Страница 54 из 66
— Правильный поступок, парень. Я уж было решил, что Антон плохо тебя воспитал. Нельзя так поступать с родными людьми. Маме сейчас и без твоих выкрутасов трудно.
— Это не выкрутасы, — горячился Илья, но понимал, что подполковник Пушкарев прав.
Сороковой день выпал на воскресенье. Мама с подругами накануне готовили любимые блюда отца. Бабушка, которая только недавно оправилась, подсказывала не сведущим в этих делах женщинам поминальные обычаи. Илья взял в помощники Мишку, и вместе они выполнили все поручения хозяек: заказали в церкви молебен и поставили свечи, съездили в магазин за продуктами, пригласили друзей отца на поминки, которые решили организовать дома.
Илья занимался делами, но постоянно ловил себя на мысли, что это происходит не с ним и не с его семьей. Он еще так и не принял факт смерти отца. Казалось, что тот уехал в длительную командировку и обязательно скоро вернется. Илья закрывал глаза и видел, как отец входит в квартиру. Он недоумевал, зачем эти хлопоты, если в окружении отца нет глубоко верующих людей, кроме бабушки, да и та пришла к богу только под старость.
— Успокойся, — уговаривал его Мишка. — Так надо. Это традиция.
— Кому нужны эти традиции?
— Людям. Им нужно время, чтобы проститься с умершим. Закопали и забыли — это не по-православному.
На кладбище народу было много. Илья смотрел на крест с портретом отца, на похоронные венки, слегка уже выцветшие на солнце, и слезы наворачивались на глаза. Он сделал вид, что его слепит солнце, и надел темные очки. Мама не плакала. Она тихо разговаривала с сослуживцами отца, которые по очереди подходили, желая еще раз выразить соболезнование и предложить свою помощь.
Когда сидели за столом, Сергей Викторович неожиданно сказал:
— Сегодня душа покойного покидает этот мир и возносится на небо. Я даже слышал, что она перед тем, как уйти, обязательно даст о себе знать.
— Как ты думаешь, это правда? — спросил Илью Мишка. — Мороз по коже, как представлю себе это.
— Не говори ерунды. Неужели ты веришь в эти предрассудки? Люди и не такое выдумать могут.
Друзья отца, выпившие две традиционные стопочки, налили по третьей и, держа их в ладонях, начали тихо разговаривать. Вспоминали отца, годы службы, проведенные вместе, сетовали на несправедливость судьбы, так рано забравшей жизнь у хорошего человека. Звонок в дверь услышали только со второго раза.
— Сынок, кто-то пришел, открой, — попросила мама.
Илья встал из-за стола и вышел в прихожую, распахнул дверь, но на лестничной клетке было пусто. Он вернулся к столу.
— Странно, подростки балуются? — покачал головой Пушкарев.
Второй звонок раздался через минуту. Илья с Мишкой переглянулись и, не сговариваясь, бросились к двери — пусто. Илья почувствовал, как вспотели ладони. Он вытер их о джинсы и зябко повел плечами.
— А ты говорил: «Предрассудки», — проворчал Мишка.
— Я и сейчас считаю, что это простое совпадение.
— А во сколько твой отец утонул?
— Не знаю точно, пойдем, спросим.
Они зашли в комнату, где гости дружно повернули головы и посмотрели на них. Серьезные лица не улыбались. Стопки с коньяком так и остались, зажатые в кулаках. Илья растерянно переводил взгляд с одного на другого человека. Неужели эти люди верят в сказки и предания?
— Там никого нет. Тетя Наташа, а во сколько умер Антон Николаевич, — несмело поинтересовался Мишка.
— В шестнадцать тридцать. Так написано в свидетельстве о смерти.
Все посмотрели на часы, которые показывали двадцать девять минут пятого.
— Это душа Антона с нами прощается, — выдохнул потрясенный подполковник Пушкарев и встал.
За ним потянулись вверх и остальные. В эту минуту в стекло раздался стук. Все дружно повернулись: в раскрытое окно застекленного балкона залетел воробей и стал биться об рамы в поисках выхода. Илья и Мишка выскочили из комнаты. Они махали полотенцами, пытаясь помочь несчастной птице обрести свободу. Наконец воробей нашел спасительный просвет. Он вылетел в окно, сделал круг и пропал в вышине. Ошеломленный Илья смотрел на серьезных мужчин, прятавших друг от друга лица. Они сжимали в руках все еще не выпитую третью стопку, но не решались поднести ее ко рту.
