышать что происходит в гостиной невозможно».
– Готово! – Кричит кто-то сверху.
Наша троица возвращается обратно в притихшую комнату.
«Ясно, договорились молчать».
Убираю руки от ушей и медленно двигаюсь вдоль первого ряда партера, ненадолго останавливаясь перед каждым подозреваемым. Начинаю от стены с картинами: голова повёрнута направо, подбородок упирается в ключицу, взгляд пронзительный.
«С обонянием я, конечно, погорячился… Вынюхать чернила в облаках сивушных масел – решительно невозможно. Другое дело – слух. Кто-то из оставшихся у меня за спиной, тихо выдыхает и чем-то едва слышно шуршит. Кто там? Курский, Заковский, Фриновский и Ежов».
Поворачиваюсь и иду в обратную сторону и равняюсь с Заковским: с его виска срывается капелька пота и бежит по толстой щеке к тому месту где у других бывает шея. Он лезет в карман, достаёт носовой платок, не решается вытереть щёку и нарочито улыбается. Расфокусирую свой взгляд и вижу как Новак, сидящий в третьем ряду, подтверждающе закрывает глаза.
«Попался, голубчик».
Снова хватаюсь за голову, не осталось никаких моих факирских сил терпеть этот многократно усиленный в мозгу «аромат». Вынужденно беру технический тайм-аут. Ежов и соратники с едва сдерживаемым злорадством смотрят на меня: «Ну, давай, давай»…