Страница 51 из 97
— Быстро, но плавно, без резких движений — за меня! — командует Мара.
— Но, дети…
Кара зажимает мне рот и тащит за спину сестры. При этом успевает шепнуть:
— Это — гулии. Мерзкие твари. Они голодные. Постоянно. Только вот свой обед они предпочитают сырым, визжащим и истекающим кровью.
На моих глазах ребята меняются, будто их поливают из шланга и с них стекает грим. Милые детские лица превращаются в жуткие физиономии с чёрными провалами вместо глаз и пастями, полными тонких острых клыков. Даже в полумраке заметно, что кожа их сера и покрыта трещинами, как почва засушливым летом. У них очень длинные руки. Плетьми они стелятся по полу, а потом — пальцы словно оживают, приподнимаются и пауками бегут к нам.
По комнате стелется, заползая в уши и холодя кровь:
— Голодные…
— Есть…
— Рвать…
— Плоть…
В провалах глазниц алчно тлеют красные угольки.
Твари прыгают.
Так резко, что Кара едва успевает дёрнуть меня вниз, прикрыть собой.
Последнее, что я успеваю заметить, — Мару, выставляющую вперёд «ловца снов».
Рёв и вой стихают быстрее, чем у меня успевают затечь конечности.
Кара приподымается первой, за ней выпрямляюсь я.
Мара стоит, чуть пошатываясь, но на мордашке — довольная улыбка.
— Я их поймала… всех…
Она кивает на «ловца снов», в котором, как мушки в паутине, бьются крохотные гулии. Несмотря на свой размер, они всё также агрессивны, злобно клацают клыками…
Но скоро становится не до них, потому что Мара начинает заваливаться набок. Мы едва успеваем её подхватить и усадить у стены.
— Первый раз…— бормочет наша спасительница. — И больше не выдержу…
— Да уж, нужно поскорее выбираться отсюда, а то как бы мне не пришлось задействовать сачок!
— Упаси Матушка! — Мара отмахивается так, будто увидела призрака.
Интересно, кого ловят сачком, что даже чертовка его боится?
Ой, кажется, произношу вслух, но они отвечают дружно:
— Тебе лучше не знать!
Ну и ладушки. Честно сказать, не очень-то и тянет изучать местный бестиарий. Но один момент прояснить всё-таки надо.
— Эти дети… гулии… они ведь появляются из тех, что ваша матушка берёт в плату?
Чертовки прыскают и покатываются, словно я сказала что-то презабавное.
— В чём дело?
— Ну и глупа же ты, сестрица, — произносит Мара тем тоном, каким усталый преподаватель в сотый раз объясняет прописные истины нерадивому ученику. — Те дети ни в кого не превращаются, их сжирает Дорг.
Кара расплывается в блаженной улыбке:
— Но и нам достаётся по кусочку. Дорг великодушен и щедр!
Такие рассуждения быстро приводят Мару в чувство. Она подскакивает, и они с Карой вновь делают «ладушки-ладушки», ударяются копытцами и, подхватив друг друга под руки, весело отплясывают, напевая:
— Королевское дитя! Очень вкусное дитя!
Какой же я была дурой, если поверила в благородство чертовок?! Не только гулии, но и они сами предпочитают свой обед сырым!
И, подтверждая мои худшие опасения, раздаётся истошный детский крик. Теперь плачет настоящий младенец, а не монстр, замаскировавшийся под ребёнка. Потому что вопль наполнен истинно человеческим страхом и отчаянием.
Я первой выскакиваю из дома-гриба.
Мне плевать, что подумают обо мне чертовки да и вообще вся нечисть этого мира, пусть попробуют меня остановить.
Хранительница Перепутья стоит на огромном, оплетённом тиной камне, что высится из чёрной глади вод. Она держит младенца за ножки вниз головой. Вторая рука её воздета вверх, как и носатое лицо.
Как заведённая, она твердит одно и то же:
— Великий Дорг, появись! Прими подношение! Великий Дорг, появись!
Её голос едва различим за надсадным плачем ребёнка.
Ну уж нет, господа и госпожи чудища, я долго терпела и не лезла в ваш мир со своим уставом. Но вы перешли всякие границы! И я больше не намерена на это смотреть!
Я выхватываю у Кары сачок как раз в тот момент, когда земля и всё вокруг начинает дрожать.
Неужели землетрясение? Ещё катаклизмов мне не хватало!
Но по блаженным рожицам сестёр-чертовок понимаю, что ошиблась. Как верующие в молитвенном экстазе, они истово шепчут:
— Великий Дорг идёт! Всё живое бежит в страхе пред ним!
Следующий толчок сбивает нас с ног, и мы втроем кубарем летим к двери жилища Хозяйки Перепутья.
А потом мир погружается в абсолютную тьму.
Но лишь на несколько мгновений — то громадная туша Дорга закрывает слабое солнце, которое и так неохотно заглядывает сюда.
Дорг мерзок: безглаз, безнос, из органов чувств на его морде только пасть. Большая, зубастая, прожорливая пасть. А ещё он многорук. И все эти жаждущие лапы тянутся к заходящемуся в крике младенцу.
Нет, не дам!
Хозяйка Перепутья отняла моё сердце, лишила меня свободы и солнца, но кормить монстров младенцами я не позволю!
Хватаюсь за ближайший корень и поднимаюсь. Смотрю, как Кара и Мара жмутся к стене.
— … всё живое… в страхе…— лепечут они, а сами землисто-бледные.
Презрительно хмыкаю:
— Вы ведь сами звали и ждали Великого Дорга?!
— Мы не знали…
— Мы не видели…