Страница 9 из 29
Перед окончанием Второй мировой войны семь миллионов членских карточек из кадрового архива национал-социалистической партии были вывезены для уничтожения на бумажную мельницу под Мюнхеном, где в суматохе последних дней войны про них забыли, а позднее они попали к американцам. Теперь эти членские карточки хранятся в Федеральном архиве (Berlin Document Center), где их в 2003 году обнаружили историки, оповестившие о своей находке общественность. Спустя семьдесят лет картотека «напомнила» о поколении, которое забыло о своем членстве в нацистской партии[46].
Кристиан Майер и Герман Люббе говорят об обновляющей и трансформирующей силе молчания и забвения. Однако совершенно необходимо провести различие между этим трансформирующим молчанием и совиновным молчанием. Последнее недопустимым образом поддерживает status quo, который защищает преступников и продолжает дискриминацию их жертв.
С января по декабрь 2010 года немецкая общественность была взбудоражена сообщениями о случаях сексуальных домогательств, которые происходили в школах-интернатах при различных церковных учреждениях. Ряд жалоб и свидетельских показаний предал гласности такие случаи, когда преподаватели и священники этих учебных заведений на протяжении десятилетий совершали развратные действия по отношению к детям и подросткам. Ответственные лица, к которым поступали жалобы, реагировали на них стремлением забыть о неприятных инцидентах. Забвение подразумевало целый спектр различных стратегий, таких как умаление серьезности события, его игнорирование, проволочки с разбирательством. Закрывая глаза на случившееся, ответственные лица считали, что проблема исчезнет сама собой. Совиновное молчание возникает под воздействием табу, то есть социальных норм, которые укоренены в сознании так глубоко, что не требуют эксплицитных запретов для их исполнения. Табуированными оказываются не только сами преступные деяния, но и их публичное обсуждение. В таких случаях молчание понуждает к конформизму, поэтому необходимо гражданское мужество, чтобы воспротивиться давлению, ибо публичные выступления могут обернуться потерей позитивного имиджа и общественным осуждением. Чтобы прервать молчание, которое десятилетиями покрывало сексуальные посягательства на детей и подростков в публичных и частных учебных заведениях, а также в семьях, потребовался радикальный пересмотр ценностей в обществе, понадобилась чуткость по отношению к самым слабым его представителям[47].
Забвение приобретает в подобных ситуациях три формы, которые взаимно стабилизируют друг друга:
– охранительное молчание преступников;
– симптоматическое молчание травматизированных жертв;
– совиновное молчание общества.
Совиновное молчание защищает преступников от наказания и привлечения к ответственности. Когда все три формы молчания собираются вместе, преступление может долго и надежно скрываться. Пока нарушить молчание и заявить о своих правах готовы только жертвы, их усилия обычно тщетны. Нужно, чтобы к этим усилиям присоединилось желание общества помочь этим жертвам в реализации их прав. Лишь тогда голос жертв усиливается средствами массовой информации. А еще необходима радикальная переоценка ценностей под знаком защиты прав человека. Подобная переоценка произошла в восьмидесятых и девяностых годах, когда проявилась новая чуткость к страданиям жертв Холокоста, рабовладельчества, колониализма и диктаторских режимов. Вслед за переоценкой ценностей во многих странах изменился социальный климат, и общество, перестав защищать преступников, обратило свое сочувствие к их жертвам.
Конструктивное забвение – tabula rasa на службе новых начал в политике и биографиях
Я начала с амбивалентной оценки памятования и забвения, поэтому следует напомнить и о положительных аспектах рассматриваемого предмета. К числу тех, кто обращал наше внимание на благо забвения, принадлежал Бертольт Брехт. Его стихотворение «Хвала забывчивости» заканчивается следующими строками:
Откуда, если не из забвения, взять силу и мужество человеку, поверженному разочарованием, бедами и страданиями, как иначе противостоять снова и снова неблагоприятным обстоятельствам? Подобную жизнестойкость психологи именуют ныне резилентностью. Гуго фон Гофмансталь под несколько иным углом зрения рассматривал конструктивное забвение, позволяющее преодолеть страдания и утраты. Он использовал понятие преображения, под которым понимал существование на границе между памятованием и забвением. «Хранить приверженность утратам, неизменно стоять на своем до самой смерти – или же жить, продолжать жизнь, преодолевать, преображаться, отказаться от цельности своей души, но все же сохранять себя в этом преображении, остаться человеком, не опуститься до животного беспамятства»[48].
