Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 33

Иллюзий у Аксенова становилось меньше, и соответственно менялась тональность его надписей на книгах. Сперва они говорили о дружбе, о радужных перспективах, а потом тоже о дружбе, но уже грустнее, без прежней бравады.

Вот «Коллеги» (1961): «Дорогим Оле[9] и Сене Ласкиным в знак дружбы. Пейте баккарди и ешьте картошку». Вот «Катапульта» (1964): «Саше и Сене с большой надеждой на них, а маме Оле с чистой любовью». Вот «На полпути к луне» (1966): «От молодого жирненького Васи вечно юным Ласкиным» (помещено рядом с фотографией). Вот «Жаль, что вас не было с нами» (1969): «Оле, Саше, Сене, замечательным Ласкиным, от их друга Васи».

Пожалуй, перелом наметился начиная со шведского издания «Затоваренной бочкотары» (1970): «Сене Ласкину эту вкусную шведскую книжку про то, чего у них нет». И уж совсем печально звучит надпись на детской книжке «Сундучок, в котором что-то стучит» (1976), которую Аксенов передал нам перед отъездом в Америку: «Дорогие и родные Оля, Саша и Сенечка! Время пошло такое, что совсем уже день грядущий затуманился. На стр. 182 этой книги вдруг обнаружил: «Дети, мы очень слабы перед грозной игрою природы…» Увы, не возразишь прародителю – и все-таки будем помнить, что с нами было, и надеяться на будущее, на Господа уповать».

Кстати, почему он прислал именно «Сундучок…»? Не знаю, задумывался ли об этом отец, но, кажется, я знаю ответ. Да потому, что в этой книге вспоминается Ленинград их юности. В ту счастливую пору люди хотели обладать не обыкновенными «москвичами», но романтическими бипланами, а взрослые и дети называли друг друга «дружище».

Еще, уезжая, Аксенов прислал толстенный том перепечатанных на машинке и переплетенных пьес. Этот подарок предназначался «Фреду, Сенечке, другим друзьям для развлечения». Дальше было написано: «„Откупори шампанского бутылку…“ или „сучка“ бутылочку открой». Есть что-то невеселое в этом выборе между шампанским и «сучком». Это вам не баккарди и картошка! Конечно, он не помнил, что когда-то написал на «Коллегах», но вышло что-то вроде рифмы.

Закончить это вступление хотелось бы двумя историями. Кому-то они покажутся случайными, но мне тут видится ключ. В качестве комментария к тому, о чем здесь говорилось, они просто незаменимы.

Первый сюжет относится к тем горячим коктебельским дням, когда Аксенов узнал о вводе войск в Чехословакию. Об этом мы говорили недавно с Юзефом Липкиным и Бертой Полонецкой[10] в их небольшой квартирке в Бат-Яме. Они вспоминали своего однокурсника Васю и немного удивлялись: сколько было самого разного, а на память приходит именно это.

В августе 1968 года Липкины сняли комнату рядом с Домом творчества и примкнули к аксеновской компании. Все было хорошо до тех пор, пока не случилось это вторжение. Тут Аксенов как сорвался с колков – он все время пил и мрачно повторял: «Рабы!».

«Рабы» – это они, шестидесятники, те, на кого он возлагал особые надежды. Это, конечно, и он сам. Что они все могут против танков? Только переполняться водкой, печалью и раздражением.

Вторая история более оптимистическая. Хотя бы потому, что она могла закончиться плохо, но как-то обошлось. Участники – Аксенов и отец. Еще участник – милиционер. Зритель – моя мать, наблюдавшая за происходящим в окно нашей коммуналки.

Аксенов приехал из Москвы и остановился у нас. Они отправились куда-то с отцом, но обещали вернуться к обеду. Когда все сроки прошли, мама занервничала и стала поглядывать в окно. Больше всего на свете она не любила неточности.

Долгое время в окне ничего не происходило. Затем она увидела нечто невообразимое.

