Страница 8 из 11
Итак, картина. Дверь в храм распахивается, и опаздавшие цыгане, все как один в малиновых пиджаках одинакового покроя, в черных брюках и черных туфлях с длинными узкими носами, с грузинскими «аэродромами» на головах, точно муравьи, облепив гроб с разных сторон, заваливаются внутрь помещения. Не думаю, чтобы гроб был таким тяжелым, что нести его нужно было всем сразу, скорее каждому просто хотелось в этом деле поучаствовать.
Не знаю, как сейчас, но раньше, когда мы жили еще той прежней жизнью, бывая изредка в цирке, я неизменно обращал внимание на целый штат мужчин в одинаковой униформе, как правило, такого же красного цвета. Их так и называли – «униформисты». Во время представления они обычно стояли по обе стороны от выхода на арену. Когда нужно было подготовить реквизит для очередного выступления, они делали это слаженно и красиво.
В тот момент эти цыгане мне живо напомнили как раз тех самых рабочих сцены, затаскивающих на арену цирка волшебный ящик для иллюзиониста.
Кстати, помню, по времени это был февраль. Я их еще пожалел и подумал, как замерзли эти люди в одних пиджаках и летних туфельках на тонкой подошве.
Гроб открытый. В нем покойник, понятно, что в таком же малиновом пиджаке. Цвет его брюк остался для меня загадкой, зато ботинки, а вернее, туфли у покойного на ногах торчали вверх своими длинными носами. Рядом с головой покойника лежала такая же огромная кепка и пачка сигарет «Прима». В моем детстве они продавались по четырнадцать копеек.
Люди очень торопились, было заметно, что они волнуются. Благо у меня все было готово к отпеванию, потому, не тратя времени, тут же приступил к делу. Не успел я, совершая каждение, обойти вокруг гроба, как, мягко ступая туфлями с длинными, загибающимися вверх носами, ко мне подошел один из цыган и, глядя умоляющим взглядом темно-карих глаз, попросил:
– Батюшка, мы опаздываем. Везде все заказано, все по времени. Я тебя прошу, отпевай побыстрее.
Ладно. Решаю опустить начальные молитвы и сразу же перейти к песням канона.
– Упокой, Господи, души усопших раб Твоих…
Опять тот же цыган с умоляющим взглядом:
– Бать, не тяни!
Хорошо, тогда сократим до литии.
– Со духи праведных скончавшихся…
Цыган нетерпеливо дергает меня за рукав рясы:
– Опаздываем…
Читаю разрешительную молитву и, показав пальцем в сторону гроба, командую:
– Забирайте.
Те ликуют:
– Спасибо, батюшка, выручил!
Радостные цыгане, нахлобучив на головы свои огромные кепки, разом ухватившись за гроб, единой толпой, едва не бегом поспешили на выход.
Самое быстрое в моей практике отпевание: на все про все ушло меньше пяти минут.
Вскоре – а отслужил я в том храме священником чуть больше года – мне вновь пришлось отпевать цыгана из другой, на этот раз городской, семьи.
В назначенное время в храме без опоздания собралась уже совсем другая публика. Солидно, по-европейски одетые люди, мужчины при галстуках. Пока я, готовясь начать отпевание, зажигал свечу, ко мне обратился пожилой цыган, высокий, выше меня ростом минимум на полголовы, крепкого телосложения, но не толстый.
Представившись, назвался певцом и сказал, что поет… а где поет, я уже не вспомню. Еще сказал, что усопший приходится ему каким-то родственником, и попросил благословения подпеть мне во время богослужения.
Я согласился, совершенно не принимая во внимание, что разговариваю с профессионалом. Мы как у себя привыкли? Если во время того же отпевания церковный клирос помогает священнику, так он ему именно помогает. Хор поет негромко, никто из клирошан не выделяется и не кричит. С профессионалом, а тем более солистом, совместного пения у батюшки никак не получится.
Мало того, что голос у этого певца оказался рокочущим баритоном, переходящим в бас, так и чинопоследование самого отпевания он почему-то знал чуть ли не наизусть. Может, ему приходилось подрабатывать где-нибудь на клиросе в столичном храме? Тогда многие, и не только музыканты, страдали от безработицы.
