Будущее ностальгии

Там внизу нет выхода. Но нет и тупика. Вместо этого я вижу вздымающиеся волны, белую пену, мерцающую в сумерках, и свое собственное жуткое отражение. В конце пассажа нет стены, что напоминает нам о руинах прошлого, но там есть отражающее стекло, экран для преходящей красоты, мирского сияния. Оммаж ностальгирующим личностям эпохи модерна.

Глава 3

Динозавр: ностальгия и популярная культура

Идея Беньямина о модернизме, пробуждающем доисторическое начало, имеет парадоксальные отголоски в американской популярной культуре. Один из них можно охарактеризовать как синдром парка Юрского периода, в котором самая современная наука используется для восстановления доисторического мира[124]. Техно-ностальгия абсолютно лишена саморефлексии; футуристическая и доисторическая одновременно, она кажется всеобъемлющей и неизменно избегает любых аспектов современной истории и локальных воспоминаний. Популярная культура, сделанная в Голливуде, упаковка для национальных мифов, которые Америка экспортирует за рубеж, вызывает ностальгию и предлагает своего рода транквилизатор; вместо тревожной амбивалентности и парадоксальной диалектики прошлого, настоящего и будущего она обеспечивает детальное восстановление облика вымерших существ и разрешение конфликтов. Американская популярная культура предпочитает увидеть техно-пастораль или техно-сказку вместо скорбной элегии. Тем не менее даже в истории техно-сказки попытка оживить прошлое превращается в фильм ужасов, где перипетии науки и прогресса едва ли ограничиваются иррациональными страхами. Парк Юрского периода становится ужасающей версией Райского сада, в который герой и героиня снова и снова возвращаются и добровольно его покидают.

Динозавры – идеальные животные для индустрии ностальгии, потому что их никто не помнит. Факт их вымирания является гарантией коммерческого успеха; он позволяет обеспечить тотальную реконструкцию и потенциал глобального экспорта. Никто не будет оскорблен неправильным изображением динозавра, даже активисты по защите прав животных. (В качестве предупреждения тираннозавр в парке Юрского периода сделал упреждающий удар и съел адвоката.) Динозавромания началась как американская национальная навязчивая идея; исследования природы и научные открытия были позже дополнены кинематографическими спецэффектами, которые слились воедино, чтобы воссоздать вымершее существо. Америка стала обетованной землей динозавров. Динозавр – единорог Америки, мифическое животное Нации Природы. У азиатов и европейцев были свой фольклор и свои драконы. У американцев есть свои научные сказки, которые часто связаны с любовью и смертью какого-то доисторического монстра. Красавица-блондинка обычно влюблена в зверя, а мужчина пытается покорить обоих. Палеонтология и археология ископаемых были параллелью классической археологии. Если люди эпохи Возрождения в Европе были заняты раскопками своего классического наследия, то возрождение Америки в конце XIX столетия (и, следовательно, начало американской всемирной славы) потребовало своего доисторического наследия, чтобы превзойти Европу в масштабе и возрасте.

«Парк Юрского периода» не является очевидным примером ностальгического кино, и такой выбор может показаться странным даже для самих американцев. Фильм ориентирован в основном на детей, которые, как известно, не ностальгируют. В нем нет ни прустовских моментов индивидуального стремления к обретению утраченных пространства и времени, ни тотального воссоздания в стиле Диснея какого-нибудь маленького городка с одетыми в одежду соответствующей эпохи подростками, целующимися на просторных задних сиденьях автомобилей 1950‐х годов. Фильм иллюстрирует иной тип ностальгии – не психологической, а мифологической, которая связана с героизированной американской национальной идентичностью. Эта мифологическая ностальгия имеет геополитические последствия, поскольку динозавр является созданием всемирной поп-культуры, экспортируемым по всему миру. То, что в Соединенных Штатах может показаться дорогой детской игрой, безобидной и понятной всем, поражает зрителей в других частях мира как образцовая постановка американского мифа – мифа о новом мире, который забыл свою историю и воссоздал предысторию совершенно нового типа.

«Парк Юрского периода» демонстрирует множество ностальгических существ и артефактов. Живое биологическое чудо возникло из янтарной окаменелости, фрагмента неосязаемого прошлого. «Qué lindo» – произносит испаноязычный менеджер мифической строительной площадки. «Как красиво» – эти слова остаются на испанском языке, и не переведены для гринго. На какое-то мгновение повседневный менеджмент на строительной площадке и мелочная озабоченность адвоката страховыми полисами прерываются для скоротечного прозрения. Крошечная полупрозрачная окаменелость с доисторическим насекомым увеличивается объективом камеры как видение таинственной красоты. Янтарная окаменелость – типичный сувенир XIX века, миниатюрный фрагмент меланхолической красоты, memento mori[125], вещица, которая найдет свое место в уютной домашней буржуазной коллекции времен старого мира. В культуре XIX столетия янтарная окаменелость была бы чем-то заветным сама по себе, объектом неутоленной тоски, напоминающим об одной из потерянных цивилизаций и границах познания в эпоху модерна.

