Красно солнышко
(Повесть)

— Венька-а! — заорал Валька. — Держи ее!

Галинка забежала в полутемную большую камору и прислонилась к стене.

— Она здесь! Здесь! — азартно кричал Валька. — Гляди не пропусти! Она хитрая! Все ходы-выходы знает!

Послышалось частое Валькино дыхание, шаги. Галинка приникла к стене, затаилась. Валька зашел в камору и, конечно же, сразу приметил девочку.

— Попалась? — злорадно спросил он. — Давай фотографию!

— А я ее выбросила, — отходя от стены, спокойно сказала Галинка.

В дверях каморы показался запыхавшийся Венька.

— Говорит, выбросила, — усмехнулся Валька. — Врет.

— Отдай, Галинка. Хуже будет.

Мальчишки медленно придвигались к девочке.

— Двое на одну, да? — отступая, спросила Галинка.

— За пазухой она, — хмуро сказал Валька.

— Только попробуй, только попробуй! Предатель! Закричу!

И Галинка действительно закричала, да так пронзительно, так громко, что мальчишки в нерешительности остановились. Потом Валька, для чего-то поплевав на ладони, двинулся вперед. Галинка снова закричала, но Валька, обхватив одной рукой девочку, второй полез за ворот платьица.

— Здесь она, Венька! Здесь! Ой! — вдруг заорал он, хватаясь за плечо. — Укусила.

Галинка рванулась к двери, успела показать мальчишкам язык и побежала вниз по лестнице, часто-часто перебирая ногами.

— Врешь, не уйдешь, — шипел Валька, прыгая сразу через две-три ступеньки.

Догнал он Галинку лишь на улице, возле тополя, обхватил девочку за талию и вместе с ней повалился на траву. Подоспел Венька. Галинка закричала.

— Теперь кричи не кричи — все равно отберу, — пыхтел Валька. — Кусаться вздумала? Я тебе покусаюсь…

И в это время поблизости раздался милицейский свисток. Ребята разом оглянулись. К ним легко, как молодой, бежал участковый Мирон Евсеич Вахрамеев.

— Тикай! — крикнул Венька.

Мальчишки бросились наутек. Мирон Евсеич еще раз свистнул, подошел к девочке, покачал головой.

— С таких лет и уже по запазухам? А? Это что же делается-то на белом свете… Ничего, Галинка. Вечером шкуру-то мать с отцом с них спустят.

— Не надо, — застегивая платьице, попросила Галинка.

— Что? — не понял участковый.

— Не надо никому ничего говорить.

— Вот те и раз! — удивился Мирон Евсеич. — Это почему же?

— Так.

Вахрамеев подумал немного и решительно сказал:

— Не могу, милая. Я кто?

— Милиционер.

— Участковый уполномоченный я. И, между прочим, старший лейтенант. Какая, значит, моя первая обязанность?

— На мотоцикле кататься.

— Порядок! Порядок — моя первая обязанность. Понятно?

— Ага.

— А с тобой, понимаешь, можно сказать, полный беспорядок получился.

Мирон Евсеич посмотрел на девочку, строго покашлял и не спеша зашагал по дороге.

— Дядя Мирон! — бросаясь следом, крикнула Галинка. — Не говорите!

Участковый остановился, посмотрел на девочку и начал закуривать.

— Да-а, времена-моменты, — протянул он. — Это что же получается? Черт те что получается! Хулиганство налицо, а я, значит, должен молчать?

— Они не хулиганы.

— А это уж мне позволь решать. Да ты, Галинка, не бойся. Не тронут. А если тронут, у меня разговор короток!

— Дядя Мирон, а если я вам что-то скажу? Секретное!

— Секретное? Говори.

— Дайте слово, что никому не расскажете?

— Ладно, — внимательно посмотрев на девочку, решился участковый. — Даю.

— Они фотографию хотели отобрать.

— Какую фотографию?

— Отвернитесь.

— А?

— Отвернитесь, говорю!

— Ага, — дошло до Мирона Евсеича. Он отвернулся, подождал. — Готово?

— Готово, — ответила Галинка, протягивая фотографию.

Вахрамеев долго смотрел на фотографию, хмыкал, покачивал головой, курил, часто и глубоко затягиваясь.

— Занятная карточка. Они для чего у тебя ее отнимали-то? Да ты говори, коли уж начала. Видел я этого солдатика. Давно, правда, было…

— Вот и Коля Однорукий видел!

— Да ты-то откуда знаешь?