Мои негромкие возгласы совершенно терялись на фоне его могучего баритона, заполняющего собой все внутреннее пространство храма. Еще, нередко путаясь в партиях, мой помощник брал на себя и многое из того, что положено пропевать священнику.
Какие-то места из текста отпевания артист явно не помнил, но вместо того, чтобы замолчать, он просто переходил на звукосочетания гласных букв: оооо-аааа-уууу. И выходило, что в ответ на мои возгласы публика получала потрясающей силы вой, в котором тонули все мои жалкие попытки перекричать солиста.
На мои предупреждающие жесты человек не реагировал, продолжая наслаждаться эффектом звучания собственного голоса под каменными сводами храма.
Второй раз в своей жизни я, невольно соревнуясь с профессионалами, оказался в таком беспомощном состоянии. Однажды в городе Краснодаре я, молодой офицер-двухгодичник, во время пробежки по стадиону угодил на тренировку профессиональных бегунов-легкоатлетов. Те, вместо того чтобы попросить меня избавить их от моего присутствия, смиренно носились рядом со мной по свободным дорожкам. А я, стыдясь самого себя, продолжал наматывать круги по стадиону.
Все это время за тренировкой наблюдал чей-то огромный немецкий дог. Он молча лежал рядом с беговыми дорожками, но всякий раз при моем приближении поднимался, словно он был моим тренером, и начинал подгонять меня басовитым лаем:
«Ускоряйся! Ускоряйся! Что ты плетешься, как черепаха!»
Вот и тогда во время отпевания в храме мне казалось, что все присутствующие цыгане только и делают, что укоряют про себя безголосого батюшку, который что-то там шепчет себе под нос. С таким-то помощником можно и самому постараться.
Оказалось, что нет. Только закончилось отпевание, как народ принялся бурно благодарить нас за доставленное удовольствие. А один цыганский дедушка, тот и вовсе, потребовав продолжения, полез в карман за деньгами, собираясь заказать еще одно отпевание, только уже «на бис».
Видимо, в своей среде этот дедушка был человеком особо уважаемым. С его мнением считались все остальные члены семьи. И еле мы все вместе уговорили его этого не делать.
Рай и ад
Надежда, моя соседка, выйдя на пенсию, устроилась работать в общественную баню. Но не в такую баню, куда мы раньше ходили с целью помыться и в парилке попариться, а в современную, оснащенную по последнему слову достижениями высокого банного искусства.
Понятно, такое заведение изначально задумывалось не с целью банальной помывки – помыться можно и дома, – а с целью отдохнуть, пообщаться и приятно провести время. Специально ради этого во дворе перед баней соорудили стационарный мангал, а внутри помещения устроили буфет с широким ассортиментом спиртных напитков. Кстати, при желании спиртное можно приносить с собой.
Встречаясь со мной, Надежда здоровалась и, вздыхая, порой добавляла:
– Батюшка, вот что я тебе скажу. Не мне, тебе в этой бане надо работать. Банщик – вот человек, к которому за советом или поговорить, а порой и просто, чтобы их хоть кто-нибудь выслушал, обращается множество разнообразных, подвыпивших душ.
Мужики, те просто напиваются, а женщины, те нет. Женщины – народ сложно организованный. Ей мало выпитого шампанского. Напоется, напляшется, а потом ей еще и поговорить, и поплакаться нужно. Душа переполнена чаще всего чем-нибудь нехорошим, воспоминаниями, обидами разными. Ей бы излиться, как это бывает незнакомому попутчику в вагоне поезда дальнего следования. Да только где взять такого человека, способного выслушать? Нет такого попутчика, зато есть банщик. Вот они меня и донимают.
Я говорю: ну чего ты ко мне идешь? Вишь ты, нашла она себе дежурные уши. Мне этого не надо, мне за это не платят. Ты к батюшке в церковь иди, на него и вываливай. Кстати, у меня сосед в церкви работает, давай познакомлю. Не, говорит, к попам не пойду, я им не верю. А потом, к попу трезвым надо идти, а на трезвую голову какой разговор?