К ее ужасу, Аксенов и отец обнаружились на строительных лесах дома напротив. Сперва они ходили по шатким мосткам, а затем доски стали сбрасывать вниз. Это вышло и громко, и эффектно. А главное, это было о том же, о чем втайне мечтало их поколение, – о свободе, об упоении в бою, о борьбе и обретении.

Этим чувствам они предавались недолго. Уже свистел и бежал милиционер. Видно, у друзей ноги оказались длиннее, так как вскоре, запыхавшиеся и довольные, они сидели за обеденным столом.

Почему я это рассказываю? Потому что шестидесятнические бунты схожи с этим покушением на строительные леса… Или с проводами утраченной свободы со стаканом в руках… Впрочем – об этом уже говорилось, – дело не в результате, а в процессе. В интонации. В том, как это произнесено, а также – для кого. Если потом есть что вспомнить, то жизнь прожита со смыслом.

Василий Павлович так и написал на детской книжке: «…будем помнить, что с нами было…» Это был длинный и богатый событиями путь. В «Ожоге» он сказал об этом в третьем лице, от имени своего персонажа: «По Бродскому проедут осторожно / свернут на Наймана / по Рейну пропылят / как дунут Штакельбергом к Авербаху[11] / на Пекуровской лишь затормозят…» Теперь вы знаете еще один адрес, где ему всегда были рады и где он любил бывать.

3.4.56. Интересный факт, что из идущих на корабле 4-го все вдруг стали писать. И все что-то могут. Неужели у меня столько же литературного (пропущено; как видно, «дара». – А. Л.), как у них (Карпенко[12], Аксенова)? А может быть, и меньше? Жаль будет этих пяти последних лет и трех будущих. Хотя?..

23.3.63. Сейчас в искусстве происходят события. Бьют всех – Аксенова, Вознесенского, Эренбурга. Печальная картина![13]

6.4.63. Покаялся в «Правде» Васька[14]. Моя привязанность к нему более прочна, чем наоборот. Он не ответил ни на одно мое письмо.

31.5.63. В эти дни приезжал Васька. Счастливый, хотя и более осторожный, чем всегда. Талант у него огромный, а вот работает он очень мало – слишком ему все просто. Щедр до мотовства. Мил, добродушен, и одновременно его дружба пугает, так как чувствуешь, что все это не остается у него в сердце, все это «с глаз долой, из сердца вон».

Прочел он мою повесть, считает ее «на уровне», хотя там много стилистических неточностей. «На уровне того, что было в „Юности“».

Тогда я попросил порекомендовать ее в «Юность». Васька замялся, а потом сказал: «Но ведь там уже была повесть о врачах».

– Так ведь это было в 59-м году («Коллеги»).

– Ну ладно, можно показать[15].

3.8.63. Приехали родители в Комарово. Папа возвращался с пляжа, и вдруг его догнала «Волга». Два человека спросили его: «Как найти доктора?».

– А что у вас случилось?

– Очень плохо с Ахматовой. Мы приехали в гости – и вдруг сердечный приступ.

– Раз с Ахматовой – это другое дело. Я дам вам врача, – сказал папа. – Если бы кто-то другой – тогда бы я этого не сделал.





– Если бы это был Кочетов[16], мы бы не поехали сами.

И вот я уже мчусь к Ахматовой. Волнуюсь. А вдруг – что-то серьезное. Ведь у меня даже нет шприца и лекарств. Ругаю отца. В дороге узнаю, что оба парня в машине – переводчики – один Борис Николаевич (или наоборот) Томашевский[17], и они приехали на Совещание европейских писателей, которое проходит в Ленинграде[18]. Туда же приехал Васька.

В квартиру Ахматовой пустили не сразу, а вначале предупредили ее. Я вошел в темную комнату, завешенную коричневыми шторами, и даже не решился оглядеться. Над кроватью иконы – маленькие. Старинные вещи – комод, деревянная кровать[19].

