Страница 17 из 33
Конечно, и прежде было понятно, что Геннадий Самойлович побаивается, но в болезни он проговаривался, произносил вслух то, что в другой ситуации вряд ли бы сказал.
Пожалуй, это второй случай в жизни Гора, когда приоткрылось его подсознание. Впервые это случилось во время блокады – в ситуации, никем, кроме смерти, не конролируемой. Тогда ему удалось победить ужас, а теперь ужас побеждал его. Медленно уводил туда, где свет окончательно меркнет.
Слава Богу, обошлось. Еще пять лет Гор активно жил и работал. Как и раньше, к нему приходили молодые литераторы. Удивлялись тому, что другие дома существуют для проживания, а этот ради чего-то большего. Как это сказано в «Рисунке Дороткана»? «Дверь открывалась, а за ней был мир».
В романе «…Вечности заложник» отец рассказал о знакомстве с Гором (напоминаю, здесь он – Фаустов). Кажется, эти страницы писались с оглядкой на ту «нехорошую квартиру» из булгаковского «Театрального романа», где обитает режиссер Иван Васильевич. Тут тоже странности громоздятся одна на другую. Мало того, что ошеломительная живопись, но еще удивительная Дарьюшка (конечно, имелась в виду Наталья Акимовна).
Супруга Фаустова говорит рассказчику, что ее муж пишет книгу о Панкове, а затем шепотом добавляет нечто совсем невероятное.
«– Вместе гуляют.
– Панков жив? – Я удивился.
– Не в том смысле… Сам-то убит в сорок первом… Но мой как бы вместе с Панковым гуляет в пространстве картины.
Взглянула – не понял? Опять пояснила:
– Стоит здесь, около этого стула, но вообще-то его нет, он там, в пейзаже».
Поначалу у отца преобладали вопросы. Что связывает автора двадцатых – и автора пятидесятых? Любителя Набокова и Хлебникова – и создателя книг, настолько неопасных для цензуры, что на их обложках можно было писать: «Мин нет»?
Должно было пройти какое-то время, чтобы Гор ему открылся – вместе со своим ранним романом «Корова» и повестями о людях Севера. Теперь он не только его слушает, но внимательно читает. Начинает различать, где он настоящий, а где не похож на себя.
Главное, они стали ближе. Чувствуют друг друга не только «учителем» и «учеником», но родными людьми. А что это означает, по Ивану или Ланжеро? Или, если хотите, с точки зрения Натальи Акимовны? Любящий не только восхищается, но старается уберечь.
Надо сказать, поводов для беспокойства хватало. Вот критик В. Соловьев[189] объясняет горовские тексты его депрессией (запись от 15.1.77). Или всеобщая защитница Наталья Акимовна всем дала верный совет, а мужа не остановила – и он согласился сократить роман (записи от 28.8.71, 14.7.72). Всякий раз отец комментирует остро, даже запальчиво. Так же резко он бы реагировал, если бы защищал жену или мать.
К тому же отец пытается «стать Гором». Осилить столько книг, сколько прочел Геннадий Самойлович, невозможно, но он старается изо всех сил. Целыми страницами переписывает в дневник взятых у него Шестова и Франка.
Представляю, как бы удивилась его школьная учительница! Сколько колов она ему влепила за Маркса с Лениным! Основоположников он штудировал из-под палки, а эти работы чуть ли не с жадностью.
Думаю, его профессор Хиггинс – Геннадий Самойлович – был доволен. Ученик делал успехи и мог претендовать на хороший балл. Правда, Гора интересовало еще направление мыслей. Ему хотелось, чтобы воспитанник не только читал серьезные книги, но вроде как сам стал философом.
С этим оказалось сложнее всего. «По доброте своей вы можете стать дзен-философом, но вам мешает активность» (запись от 26.10.70). Отец слушал, но про себя скорее не соглашался. Врач реанимационной бригады скорой помощи не должен витать в облаках. Да и начинающему писателю это ни к чему – ведь его судьба решается практически каждый день.
При этом отец продолжает вглядываться в Гора. Пытается понять, почему тот ведет себя так или иначе. Бывает, скажет в дневнике о своем непонимании, а затем признает: да, тут существовал резон.
Вот, к примеру, Геннадий Самойлович заболел, а только пришел в себя – взялся за «Философию хозяйства» Сергея Булгакова (запись от 22.12.76). Следовательно, есть средства посильнее таблеток? Прочитаешь хотя бы страницу – и все проясняется. Крупное предстает как крупное, а мелкое как мелкое…
Через некоторое время отец проверил это открытие на себе. Он положил на весы историческое событие – и заметки художника Фалька[190]. Едва чашечки закачались – и сразу стало ясно, на чьей стороне правда.
