Страница 23 из 47
В первый день войны в штабы советских военных округов из различных источников поступала самая противоречивая информация, зачастую провокационного и панического характера. Генеральный штаб, в свою очередь, не мог добиться от штабов округов и войск точных сведений. Так, в течение 22 июня 1941 г. командующий и штаб Западного фронта не получили ни одного донесения из армий. А частая потеря управления ставило в затруднительное положение Главное Командование и Генеральный штаб, не позволила сосредоточить основные усилия обороняющихся на угрожаемых направлениях. Наступивший в первые дни войны короткий, но очень болезненно воспринятый информационный вакуум кардинально повлиял на характер и дальнейшее ее развитие. Советские военачальники, не имея объективных сведений о состоянии дел на фронтах и находясь в плену довоенных представлений, вместо организации оперативного отхода войск отдавали приказы на нанесение контрударов по противнику.
К тому же поступавшая с фронтов информация подвергалась сомнению высшими должностными лицами. В то время, когда на границе уже шли бои, в Минске раздался звонок, и взявший телефонную трубку генерал-лейтенант И.В. Болдин (командующий округом в это время вышел) услышал от наркома обороны С.К. Тимошенко следующие слова: «Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего ведома не предпринимать. Ставлю в известность вас и прошу передать Павлову, что товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам. Разведку самолетами вести не далее шестидесяти километров»[148]. И это нелепое указание было немедленно передано в части, и на некоторых участках обороны вдруг умолкли орудия, перестали стрелять по бомбящим самолетам зенитки.
При первых налетах немецкой авиации 22 июня 1941 г. командующий Черноморского флота вице-адмирал Ф. Октябрьский доложил о налете неизвестных самолетов в Москву: «То, что произошло в последующие минуты, врезалось в память навсегда, – писал позднее Октябрьский. – В трубке раздался властный голос потревоженного не во время человека.
– Говорит Берия. Что там у вас происходит?
Не дослушав мой доклад, Берия грубо прерывает меня.
– Какой там на вас налет! Вы с ума сошли!
– Я со всей ответственностью докладываю, что в Севастополе идет самый настоящий бой с авиацией противника, идет война!
Берия вновь раздраженно кричит:
– Какая война? Какой противник?
– Доложить точно, какой противник, я не могу, но что это враг, никакого сомнения быть не может.
Он вновь кричит:
– Какой может быть враг! Вы провокатор! Вас свои бомбят! Вы не знаете, что у вас под носом делается! Это ваша авиация! Какое вы имеете право говорить о войне!
Тогда я докладываю:
– Мы имеем уже полсотни раненых, десятки убитых, уже сбили несколько неизвестных самолетов.
Берия бросил трубку»[149].
Когда рев тысяч моторов выдвигающихся к Бугу немецких войск стал уже слышен невооруженным ухом, командир 10 сад полковник Белов получил новую шифровку из штаба округа: приказ от 20 июня о приведении частей в полную боевую готовность и запрещение отпусков отменить[150].Бывший начальник штаба 94-го кавалерийского полка У.А. Гречаниченко вспоминал: «22 июня 1941 г., до начала боевых действий, получил из штаба дивизии по телефону приказ – боевая тревога, людей из казармы не выводить. А в 4 часа утра налетели бомбардировщики»[151].
