Страница 39 из 42
Учитывая, что как раз к тому моменту была раскрыта группа советских агентов «Красная капелла», эти обвинения казались не такими невероятными, какими могли бы показаться ранее или позднее, хотя OMi возмущенно отклонило их как фальсифицированные. Какими бы ни были связи помощников Лейббрандта, обвинения против него самого явно основывались исключительно на интригах и обидах; тем не менее они укрепили позицию Бергера. Чрезмерно амбициозный группенфюрер СС видел, что восходит его звезда, и не мог удержаться от намеков на свое предстоящее «назначение». На самом деле ряд чиновников в министерстве Розенберга были настроены против повышения Бергера. Но даже его враги соглашались с тем, что «этим уже ничего не изменить в будущем развитии министерства; можно было лишь отсрочить вступление Бергера [в должность в OMi], а следовательно, и мощное влияние СС на OMi». Когда Розенберг согласился встретиться с Гиммлером 25 января 1943 г., предполагалось, что Бергер не только заменит Лейббрандта, но также будет повышен до статс-секретаря и получит полный контроль над политическими делами и персоналом министерства.
На собрании 25 января Гиммлер согласился «отдать» своего человека Розенбергу; в свою очередь, как растолковал это Розенберг, Гиммлер обещал поддержку в борьбе с Кохом. Сам Бергер (и на то имеется только его собственное послевоенное свидетельствование) был готов взяться за эту работу лишь при условии, что «Гитлер даст четкое согласие на мое назначение и на реорганизацию министерства»; без такого одобрения Бергер боялся гнева Бормана. И хотя Розенберг и Гиммлер якобы согласились, нет никаких доказательств того, что эта просьба все-таки дошла до Гитлера, потому что что-то пошло не так. Мало того что различные административные должностные лица OMi, такие как Лабе и Рунте, отказывались продолжать работу в случае назначения Бергера, но даже гаулейтер Мейер, заместитель Розенберга, решительно протестовал против этого замысла. Повышение Бергера до статс-секретаря означало бы, что в иерархии OMi он будет стоять выше Мейера. Видимо, именно эта кадровая проблема вынудила Розенберга отказаться от плана – он бездумно цеплялся за своего верного заместителя, при этом сознательно поступаясь собственными принципами.
Таким образом, Лейббрандт пока что оставался на своем посту, а Бергер продолжил работу в SS-HA. В меморандуме Гиммлеру вскоре после принятия решения он по секрету сообщил: «Что касается OMi, я смирился с ним [с переводом], но с трудом. С трудом, потому что я считал, что именно в качестве главы SS-HA я мог бы принести рейхсфюреру [Гиммлеру] больше пользы, чем в качестве статс-секретаря в OMi… Я горжусь тем, что теперь могу остаться в своем Главном управлении СС».
Бергер не мог не воспользоваться этой возможностью, чтобы изложить свои взгляды, которые, как следует думать, должны были сделать его персоной нон грата в министерстве Розенберга: «Долгое время мы верили, что если мы будем делать экономические уступки восточным народам (см. нашу польскую политику) и даруем им политическую свободу, мы тем самым завоюем их расположение и они пойдут за нами. Чем больше мы двигались в этом направлении, тем больше людей переходило на другую сторону. На самом деле они осознавали свою «национальность» только в результате этих уступок с нашей стороны».
И вот этого человека Розенберг собирался использовать в качестве противовеса Коху!
Технически Бергер оставался офицером связи с OMi и какое-то время пытался поддерживать хорошие отношения со всеми его сотрудниками. Немудрено, что этот маленький человек вскоре начал испытывать определенное чувство «принадлежности» к OMi, хотя он там никому не нравился. Более того, он постепенно поддался настойчивым аргументам «антикохского» крыла. Таким образом, в противостоянии Розенберга с Кохом Бергер встал на сторону Розенберга и писал Гиммлеру: «То, как Кох повел себя с Розенбергом, частично в присутствии свидетелей, недостойно, и мне интересно, где Кох набрался такой храбрости, учитывая, что дела на Украине идут из рук вон плохо и весь германский рейх единогласно отвергает его методы».