— Прощай, Антон! — первым опомнился Пушкарев и одним движением опрокинул в рот жгучий коньяк. Следом выпили и остальные.
Бабушке стало плохо. Ее увели в спальню и накапали лекарство. Говорить после пережитого стресса не хотелось, и люди стали потихоньку расходиться. Мама начала убирать посуду, но ей не позволили подруги. Она так и сидела, уставившись в одну точку, обессилено положив на колени руки.
Илья подошел к ней и обнял за плечи.
— Мамочка, прости.
— Ты не у меня проси прощения. Ты отца обидел, — Мама всхлипнула и заплакала, первый раз за этот долгий день.
Когда люди разошлись и в доме наступила тишина, Илья снова подошел к портрету отца. Теперь он совершенно по-другому смотрел на него. Обида куда-то улетучилась. Горечь утраты захлестнула его сердце.
— Батя, прости меня, — прошептал он. Первые слова дались ему с трудом. Он тяжело задышал, преодолевая атаку слез. — Я был полным идиотом, когда заподозрил тебя.
Илья замолчал. Отец на портрете, одетый в белую нарядную рубашку с галстуком, слегка улыбался. Сразу было видно, что он фотографировался для какого-то торжества. Теперь же портрет украшала траурная лента. Илья дунул на огонек лампады, все еще тлевший возле рамки. Унес на кухню стопку с налитой в нее водкой и кусочек высохшего хлеба. Потом взял портрет в руки: черная лента, черная рамка…
Ужас охватил вдруг сознание Ильи. Сам не зная, почему, он, ломая ногти, стал отгибать железные зажимы, чтобы вытащить фотографию из черной рамы. Он решительно не хотел видеть отца в таком цвете. Но что-то мешало ему это сделать. Когда Илья наконец снял стекло, он увидел, что край фото сросся с бумагой, наклеенной на подставку. Огонь лампады, горевший беспрестанно сорок дней, намертво скрепил два листа.
Илья осторожно попытался разъединить их, но только надорвал фотографию. Тогда он взял на кухне нож и стал аккуратно отделять бумажный задник от подставки. Пусть будут вместе, если нельзя порознь. Острое лезвие хорошо двигалось по краю, но в середине неожиданно застряло. Илья удивленно смотрел на непредвиденное препятствие. Отказаться от задуманного он уже не мог: что-то непреодолимо тянуло его к этой работе. От нервного напряжения он вспотел. Пальцы слегка подрагивали. Илья двигал нож то в одну, то в другую сторону, рискуя разрезать задник, а с ним и портрет отца, но результата не было.
Недоумевая, он вытащил нож и поднес крепкую деревянную подставку к свету, пытаясь разглядеть, что находится внутри, но увидел только черноту. Опять засунул нож и пошевелил, стараясь услышать, что там. Сначала он ничего не понял, но потом сообразил: раздавшийся звук напоминал шуршание целлофанового пакетика.
— Там что-то есть.
Он на цыпочках подошел к комнате родителей и услышал тихое дыхание: уставшая за день мама спала. В другой спальне похрапывала бабушка.
Что делать? Он не мог решиться повредить похоронную фотографию отца, но понимал, что сойдет с ума, если не узнает, что за секрет скрывает старая рамка. Он снова засунул в щель нож, аккуратно провел им по всему краю подставки, расширив свободное пространство. Заглянул в комнату мамы и, подсвечивая себе телефонным фонариком, нашел в косметичке маленький пинцет, которым мама правила линию бровей. Вернувшись, осторожно подцепил пакетик и вытащил его наружу. Это был офисный файл, в котором лежал сложенный в несколько раз лист бумаги.
Илья сидел и ошарашенно смотрел на неожиданный сюрприз. Отчего-то защемило сердце. Дрожащими пальцами он расправил пакет, раскрыл лист, вгляделся в написанное. Сначала он не понял, что за документ держит в руках, но когда вчитался…
Озарение накрыло, как ушат холодной воды на голову. Илья вскрикнул и с отвращением встряхнул бумажку. Она выпала из его рук и с тихим шорохом опустилась на ковер.