Страница 12 из 25
– Мне ли не знать, – пробормотала Сэм.
– Таким образом, зоны отчуждения можно рассматривать как выданный вам авансом предел – словно тот момент в будущем, когда у вас кончится… практически все сразу. Но, как я уже упоминал, имеется и одно принципиальное отличие. Если ничего не предпринимать, предел наступит, когда ваша цивилизация будет наименее способна принять новую парадигму, необходимую для выживания. Сейчас же, когда посредством зон отчуждения предел достигнут раньше, у вашей цивилизации еще достаточно сил, чтобы адаптироваться.
Она вздохнула, запрокинула голову.
– Звучит разумно, Адам. Однако вы захлопнули двери прямо у нас перед носом. Не удивляйтесь, если мы какое-то время будем в них ломиться.
– Это бесполезно.
– А тем временем люди будут страдать.
– Мы это предполагали.
– Звучит… бессердечно.
– Бессердечней, чем нежелание богатых ресурсами наций помочь не столь богатым? Бессердечней, чем задаваться вопросами цены перед лицом неминуемых человеческих страданий?
– Ничуть, – отрезала она, – в этом вы от нас совсем недалеко ушли. И если это лучшее, на что вы способны, Земле остается лишь уповать на Господа. Да, и можете в таком случае забыть о том, чтобы я говорила с кем-то от вашего имени.
– Саманта Август, прежде чем установить зоны отчуждения, мы засеяли Землю сенсорным комплексом. Посредством этого комплекса на Земле сейчас установлено всеобъемлющее сенсорное присутствие. Интеграция сенсорной матрицы только что завершилась. Если быть точным, то без комплекса были бы невозможны и зоны отчуждения.
Нахмурившись, Саманта поднялась со стула и шагнула поближе к карте.
– Всеобъемлющее сенсорное присутствие? Что именно это означает?
– Что ведется непрерывное наблюдение за всеми макроскопическими событиями.
– Но это невозможно. Данных будет слишком много.
– В этом нет ничего невозможного, – откликнулся Адам. – Если быть точным, помимо этого я также контролирую связанные с Вмешательством операции в двадцати семи других точках Солнечной системы. Желаете, чтобы я объяснил вам некоторые из принципов квантового свертывания по отношению к вопросам имманентности данных применительно к искусственному интеллекту?
Саманта уже не столько хмурилась, сколько морщилась.
– Адам, я не принадлежу к так называемым «твердым» научным фантастам. То, что я пишу, скорее называется социальной фантастикой. Будущее меня больше интересует в аспекте познания человечеством самого себя, а не в плане сверхсветовых двигателей, квантового запутывания, свертывания, завертывания, вывертывания и что там еще возможно с теоретической точки зрения. – Она ненадолго умолкла, потом добавила: – Быть может, вы зря меня выбрали.
– Нет. Мы по-прежнему считаем свой выбор верным. Как я уже говорил, техника у всех одинаковая, наука также говорит на одном и том же, не допускающем двусмысленностей и нюансов, языке. А вот человеческий взгляд на мир уникален, и уникальность эта целиком выражается через искусство. Среди художников этого мира вы, Саманта Август, и ваши коллеги по жанру всю свою взрослую жизнь посвятили размышлениям на темы внеземных цивилизаций и жизни в Галактике. Уже одно это обстоятельство означает, что вы обладаете уникальной квалификацией для Первого Контакта.
– Значит, годится любой из нас.
– Возможно. Однако вы называете себя гуманистом. Ваши книги исследуют гуманизм – и в них видно истинное сочувствие, при этом свободное от неоправданных ожиданий. Вы честно заслужили свое беспокойство перед наступающим будущим. Вернее, перед наступавшим. Что более существенно, вы также сделали из себя публичную фигуру, нашли последователей. Мы считаем это крайне важным. Нет, Саманта Август, вы, безусловно, нам подходите.
– Вернемся к Всеобъемлющему Присутствию, – перебила его Сэм. – Вы использовали слово «матрица».