У создателя «Парка Юрского периода» нет времени сдувать пылинки с драгоценностей. У популярной культуры мало терпения по отношению к амбивалентности. Старичок-предприниматель, который начал свою американскую карьеру с создания обычных достопримечательностей, таких как блошиный цирк, устал от создания иллюзий. Он намеревался вернуть прошлое к жизни, сделать что-то реальное, что «можно было увидеть и потрогать». «Парк Юрского периода» – это ностальгическая версия тотального колониального рая за охраняемой под контролем компьютера колючей проволокой, только колониальная мечта вытесняется здесь в доисторические времена. Создатель «Парка Юрского периода» разрушает янтарную окаменелость, извлекает доисторическое насекомое, которое, предположительно, укусило динозавра, получая из капли его сохранившейся крови ДНК, для того чтобы воссоздать вымершего гиганта. Режиссер не собирался тратить ценное время фильма на прокручивание долгих кадров увеличенного изображения янтарной окаменелости, чтобы просто поразмышлять о ее красоте (это больше подходит для зарубежных кинофильмов с субтитрами); янтарь – скорее, необходимая часть научной головоломки, источник чудесного воссоздания прошлого. Из миниатюрного фрагмента появляется полностью возрожденное вымершее существо; красота зародыша разрушается, чтобы произвести на свет колоссальное порождение возвышенного театра. Возвышенное, по определению Эдмунда Бёрка, обычно покоится на масштабе сверхчеловека и его способности вызывать ужас. Возрожденный динозавр – это американская версия возвышенного. Действительно, едва ли не самым большим вызовом для киноактеров является задача передать сильное удивление, выглядеть предельно испуганными и шокированными. Здесь есть и спокойные моменты, когда наступают мгновения гармонии с доисторической природой и люди обнаруживают связь со своими вымершими братьями. Пробираясь между корнями тропических деревьев и скрываясь в безопасности за их ветвями, ученый и дети лицезреют открывшийся им поистине райский мир. Это безвозвратно потерянная для современного человека безмятежная жизнь пасущихся доисторических стад, не ницшеанских коров (слишком прозаичных и находящихся в плохой физической форме), а грациозных будто лебеди рептилий.

В голливудском кинематографе существа, создаваемые с помощью спецэффектов, иногда кажутся более правдоподобными и «реалистичными», чем люди. Монстры и инопланетяне должны выглядеть правдоподобно: могикане должны обнажать исторически правильные прически. Самые симпатичные и гуманные персонажи в таких фильмах – наполовину звери или полумашины, которым положено сожалеть об их потерянной или так никогда не достигнутой человечности[126]. Люди же, напротив, представлены стереотипно и в соответствии со строгими правилами политической корректности, отвечающей духу времени. Ностальгическая составляющая в «Парке Юрского периода» – это не реконструкция прошлого, а видение самого фильма как такового: это волшебный сказочный мир, которым управляет патриарх – предприниматель, приглашающий двух ученых, которым нужны средства для финансирования их давно оставленных археологических раскопок, принять участие в беспрецедентном приключении. Алан, персонаж-исследователь, является человеком традиционных ценностей. Его первая реплика в фильме – фраза «Ненавижу компьютеры!», и после первого взгляда на «Парк Юрского периода» он признает, что область его научных исследований вымерла подобно динозаврам. В своем поучительном путешествии он встречается с драконом (в данном случае это динозавр), а также – с собственным внутренним Эго (в данном случае это не внутренний ребенок, а его гипотетический отец). Герой побеждает дракона, спасает детей и заполучает принцессу. Его соперник, специалист в области теории хаоса – математик доктор Ян Малкольм, выглядит как респектабельный иммигрант из независимого авторского кинематографа 1970–1980‐х годов, одетый в весьма дорогой кожаный пиджак. Малкольм задается вопросом о легитимности контроля со стороны патриарха, рефлексирует на тему жизни и ее имитации и пытается соблазнить женщину-ученую, объясняя ей теорию хаоса; в голливудском фильме тем не менее интеллектуал никогда не добивается девушки, он должен быть благодарен за то, что, по крайней мере, ему удается избежать участи унизительной гибели адвоката. Вселенная «Парка Юрского периода» – это мир, в котором справедливость торжествует, где каждый человек удостаивается своей встречи с динозаврами, которая раскрывает его истинное «я». И взрослая женщина, и девочка в фильме традиционно женственны и интересуются наукой. Но самым политкорректным созданием является сам динозавр. Будучи изначально созданиями женского пола, динозавры развивают способность мутировать в самцов, если они того захотят, опровергая убежденность мужчины-ученого и предпринимателя в невозможности однополого размножения в сообществе животных-самок.

124

Я благодарна Джулии Бекман, Джулии Вайнгурт и Эндрю Хершеру за то, что стали моими экскурсоводами по американской популярной культуре.

125

Лат. «помни о смерти», напоминание о смерти. – Примеч. пер.

126

Кинематографические версии прошлого, как представляется, строятся по одному и тому же принципу, выражая достоверность костюмов и универсальность человеческой драмы на основе клише голливудских киножанров, а вовсе не в соответствии с подлинными историческими особенностями. Так мы получаем политически корректный, безобидный, получивший корпоративное одобрение образ прошлого, в котором последний из могикан (его роль исполняет Дэниел Дэй-Льюис) и средневековый шотландский герой, Храброе сердце (его роль исполняет Мел Гибсон), предстают как «чувственные мужчины», которые даже не извергают проклятия. Образ Франклина Д. Рузвельта, запечатленный в новом памятнике в Вашингтоне, демонстрирует зрителю человека с заметными физическими недостатками, что явно близко к его фотографическому изображению; близко, но не совсем – он без сигары, как оказалось, – это своеобразная некурящая ностальгия, которая не является недугом, а напротив – весьма полезна для здоровья.