Выбор Зигмунда

Войдя в соседнюю комнату, он поразился тому, с какой точностью в ней было создано подобие его кабинета. На полу, по всей ее длине, лежал мягкий персидский ковер. Вплотную к одной из стен стояла прочная кушетка, на ней лежали в мнимом беспорядке несколько подушек. Кресло, предназначенное ему самому, тоже стояло вплотную к стене, чтобы тот, кто лежит на кушетке, не мог видеть его, а только слышал его голос. Все как в его процедурном кабинете. Это невероятно!

Правда, говорят, что Ватикан использует целый ряд тайных агентов, которых невозможно заподозрить, и что его полиция – лучшая в мире, эффективнее даже российской «охранки». Однако Фрейду показалось по меньшей мере странным, что эти агенты заходили именно к нему в Вене и заинтересовались как раз кабинетом настолько, что смогли воспроизвести обстановку во всех подробностях перед приходом хозяина. Но в глубине души он был этим горд.

В машине, которую вел Август, Фрейд обращался к шоферу лишь для того, чтобы дать ему указание, потому что не хотел вынуждать его нарушить предполагаемый обет молчания. Свою первую в Риме остановку Зигмунд сделал в табачной лавке рядом с изумительным фонтаном Тритона, совершенно не похожим на свою грубую копию в Нюрнберге. Он остановился на минуту и залюбовался этой красотой. До семнадцатого века вся Европа копировала Италию, а потом оружие оборвало цветение искусства.

В этом магазине, пропитанном запахами табака, он поворачивался во все стороны, как ребенок среди игрушек. В свои сорок семь лет он впервые не чувствовал себя виноватым оттого, что потратил больше восьмидесяти лир на сигары, которыми здесь запасся, и еще почти десять лир на шкатулку из ливанского кедра для их хранения. В автомобиле он подавил в себе желание зажечь ароматную сигару «Монтеррей» и положил в кармашек пиджака крепкую «Санта Клару» – сигару из листьев мексиканского табака, предназначенную для курения после еды.

День был жаркий, поэтому на улице Скрофа он велел остановить автомобиль около маленького фонтана и умылся. Фонтан своей формой напомнил Фрейду римский саркофаг; возможно, в прошлом он и был саркофагом.

Он не осмелился пригласить на обед Августа, который за все время поездки ни разу не открыл рот, а вместо этого назначил ему встречу через час. Этого времени должно было хватить на то, чтобы немного пройтись по этой старинной римской улице и остановиться под навесом траттории. Послушавшись хозяина, Фрейд заказал короткие макароны ригатони с пряностями, колбасой и овечьим сыром и еще порцию рагу из бычьего хвоста в соусе по-римски, в которое добавил хорошую дозу черного перца. Все это он запил легким прохладным вином – возможно, слишком нежным для его нёба курильщика.

В два тридцать его кабинет уже пропитался дымом нежной сигары «Фонсека»: ее запах, смутно напоминавший запах меда, Фрейд посчитал наименее агрессивным для первого собеседования.

Как только началось переваривание обеда, в уме Зигмунда возник призрак неудачи, и ученый покрылся потом, хотя не двигался с места. Он изобрел психоанализ точно не для расследования преступлений, и секретность порученной работы спасет его от критики и насмешек; но в случае неудачи пострадает его гордость и, возможно, ослабнет его уважение к себе. Ему даже было бы неприятно разочаровать этого симпатичного худенького человека – папу, который, кажется, похож на горностая. У этого зверька шерсть мягкая и меняет цвет в зависимости от времени года, взгляд подвижный и быстрый; горностай прекрасно приспосабливается к окружающему миру, но своим укусом может мгновенно убить животное, которое в три раза крупнее, чем он.

Фрейд даже был убежден, что кардиналы, хотя и обязаны подчиниться святому отцу, все же вряд ли позволят ему свободно бродить по извилинам своей психики, которая проявляется в снах. Они, по меньшей мере, будут осторожны, если не станут лгать. А поскольку они привыкли к типичной для священников лжи, полиграф, возможно, не только окажется бесполезным, но и навредит делу.