– Да. Фактически, поверхность Земли является сейчас частью моего тела. Сенсоры действуют в режиме, который вы могли бы назвать автономным, однако способны реагировать на определенные раздражители. Соответственно, если я сочту нужным, то могу вмешаться.
– Вмешаться – каким именно образом?
– Саманта Август, мы – пацифисты. И, соответственно, вводим во всем мире режим, эквивалентный прекращению огня. Человеческой агрессии, нацеленной на природу, на животных и друг на друга, теперь положен конец.
Кажется, на какое-то время Саманта Август перестала дышать.
– Одновременно с этим, – как ни в чем не бывало продолжал Адам, – сенсорный комплекс берет на себя заботу о дефиците пищи и чистой воды. Поскольку мы предвидели, что люди не пожелают облегчить страдания других людей, мы расширяем Вмешательство. Однако это все еще первая стадия из пяти. Многое пока впереди.
Саманта наконец-то смогла глубоко вздохнуть, медленно выдохнула.
– Охренеть, – пробормотала она чуть слышно.
Глава 5
Наука пытается убедить нас, что ничего, кроме материального мира, не существует. Однако у науки есть на то определенная причина. Вот ведь сюрприз!
Балтимор, штат Мэриленд.
24 мая, 23.02
Когда он замолчал, она уже знала, что будет дальше. В теле мужа уживались два человека. Один постоянно пребывал в ярости. Другой любил выпить. Пьяница много улыбался, во всяком случае, поначалу. Делался сентиментальным, даже любящим – пусть при этом неловким и неуклюжим. Строил большие, прямо-таки гигантские планы. Рассказывал ей, как собирается изменить мир, в первую очередь – их мирок, здесь, внутри квартирки, за задернутыми шторами. Шел в спальню к дочке, чтобы взять спящую девочку на руки и шептать ей про то, как сильно ее любит, пока она наконец не проснется и не начнет ерзать – тогда он укладывал ее обратно в постель и заботливо укрывал одеялом.
Потом, за кухонным столом, стоило ему выпить побольше, воодушевление потихоньку куда-то испарялось, он умолкал и, грузно осев на стуле, ждал, когда она подаст ему ужин.
Вот только на ужин сегодня почти ничего не было. Ее задержали на работе в гостинице, а переплачивать присматривавшей за дочкой женщине за лишние часы они себе позволить не могли, так что пришлось бежать домой, не заходя в магазин.
А дома еще и потребовалось помочь Салли с домашним заданием – не сказать чтобы особенно сложным, но Салли писала с ошибками, путала слова, да и читала-то не очень хорошо. Ей много раз повторяли, что у ребенка задержка развития. Энни не верила. Дочь просто пряталась от всех в собственной голове, уж Энни-то знала.
Когда она поставила перед Джеффом тарелку, он критически оглядел яйца с двумя полосками бекона и пробормотал что-то насчет того, что утром и вечером одна и та же фигня. Потом голод все же победил, и он принялся за еду.
А потом тарелка полетела через кухню, во все стороны брызнули фарфоровые осколки и куски пищи.
– Яйца непрожаренные, – объявил он, медленно вставая, и Энни попятилась к выходу из кухни. Он двинулся к ней, пришлось отступить к плите, где на сковородке все еще шипел и плевался вытопившийся из бекона жир.
Но сегодня что-то было по-другому. Не с ним – ярость в глазах Джеффа, когда тот, второй внутри его отпихнул пьяницу в сторону и принялся засучивать рукава, была ей знакома. Нет, что-то было не так с ней самой. Она устала принимать удары. Быть пассивной жертвой.
Обернувшись, она обеими руками ухватила сковородку.
Джефф остановился, ухмылка на красной морде вдруг закаменела.
– Хрен ты посмеешь, – сказал он.
Вместо ответа Энни подняла сковородку еще выше. Она была тяжелой, руки дрожали, однако кинься он сейчас на нее, все, что требовалось, – опрокинуть сковородку, позволить ручке вывернуться из рук.
Она отвлеклась на какое-то движение у входа на кухню. Там стояла Салли, худенькая, в выцветшей пижаме с Русалочкой, и сонно протирала глаза, пытаясь разобрать, что же она такое видит.