«Убедив» Бергера с такой легкостью, Розенберг возобновил свои попытки добиться поддержки Гиммлера против Коха. Бергер писал: «Задав рейхсминистру ряд различных вопросов, я пришел к выводу, что в случае обострения конфликта [с Кохом] он рассчитывает на то, что 1) рейхсфюрер СС поддержит его; 2) обергруппенфюрер Прютцман (начальник СС в Украине) подтвердит, что политика Коха во многих отношениях враждебна интересам рейха».
Из этого письма Бергера со всеми его нестыковками и нелогичностью было видно, что он стал ярым критиком Коха.
Хотя Бергер все еще был «чужим», следующие несколько месяцев он провел в более тесном сотрудничестве с OMi. Наконец-то двум организациям удалось сплоченно поработать над несколькими конкретными вопросами, такими как разработка закона об автономии для стран Прибалтики и создание формирований СС для некоторых групп восточных граждан. Сам Бергер уже был готов стать статс-секретарем, и, когда Розенберг выразил опасение, что, несмотря на недавнее сотрудничество, СС не желали сближения с ним, Бергер предположил, что затруднение в статусе Мейера – его обида на то, что Бергер, его подчиненный, будет назначен статс-секретарем, – будет устранено, если Гитлер отправит всех работавших в Берлине гаулейтеров, включая Мейера, обратно в свои провинции в связи с чрезвычайной ситуацией, вызванной бомбежками авиации антигитлеровской коалиции: изобретательная схема, призванная успокоить Мейера и позволить Розенбергу сохранить хорошие отношения со своим заместителем.
Этот план не восприняли всерьез, но в июне возникла новая возможность для реорганизации OMi. Вскоре после отрицательного вердикта Гитлера по поводу Розенберга возник новый спор в связи с аграрным декретом, изданным в начале июня, в котором Лейббрандт занял неблагоприятную позицию для четырехлетнего плана и некоторых сторонников «замедленной работы». Последовал кризис, и, не желая рисковать, распространяя свой уже чрезмерно раздутый набор конфликтов на экономические ведомства, Розенберг уступил. В середине июня Лейббрандт отправился в «отпуск», официально для лечения на чешском курорте. Бергер с напускной скромностью выдвинул других, явно неподходящих кандидатов на место Лейббрандта. Наконец, Розенберг был вынужден снова обратиться к Гиммлеру с предложением «взять на себя часть ответственности за OMi», сделав Бергера главой нового оперативного штаба, заведующего всеми политическими делами (без назначения на должность статс-секретаря), разрешив ему в то же время оставаться главой SS-HA.
Гиммлер недолго думая согласился, и 10 августа Розенберг жаловал Бергеру руководство «недавно созданным штабом политических операций [Fuhrungsstab Politik]» своего министерства. Еще один раунд был за Гиммлером.
В ретроспективе кажется удивительным, что Розенберг вот так бесцеремонно согласился избавиться от Лейббрандта, который был для него сильной психологической поддержкой, и даже не попытался этому воспротивиться. Лейббрандт был символом собственного курса Розенберга 1941 г. – проукраинского, антироссийского, антикохского. Это явный показатель тупика, в который Розенберг загнал себя к середине 1943 г.: он был готов пожертвовать принципами и дружбой ради власти и престижа – или хотя бы ради короткой передышки.
Однако Розенберг вскоре понял, что эта «сделка» с СС в итоге ничего ему не принесла. Насколько ничтожно мало изменились собственные взгляды Гиммлера и насколько он презирал позицию Розенберга – не говоря уже о более «либеральных» сторонниках новой Ostpolitik, стало яснее всего во время его выступления на конференции старших офицеров в Бад-Шахене в октябре 1943 г.
Со значительным апломбом он спросил: «Что вообще за сорт людей такой – славяне?» И затем сам же ответил на свой вопрос: «Это такие же люди, как и мы, блондины с голубыми глазами. Какая прелесть!» – так может ответить только наивный новичок, впервые встретивший славян на Востоке. На деле же это «масса из монголов и восточных прибалтов», на которых наложили слой германских лидеров.