Анна Андреевна сразу произвела впечатление очень усталой. Полная, седая, с лицом «благородных старух», говорит медленно, немного нараспев, и, казалось, каждым словом подчеркивает свою усталость.

9

Оля – Ласкина О. А. (1926–2015) – врач, моя мать.

10

Липкин Ю. Я. (1932–2014) и Полонецкая Б. Н. (род. 1932) – врачи, жили и работали в Мурманске и Ленинграде, однокурсники и приятели Аксенова и отца, в 1990‐е гг. эмигрировали в Израиль.

11

Штакельберг Л. Д. (1909–1944) – преподаватель Института им. Лесгафта в Ленинграде, автор довоенного учебника по теории физического воспитания. См. воспоминания его сына: Штакельберг Л. Отец. «Звезда». 2014. № 11. Возможно, к этому месту в «Ожоге» имеет отношение то, что после института будущий кинорежиссер И. Авербах (см. главу 2 этой книги) работал врачом Ленинградского физкультурного диспансера и напечатал в «Юности» несколько спортивных очерков. Кстати, упоминание в «Ожоге» не прошло мимо режиссера: «Аксенов меня упоминает. Наверное, думает, – говорил он Скаковскому, – что написал пародию на московскую богему, а на самом деле эта жизнь ему очень нравится» (Запись разговора с Ф. Скаковским по скайпу от 15.1.17.).

12

Карпенко М. – однокурсник Аксенова и отца. Его жизнь закончилась трагически (см. запись от 30.12.75). «Он погиб, как Алик Даль», – рассказывал Аксенов в интервью журналу «Медведь» (2005, № 91).

13

Речь о ситуации после разноса, устроенного Н. Хрущевым на «встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства» 7 марта 1963 г.

14

3 апреля 1963 г. «Правда» опубликовала статью Аксенова «Ответственность», в которой он признавал свои, а заодно и чужие ошибки. «Прозвучала суровая критика неправильного поведения и легкомыслия, проявленного Е. Евтушенко, А. Вознесенским и мной… – писал он. – Я считаю, что критика была правильной».

15

Повесть «Боль других» была опубликована в журнале «Юность» (1965, № 7–8), а потом вышла в составе книги: Ласкин С. Боль других. М., 1967.

16

Кочетов В. А. (1912–1973) – писатель, в 1955–1959 гг. – главный редактор «Литературной газеты», с 1961 г. до конца жизни – главный редактор журнала «Октябрь». Одна из самых мрачных фигур «охранительного лагеря». В этом качестве отметился в основных событиях литературной жизни – громил Зощенко и Ахматову, отрицал «оттепель», боролся против «Нового мира» Твардовского. Его взгляды отразились в прозе, жанр которой историк Р. Медведев определил как «роман-донос, роман-пасквиль». Политика «Октября» характеризовалась, впрочем, и некоторой непоследовательностью – иногда журнал публиковал авторов с неблизкими взглядами. Здесь печатались В. Максимов (в 1967–1968 гг. он был членом редколлегии журнала), П. Антокольский, Н. Рубцов, И. Волгин. Скорее всего, это свидетельство не демократизма, а прагматизма: все же журнал существует для читателей, и не может ограничиваться узким кругом «своих» авторов.

17

Томашевский Н. Б. (1924–1993) – литературовед, переводчик с итальянского и испанского языков. Переводил Лопе де Вега, П. Кальдерона, М. Унамуно, Л. Пирандело, А. Моравиа. Жил в Ленинграде, с 1951 г. – в Москве. См. о нем: Ласкин А. Петербургские тени. СПб., 2017.

18

Конгресс Европейского сообщества писателей на тему «Судьба романа» проходил с 5 по 8 августа 1963 г.

19

Отец был так взволнован, что не обратил внимания на еще одну участницу встречи – З. Томашевскую (1922–2010), архитектора, сестру Н. Томашевского. Она же запомнила не только его визит, но и рекомендации: «Он велел поставить грелку к ногам». См. о ней: Ласкин А. Петербургские тени. СПб., 2017.