Брехтовскую хвалу забывчивости можно распространить и на творческие процессы, ибо забвение способно стимулировать художественную и интеллектуальную креативность. Не только прибыток знания, но и его отсутствие играет при определенных условиях положительную роль. Это понимал Гёте, который в разговоре с Эккерманом заметил: «Но знай я тогда так же точно, как знаю теперь, сколь много прекрасного существует уже в течение тысячелетий, я не написал бы ни единой строчки и подыскал бы себе какое-нибудь другое занятие»[49]. О том же говорит его Фауст: «Но жалок тот, кто копит мертвый хлам, / Что миг рождает, то на пользу нам»[50].
Совсем при других обстоятельствах к похожей мысли пришел еврейский филолог Эрих Ауэрбах, который в годы Второй мировой войны находился в турецкой эмиграции. Там он написал между 1936 и 1947 годами свою главную книгу под названием «Мимесис», где сформулировал совершенно новую концепцию западной литературы. Исследователи пришли к единодушному мнению, что эта книга могла возникнуть только потому, что у автора отсутствовал доступ к хорошей научной библиотеке. Таким образом, наряду с репрессивным и охранительным забвением существует внушающее оптимизм конструктивное забвение, которое является основой для интеллектуальных инноваций, для изменения идентичности и для новых политических начинаний.
Кстати говоря, тот факт, что еще до шестидесятых годов XX века между Германией и Турцией уже наблюдалась волна миграции, оказался совершенно забытым. Только та первая волна миграции шла в обратном направлении, из Германии в Турцию. В тридцатых годах Кемаль Ататюрк пригласил в Турцию немецко-еврейских интеллектуалов, которым грозили преследованием нацисты; приток этих эмигрантов должен был оживить в Турции науку и искусство. Эту забытую главу германо-турецких отношений восстановил турецкий документалист Эрен Онсёз в фильме «Без родины» (Eren Önsöz, 2016).
Как после развода неожиданно приходится заново перестраивать семейные и дружеские связи, так и после изменения политической системы многое быстро забывается. После 1945 года портреты Гитлера и изображения свастики были немедленно убраны, а такие книги, как «Моя борьба», которые стояли на книжных полках в каждом доме, бесследно исчезли. Во времена расчистки развалин, «коммуникативного умолчания» (Генрих Люббе) и экономического подъема слабость памяти, как это случилось в Западной Германии, действительно придавала силу. Вслед за переломными событиями 1989 года вновь произошло нечто похожее, но уже с обратным знаком. Когда на востоке Германии начали возникать новые музеи, обнаружился острый дефицит портретов Хоннекера, которые ранее были поспешно уничтожены. Однако в эпоху интернета все быстро меняется, ныне опять можно через eBay приобрести его портреты, даже в позолоченном багете. После 1989 года школьникам бывшей ГДР пришлось по указанию учителей вырывать из учебников истории целые главы. Чувства, испытываемые при этом юным поколением, описала Яна Симон, внучка Кристы Вольф, в своем романе 2002 года: «Не осталось места, где они могли бы найти свое детство. Почти все Дома молодежи закрыты. Некоторые из старых автомобилей сожжены. Улицы переименованы. Школы тоже. Сменилась меблировка родительских квартир, дома отремонтированы, исчезли прежние продукты, знакомые с раннего детства <…> все исчезло. Их старые учебники валялись возле мусорных контейнеров, учебники по истории рабочего класса, отрывки из которых заучивались наизусть. Школьные комнаты боевых традиций, памятные места, где проходили бессмысленные торжественные линейки со знаменами, все стерлось из памяти»[51].
46
Jens T. Vatermord – Wider einen Generalverdacht. Gütersloh, 2010.
47
В 2010 г. в Германии было прервано долгое замалчивание сексуальных преступлений. Кинорежиссер Вим Вендерс принял участие в стартовавшей в сентябре 2010 г. кампании протеста, поддержав Кристину Бергман, уполномоченную федерального правительства по защите прав пострадавших от сексуального насилия.
48
Strauss R. Hugo von Hofma
49
Eckerman J. P. Gespräche mit Goethe in den letzten Jahren seines Lebens. Kapitel 61 (16.2.1826). Frankfurt a. M., 1981.
50
Гёте И. В. Фауст. Часть I / Пер. Б. Пастернака.
51
Simon J. De