— Я Веньку выследила. Он ему фотографию показывал. А Коля и говорит: «Видел я эту фотографию». А вот когда — так и не вспомнил.

— А я помню, — сказал Мирон Евсеич, но сразу же перевел разговор. — Рассказывай, Галинка, рассказывай. Он как показывал — тайно или открыто?

— Тайком. Подложил на траву, спрятался и ждет. Дядя Коля поднял, долго удивлялся, позвал тетю Настю и говорит: мол, жениха Танькиного нашел! В кармане лежит.

— В каком кармане? — не понял Мирон Евсеич.

— Коля в карман фотографию-то положил, а пиджак повесил на поленницу.

— Ну-ну, дальше что было?

— А и правда, дядя Мирон, Танька с солдатом гуляет. Сама на танцах видела.

— Молодец, — похвалил девочку участковый. — Тебя бы ко мне в разведку, понимаешь.

— Венька, пока Коля за тетей Настей ходил, и вытащил фотографию. Тетя Настя и заругалась. «Из ума, говорит, выжил, старый дурак, иди, говорит, лечись! Небось, говорит, выпил, вот тебе и кажется!..» — начала придумывать Галинка. — Ушла она, тут Коля и припомнил, что он видел где-то фотографию.

— Дело ясное, что дело темное, — задумчиво произнес Мирон Евсеич. — Ну, что Венька красный следопыт и что все вы красные следопыты, это я знаю. И что Венька письмо из Москвы получил, тоже известно. В город ездил. За учебниками. Погодь, погодь… Хм… За учебниками… А я его где видел? Точно! В больнице. — Мирон Евсеич снова пригляделся к фотографии. — Занятная карточка… Значит, так, Галинка. Никому ни гугу! Молчок! Тут дело нечисто. Я, Галинка, старый разведчик. Ста-арый… Да и тебя на мякине не проведешь. Мы посмотрим, кто кого! Карточку эту я у тебя возьму, а ты скажи, потеряла, мол.

— Не поверят.

— Ничего. А ты все равно скажи.

— Дядя Мирон, а где вы видели солдатика?

— Потом, Галинка, потом. Договорились? Ни гугу!

Мирон Евсеич спрятал фотографию Савраскина в бумажник и прямым ходом направился к Венькиной матери.

Анна Дмитриевна поливала огород. Заметив участкового, она спросила:

— Мой не натворил ли чего, Евсеич?

— Да нет, Анюта, наоборот. Хвалить иду. — Мирон Евсеич прислонился к забору. — Каковы огурчики?

— Грех жаловаться, Евсеич. Один к одному, как солдатики.

— Солдатики, — повторил участковый. — Купил Венька учебники?

— Какое! — вытирая руки о фартук и подходя, заговорила Анна Дмитриевна. — Прямо беда. Скоро в школу, а учебников нет. О чем только учителя думают?

— Учителя здесь ни при чем, — резонно заметил Мирон Евсеич. — Ты пораскинь, сколько миллионов ребятишек в школу пойдет? То-то и оно. Десятки! А каждому, понимаешь, новенькие учебники… Твой Вениамин вроде ездил за ними в город?

— Ездил, — помолчав, ответила Анна Дмитриевна. — За что хвалить его собираешься?

— Хвалить-то? — задумался участковый. — Красный следопыт ведь он у тебя. Письма, говорят, из самой Москвы получает… Это большое дело — быть следопытом. Вот за это самое, что не хулиганит, добрым делом занимается, и хочу похвалить. — Мирон Евсеич помолчал, покурил. — Он моего дружка разыскивает.

Участковый, не зная, кого именно разыскивает Венька, умолк, ожидая, что Анна Дмитриевна сама скажет, и не ошибся.

— Пришла ему бумага на Степана Ивановича, пришла. Сообщили, что пропал без вести. Ходил он к тетке Настасье. Чего уж она ему рассказала — не знаю, только видела, как они письмо с Валькой сочиняли.

— Слышал я, будто и второе письмо он получил.

— Спрашивала. А он… — Анна Дмитриевна задумалась. — Что же он ответил? Да ничего не ответил. Получил, мол. Все то же. Без вести. Чудной он стал в последнее время, Венька-то мой. Все больше молчит. С утра уходит на рыбалку, а рыбы не приносит…

— Не приносит? — повторил Мирон Евсеич.

— И еще один разговор у меня из ума не выходит, — продолжала Анна Дмитриевна. — Рассказала я ему о Мишке Башарине. Нас женихом и невестой дразнили. Ты должен помнить.