Эта запись сделана в дни смерти Брежнева. Много лет скуки и безнадежности – и неизвестность впереди. «Ходили за неделю слухи, что его снимают, переводят на пенсию, что на пленуме он должен будет зачитать отречение…» Тревога по поводу настоящего и будущего смягчается мыслью о том, что существует другая реальность. Описанная Фальком картина Коро «Женщина в синем» в ней есть, а Брежнева нет (запись от 11.11.82).
Как не вспомнить мысль Гора о том, что Дон Кихот реальнее соседа Ивана Ивановича. Ведь о герое Сервантеса мы знаем очень много, а о соседе почти ничего (записи от 8.6.69, 29.6.70, 20.9.76). Вот так же и тут. О генсеке нам известно не больше, чем о соседе, а «Женщина в синем» всякий раз говорит что-то новое.
Склонившись над записками Фалька, отец мог почувствовать себя Гором. Его наставник ушел из жизни, а он все делал так, как делал бы тот: наверное, тоже сидел бы с книжкой, стараясь ее тяжестью перевесить свое время.
14.3.64. Вчера впервые ходил на семинар в «Советский писатель», которым руководит Гор Геннадий Самойлович, а его помощник Битов и др. Андрей Битов произвел на меня хорошее и по-настоящему умное впечатление. Он не кажется самоуверенным, но в чем-то прочно и хорошо разбирается. Читала его жена Инга Петкевич[191] повесть «Улыбка». Была большая дискуссия. Вещь эта оригинальна. Главный герой – девушка 18 лет с поразительной улыбкой – это еще не человек, а, скорее, инертная плазма, сущность которой не интеллектуальная, а даже механическая. Девушка, подчиненная каким-то случайным ударам судьбы, отдается первым встречным, но все это какие-то слабые люди. Она ищет мужчину, она ищет человека, которому можно принадлежать, заполнять его, а его нет. Фантазия, иногда до ирреальности, до сатиры. Иногда даже гротеск…
Поразительны некоторые сравнения.
– Рядом кто-то вздохнул. Вздох был большой, он рос как воздушный шар и стал подниматься вверх и т. д.
Есть очень точные детали (все это пишу по памяти).
– Любовь должна быть свободна, как у Ремарка.
– А им-то что, они чахоточные. Им все равно умирать. А я-то родить могу.
Вещь не совсем меня удовлетворила философски. Я молчал, но устал ее слушать, хотя и слушать-то хорошо не умею. Страшная пассивность, страшное предчувствие, хотя ничего особенного не случается.
Инга все-таки, видимо, очень талантлива. Битов, заключая все выступления, назвал эту вещь «выраженной». Он сказал, что за последнее время не было – он не помнит – «выраженных» вещей, но эта «выражена». Он говорил, что литература сейчас для толстокожих, а вот тонких вещей, философских – нет. Сейчас и читать нечего. Уж лучше читать Панферова или Кочетова – они «выражены» по своей позиции, чем читать «невыраженную» литературу.
Потом он говорил со мной, спрашивал, откуда я взялся. Хорош ли он – не знаю. Но у него выражена внешняя доброта, милая улыбка. Думаю – это очень перспективный литератор. Очень!
Кто из них талантливей – Инга или он – пока не знаю.
На семинаре меня испугали мудрецы и корифеи. Это философы, и я для них прост, очень прост. Мне как-то страшно показывать свою повесть им.
8.1.67. Живем в Доме творчества писателей… Чертовски все интересно. Десятки баек о литературе, умные люди. Хожу вечерами с Геннадием Гором. Он часть нашего обеденного стола + Наталья Долинина[192]. Очень тихий, милый старик, женившийся на домработнице, – и одновременно философ, эрудит. Не знаю – глубоко ли его философствование, но мне интересно, даже очень.
189
Соловьев В. И. (род. 1942) – писатель, критик, журналист. Автор книг «Роман с эпиграфами», «Призрак, кусающий себе локти», «Три еврея», «Не только Евтушенко» и др. Жил в Ленинграде и Москве, с 1972 г. – в Нью-Йорке.
190
Фальк Р. Р. Беседы об искусстве: Письма: Воспоминания о художнике / Сост. А. В. Щекин-Кротова. М., 1981.
191
Петкевич И. Г. (1935–2012) – писатель, сценарист. Автор книги «Плач по красной суке» (СПб., 2005). Первая жена А. Битова и прототип героинь некоторых его произведений. Жила в Ленинграде-Петербурге.
192
Долинина Н. Г. (1928–1979) – писатель, драматург, один из лучших учителей литературы Ленинграда. После вынужденного ухода из школы в 1965 г. продолжила деятельность учителя-словесника, но через творчество – написала книги для подростков о «Евгении Онегине» (1968), «Герое нашего времени» (1970), «Войне и мире» (1978). Пьеса Долининой «Они и мы» была поставлена А. Эфросом в Центральном детском театре (1964). Жила в Ленинграде.