Стрелки висевших на стене часов с маятником показывали без двух минут три, и Фрейд в последний раз окинул кабинет взглядом. Его озарила внезапная догадка: пусть кардинал сначала сможет сесть, а потом, если будет нужно, ляжет. Фрейд переставил два кресла так, что они оказались перед кушеткой. Такой подход, более деликатный и дипломатичный, может дать лучшие результаты. Зигмунд не волновался так сильно с тех пор, как сдавал дипломный экзамен.

Дверь открылась без стука, и Анджело Ронкалли, склонив голову, произнес имя Хоакина де Молины-и-Ортеги с обычными титулами впереди. Фрейд уже прочитал в докладе, что тот молод, но был поражен его внешностью: де Молина выглядел почти мальчиком, если не считать начинающейся лысины. Ни одной морщины на лице, и под глазами нет тех темных кругов, которые он иногда замечал у своих студентов. Эти круги были следами ночной учебы, а не сексуальных причуд – в крайнем случае, мастурбации.

– Ваше высокопреосвященство, для меня удовольствие познакомиться с вами, – сказал он, протягивая де Молине руку.

Он тут же понял, что назвал своего посетителя титулом, на который тот не имел права. И понадеялся, что де Молина-и-Ортега не знает, что ему известно о тайном папском указе. Прелат сдвинул назад пелерину, крепко пожал Фрейду руку и задержал его ладонь в своей чуть дольше, чем следовало.

– Надеюсь, что и я смогу сказать то же самое в конце этого сеанса, – произнес де Молина, оглядываясь, – хотя это не повлияет на мое повиновение святому отцу.

– На это надеюсь и я, – ответил Фрейд.

Он приготовился предложить посетителю сесть в кресло, но увидел, что тот закрыл глаза и зашевелил губами, беззвучно произнося молитву. Фрейд дал ему закончить.

– Я всегда молюсь перед любым новым делом, – сказал де Молина-и-Ортега. – Например, перед тем, как пробую фрукт из нового урожая – первый абрикос или первую вишню; они появляются в месяце Мадонны, и я вполголоса произношу молитву в ее честь. Теперь я готов. Как для вас лучше – чтобы я сел в кресло или лег на кушетку?

«Сражения начались, – подумал Фрейд. – Мне нужно было помнить, что командую здесь я, и не допускать классической ошибки – не позволять, чтобы пациент ставил мне свои условия. Будет совсем не просто вызвать у него позитивный перенос на меня, чтобы он почувствовал полнейшее ко мне доверие. Это не обычный клиент, который пришел, чтобы я помог ему справиться с его неврозами, а только человек, который осознает, что обязан повиноваться. Кроме того, он – животное, которое находится на своей территории, а я конкурент или даже охотник, от которого надо держаться подальше».

– Располагайтесь там, где вам удобнее, – ответил он.

Де Молина-и-Ортега лег на кушетку и сложил руки на груди; было похоже, что он знал, как происходят сеансы психоанализа. Расслабленность этой позы, кажется, даже указывала на то, что он уже подвергался этой процедуре. Судя по тому, что Фрейд прочитал в досье, кардинал, несмотря на свою молодость, объехал полмира и вполне мог встретиться с каким-то его подражателем. Фрейду осталось только сесть в кресло возле стены. Отсюда он видел только лежащее тело, на котором выделялись блестящие черные ботинки с золотыми пряжками, и красные носки. Он кашлянул, прочищая горло, и положил горящую сигару в пепельницу на ножке, кем-то заботливо поставленную здесь утром.

Глава 6

– Прежде всего, благодарю вас за то, что пришли, и хочу заверить, что все сказанное и записанное во время этих сеансов, является профессиональной тайной.

Вторая фраза была частью обрядовой формулы. Помимо положенного уведомления о секретности, она успокаивала пациента и настраивала его душу на более мирный лад. Однако, закончив ее произносить, ученый сразу же понял, что не сможет сдержать обязательство: для папы тайны не будет. И, осознавая это, увидел, что грудь де Молины-и-Ортеги слегка вздрагивала, словно тот смеялся. Однако в этом ученый не мог быть уверен: со своего наблюдательного пункта он не видел лицо.