До 6 часов 30 минут войскам приграничных округов не давалось разрешение на ответные боевые действия, что привело к непоправимым последствиям. Система противовоздушной обороны, не приведенная в боевую готовность и не получившая приказа на открытие огня, не смогла дать отпор вражеской авиации. К тому же многие ее части находились на различных сборах, вдали от мест своего расположения. В Белостоке до 8 часов утра 4-я бригада ПВО бездействовала и не сделала ни одного выстрела по противнику. Она имела специальный приказ от помощника командующего Западным военным округом по ПВО до особого распоряжения не стрелять по вражеским самолетам. Молчала и наша тяжелая артиллерия, не получившая приказа на вступление в боевые действия. Следовательно, если на рассвете 22 июня 1941 г. и произошло что-то «неожиданное» для командного состава среднего и высшего звена, то этой и ошеломляющей неожиданностью было отсутствие приказа о начале боевых действий. К тому же, различные приказы и распоряжения доходили до войск с большим опозданием и не соответствовали сложившейся обстановки. А потеря управления и преступная беспечность привели к полной дезорганизации ряда частей Красной армии. Так, в сводках военных контрразведчиков сообщалось, что личный состав 4-й армии к 22 июня 1941 г. жил на квартирах в населенных пунктах. При первых же выстрелах среди красноармейцев началась паника, а мощный огонь немецкой артиллерии уничтожил две дивизии. По рассказам красноармейцев, которым удалось спастись, заслуживает внимания и тот факт, что не все части и соединения имели боеприпасы, не было патронов и у бойцов. Командование 4-й армии, несмотря на то, что наxодилось в пограничной области, не подготовилось к военным действиям. Застигнутые внезапным нападением командиры растерялись. Можно было наблюдать такую картину, когда тысячи командиров от полковников до младших командиров и бойцов обращались в бегство, а военное руководство не приняло решительных мер. В ряде мест партийные работники вместе с группами пограничников пытались задерживать бегущих с фронта. Но этого оказалось недостаточно[152]. Решения, принятые на основе искаженной информации, не отвечали обстановке, а выводы – реальным событиям. Во всем Западном округе 21 июня 1941 г. в 4.30 была прервана связь штаба с 3-й и 10-й армиями; в районе Гродно противник к середине дня вывел из строя все узлы связи. Ни со штабом фронта, ни с соседями не удавалось связаться в течение суток; были выведены из строя и линии связи в Прибалтике, это привело к тому, что штаб фронта с 23 по 26 июня не мог связаться с 11 армией.
В связи с выводом из строя узлов и линий связи диверсантами абвера командование ряда армий, корпусов и дивизий оказалось неспособным управлять своими войсками и организовать отпор врагу. Командование немецкой группы армий «Центр» было удивлено содержанием перехваченной телеграммы с тревожным запросом советского военного передатчика: «Нас обстреливают. Что мы должны делать?». В ответ из штаба последовал ответ: «Вы, должно быть, нездоровы? И почему ваше сообщение не закодировано?»[153]. У немцев вызывало недоумение и поведение ряда частей Красной армии. В боевых донесениях они писали: «22.06.1941 г. В 3 часа 30 минут вся наша артиллерия открыла огонь. И затем случилось то, что казалось чудом: русская артиллерия не ответила. Только изредка какое-нибудь орудие с того берега открывало огонь. Через несколько часов дивизии первого эшелона были на том берегу. Переправлялись танки, наводились понтонные мосты, и все это почти без сопротивления со стороны противника. Не было никакого сомнения, что 4-я армия и 2-я танковая группа застали русских врасплох»[154].
При переходе противника в наступление бездействие руководящего состава армий, корпусов, дивизий, полков, батальонов упиралось в слова: «Ждать дальнейших указаний!». А какие могут быть указания, когда на твои части движутся вражеские цепи и уже отсутствует связь с вышестоящим командованием. Приказ в этом случае мог быть один: «Огонь!» А этого, к сожалению, 22 июня 1941 г. не произошло. Германские войска на большинстве участков наступления встретила лишь стрельба из стрелкового оружия. К тому же в частях РККА была плохо организована разведка, поэтому противник всегда появлялся неожиданно. Служба тыла дезорганизована, при проведении контрударов механизированные соединения вводились в сражение по частям, без четкой организации взаимодействий и надежного прикрытия с воздуха.
148
Потомкам в пример. Сборник воспоминаний ветеранов. М., 2015. С. 12–13.
149
Болдин И.В. Страницы жизни. М., 1961. С. 85.
150
Солонин М. 23 июня «день М». С. 268.
151
Военно-исторический журнал. 1992. № 8. С. 20.
152
Цит. по: Известия ЦК КПСС. 1990. № 6. С. 204–205.
153
Некрич А.М. 1941, 22 июня. М., 1965. С. 156.
154
Роковые решения… М., 1958. С. 82–83.