Сколько ты стоишь?

— Это такая штуковина, которая забивается в дырку, например, в стене, а потом туда вставляется что-то другое. Дюбель нужен, чтобы стена не раскрошилась. А что, папа у тебя поклонник «Теории большого взрыва»?

— Ага. «Это что за бабуйня» и «етижи пассатижи» я от него слышу постоянно… не при Дятле, конечно.

— А мне больше нравится «Да мне по бую!»

— Во, и это тоже. — Варя вздохнула. — Жаль, нельзя так клиентам сказать. Не поймут…

— Ну почему же нельзя? Можно. Если они хотят, чтобы мы рекламировали их буи… Морские или речные…

От смеха она чуть под стол не уползла. А отсмеявшись, выдавила из себя:

— Нет, таких клиентов я за семь лет ни разу не встречала…

Вечером Илья должен был подвести Варю до дома, как они и договаривались. Она немного волновалась, но не из-за него — из-за себя. Не хотелось сорваться и всё испортить.

Хоть бы она действительно смогла перебороть свой страх…

Сесть в машину опять оказалось довольно-таки легко. Только Варя чувствовала, как напряжён Илья — словно струна натянутая. Он специально шёл чуть впереди, чтобы она не волновалась, и Варя могла наблюдать его широкую спину, которая казалась ей сделанной из камня. И тёмные волосы на затылке были чуть влажными, словно он вспотел от волнения.

— Может, сядешь сзади? — спросил Берестов, открывая дверь. Варя покачала головой.

— Нет. Заднее сиденье сработает как баррикада у нас на работе. То есть это не чистый… эксперимент.

— Ну так, может, и не надо чистый?

— Надо-надо.

— Ладно, как хочешь.

Варя села в машину и попыталась расслабиться. Пока всё было хорошо, страха она не ощущала, тошнотой тоже не накрывало, и даже просто присутствие рядом Ильи не казалось неприятным. Она ощущала только лёгкий, как говорил её папа, мандраж.

— Музыку включить?

— Давай.

Илья включил аудиосистему, и в Варю сразу ударила волна тяжёлого рока.

— Ой, — она вздрогнула и поморщилась.

— Извини, — Илья что-то нажал, и музыка стала обычной, лёгкой и ненавязчивой. — Люблю громкий шум. Помогает расслабляться, как ни странно.

— Ну каждому своё. У меня от такой музыки мозги через нос вытекают.

— Понимаю, — усмехнулся Берестов, трогаясь с места.

Какое-то время Варя наблюдала за дорогой, а потом вздохнула и закрыла глаза. Так было проще. Хотя немного отвлекали от умиротворения движения Ильи, а также запах его туалетной воды. Вот только Варе он даже немного нравился. Наверное, потому что тогда, в тот день, Берестов ею не пах. Он ведь только-только из ванны вылез…

Зря она вспомнила. Стало не по себе. И чтобы отвлечься, Варя спросила первое, что пришло в голову:

— А ты говорил, у тебя была собака. А сейчас нет животных?

— Нет.

— А почему?

Несколько секунд Илья молчал, и Варя даже начала думать, что он не расслышал её вопроса.

— Сначала очень переживал смерть Джека, потом учился, и было не до животных. А когда стал жить отдельно от родителей, дома появлялся настолько редко… Заводить в таких условиях собаку — только мучить.

— А кошку?

— Да я как-то не любитель. Нет, в гостях могу потискать и на фотки поумиляться, но самому заводить… Не понимаю я их. Для чего они нужны? Ну, погладить там, на ручки взять. И ещё не каждая кошка дастся. А собаку дрессировать можно, брать с собой повсюду… Собака — друг, а кошка — сосед по жилплощади.

— Интересная теория, — пробормотала Варя. — А у Максима другая.

— У Юрьевского?

— Да. Он говорит, что у всех животных свой характер, как у людей. У собак, у кошек. И бывает же, когда люди живут душа в душу, а бывает, что всю жизнь как соседи, потому что не твой это человек. И с животными так же. Надо ещё своё найти.

— А как искать, Максим инструкцию не написал? — кажется, Берестов развеселился.

— Ты зря смеёшься, ему мы со Светой то же самое сказали. Большинство людей домашнего питомца себе по внешности выбирают. Хочу сфинкса, хаски, йоркширского терьера… Макс знаешь, как говорит? «Как будто это не живое существо, а картинка, которую они собираются на стенку повесить».

— Дон Кихот он всё-таки.

— Угу.

Варя усмехнулась, вспоминая, как после этой своей фразы Юрьевский обычно начинал с горечью вещать о том, что люди через какое-то время начинают понимать: а картинка-то, оказывается, кушает много… И болеет иногда… А если уж совсем не повезло, то эта картинка может, например, писаться в постель или драть обои в коридоре. Непорядок. И картинку выкидывают на улицу.

А ещё Макс часто и с большой горечью рассказывал Варе историю о том, как его знакомые волонтёры нашли на улице белого кота с рыжим хвостом. Нашли — и вспомнили, что пару недель назад видели о нём объявление. Мол, потерян, ищем. Позвонили, и им ответили: уже не ищем — купили себе нового кота. А «старого» можете забирать — не нужен.

У Вари, как и у Макса, это в голове не укладывалось. А Юрьевский потом ещё добивал её рассказами про выброшенных на мороз сфинксов — наверное, чтобы она окончательно разочаровалась в человечестве.

— Варь… а можно, теперь я спрошу?

Хорошо, что Илья заговорил, а то она, вспомнив истории их генерального директора, впала в пессимизм.

— Можно.

— Почему ты живёшь с отцом, мачехой и братом?

— А где я должна жить? — она слегка удивилась, по-прежнему не открывая глаз.

— Ну… квартиру снять, например. Или комнату. Не все хотят жить с родителями, тем более у тебя там даже не мама, а мачеха.

— А-а-а, вот ты о чём, — протянула Варя. — На самом деле я собиралась съехать. Когда мне было девятнадцать и отец только познакомил меня с Ириной. Но не сложилось. А потом родился Кеша, я его увидела и поняла, что не могу и не хочу уезжать. Мне всегда страшно нравилось с ним тетешкаться. Хотя лет пять назад я думала, что всё же покину отчий дом. Но вновь не сложилось.

— Почему ты говоришь «не сложилось»?

— Так правильнее. Но объяснять не хочу. Неприятно вспоминать.

Илья молчал, и Варя неожиданно для самой себя вдруг поняла, о чём он подумал.

«Ещё неприятнее, чем обо мне?»

И ответила она на этот невысказанный вопрос так же неожиданно для самой себя:

— Знаешь… то, что сделал ты… Это, конечно, очень плохо и больно. Но ты для меня тогда был незнакомым человеком. А когда тебя предают родные и близкие, люди, которым ты веришь — это гораздо хуже.

Илья всё молчал. Варя рискнула открыть глаза — и увидела, что он сжимает руль до побелевших костяшек на пальцах рук.

Сердце зашлось в страхе. Она сразу вспомнила, как эти руки сжимали её саму, какими они были безжалостными. Закусила губу, закрыла глаза и отвернулась, изо всех сил стараясь не разреветься.

Через несколько секунд Илья остановил машину.

— Я испугал тебя чем-то? — спросил он тихо. — Я не знаю, чем, но извини. Ты только скажи — и прекратим этот… дурацкий эксперимент.

— Нет, — с трудом выдавила из себя Варя. — Всё нормально.

— Может, мне выйти из машины? Чтобы ты пришла в себя?

— Нет. Всё хорошо, правда. Это так… от неожиданности.

Илья еле слышно вздохнул.

— Ладно. Потерпи ещё немного, мы уже почти приехали.

Они действительно уже почти приехали. Берестов снова остановился буквально спустя пять минут. И сразу же сказал:

— Я думаю, сегодня без прикосновений обойдёмся. Иди, Варь.

— Нет уж, дудки, — возмутилась девушка и протянула руку куда-то в сторону Ильи. — Держи мою лапу. Сделай просто… как вчера.

Какое-то время Варина рука болталась в пространстве, но потом Берестов всё же принял её. Погладил обеими своими ладонями, посжимал пальцы, помассировал запястье.

— Нормально? — спросил он почти сразу с явным беспокойством в голосе.

— Да. Всё хорошо… продолжай.

Варя чувствовала, что он осторожничал. Но ей всё равно было невыносимо приятно, она даже едва сдержала стон. Удивительно, но она никогда не думала, что массаж руки может быть… таким.

А потом Берестов перевернул её ладонь тыльной стороной вверх, погладил очень нежно — и секундой после Варя почувствовала прикосновение его губ к своему запястью. Вздрогнула — и Берестов сразу же отстранился.