Der Parasit

Раздалось два выстрела и грохот падающего тела.

— Es waren zwei von ihnen! Suche sie!*

Ноэль только начинала учить немецкий язык, когда заканчивала первый класс, и помнила только то, что «zwei» означает «два».

Когда шаги стали приближаться, Ноэль вновь закрыла рот сестре, чтобы та не попыталась произнести и звука.

«Молчи! Молчи! Молчи!»

Шаги. Речь солдат стала доноситься из другой комнаты. Раздалось несколько выстрелов. Ноэль чувствовала, как младшая дрожит от каждого звука, и ее страх, словно яд по венам, начал растекаться в теле старшей. Ноэль почувствовала выступившие слезы, что пеленой ослепили ее глаза.

Лежа в полости стены, Ноэль прислушалась, понимая, что вермахтовцы спустились в подвал, однако там никого не было и можно было не волноваться.

— Nein! Nein, warte, ich bin kein Jude! — встревоженный голос Алекса, казалось, заполнил весь дом.

— Dies ist der zweite! — прогремел голос немца.

Солдаты покинули дом лишь через час. Сестры еще несколько часов пролежали в одном положении, пока заплаканная мать не открыла их, помогая выбраться дочерям. Все тело отекло и болью отзывалось каждое движение.

Когда девочки вышли вслед за матерью в главную комнату, то у угла лежало тело их отца. Возле него сидел средний брат, а мать упала на колени, больше не понимая — что ей теперь делать?!

— Ноэль… А папа спит?

— Да, Ева, он крепко спит… — слезы стекали по щекам сестры, а рука сжимала ладонь младшей с неконтролируемой силой, от чего пальцы трехлетней Евы забагровели.

Тогда Семья Адерли потеряла главную опору — отца и старшего сына, которого увезли в лагерь. К слову, пока Еву не отдали в детский дом, его так и не нашли, а что было после — она и не знает до сих пор.

Ужас, от которого они бежали, закончился через пятьдесят четыре дня. Их семья находилась на тот момент в госпитале для гражданских, куда попала мать, получившая ранение, и пока она пребывала там на лечении, обеспечивала убежище и своим детям. Это был их единственный шанс на спасение. Не только потому, что госпиталь был зыблемым гарантом безопасности, еще одной причиной пребывания полного состава семьи стали непонятые приступы у младшего ребенка — Ева переставала дышать.

Лишь позже, ей поставили диагноз астмы.

Уже в 1946-ом, когда Франция стала пытаться встать на ноги после войны, мать Адерли столкнулась с еще одной проблемой — постоянные лекарства для младшей дочери. Если ранее приступы были единичными, то, по мере взросления, становились все чаще. К сожалению, лекарства пусть и были дорогими, но в тоже время они были слабо эффективными.

Все деньги уходили на самую младшую, отчего двое старших детей часто голодали. У них не было нормальной одежды и одеял, не говоря уже об игрушках или какой-то другой роскоши. И однажды, в порыве злости Ноэль рассказала убитой горем женщине, что если бы не Ева — ее муж и их отец был бы жив.

Мать, ослепленная самыми едкими чувствами, словно отвернулась от самой младшей дочери, из-за которой она потеряла двух любимых ею людей. Совсем позабыв, что Ева тоже часть ее семьи.

Когда положение семьи совсем ухудшилось, мать семейства поняла, что скоро сляжет от тяжелых работ. Тогда она приняла сложное решение — она отдала младшую дочь в приют, чтобы обеспечить будущее средним сыну и дочери.

С тех пор Ева Адерли видела мать дважды: после того, как умер ее опекун, когда, раздобыв адрес, она хотела вернуться домой, и в магазине Леви.

Первая встреча после стольких лет закончилась скандалом — мать обвинила вернувшуюся Еву в том, что она пришла погубить их. Выгнав младшую дочь, которой пришлось вернуться в приют, мать испытывала муки угрызения совести, только Ева этого не знала.

За несколько лет, когда жизнь стала не так в тягость, а пыл эмоций утих, рассудок вернулся к старшей Адерли — только было уже поздно.

Во второй раз, увидев мать, Ева растерялась. Конечно, она узнала в той женщине свою мать, хоть та и была слишком вымотана. Она все же надеялась, что спустя столько лет, взгляд матери смягчиться, и она обнимет младшую дочь и, как ни в чем не бывало, заберет ее домой.

Но чуда не произошло.

Презрение и жестокость во взгляде старшей Адерли, что усмирили младшую, погасили в ней все надежды на лучшее. Мать хотела забыть ужасные годы, что были в ее жизни, но, глядя на Еву, она видела все ошибки, что совершила.

От нахлынувших воспоминаний Еванджелина гневно стиснула зубы, порывисто начав вдыхать воздух. Каждый вдох стало делать тяжелее, и девушка поняла, что сама довела себя до приступа.

Поднявшись, она попыталась провернуть ручку замка, но он не поддавался.

Еще раз. И еще.

Дверь не поддается!

Адерли охватила паника, а темнота, что была приятным спутником последние пару часов, внезапно стала ее кошмаром. Девушка отчаянно дергала то замок, то ручку двери, но дверь не открывалась. Хрупкая Еванджелина пыталась навалиться на дверь, но та даже не шелохнулась — по всей видимости, от последнего удара Леви язычок замка сместился, и дверь заклинило.

Хватаясь за горло, понимая, что больше не может нормально дышать, чуть ли не со свистом, она заглатывала новую порцию воздуха. Девушка чувствовала, как подкашиваются ноги, и слабость, граничащая с нехваткой кислорода, начинает одолевать.

Она понимала одно — ей нужно спуститься с лестницы, иначе она упадет.

Почти не помня, как она сползала со злополучных ступеней, медсестра забилась в угол, пытаясь в темноте ощущать точку опоры, чтобы не сойти сума еще быстрее.

Девушка начала расчесывать шею и область декольте почти до крови, пытаясь вдохнуть полной грудью, но это было бесполезно и лишь нагоняло истерическое состояние.

Она хорошо помнила стадии своего недуга — еще пара минут и лицо посинеет, а разум совсем перестанет подавать проблески нахождения в реальном мире.

Она должна успокоиться.

Пусть дверь закрыта, ничего страшного!

Она откроет ее позже или придет Леви и откроет ее.

Если не он, то через пару дней ее спохватятся на работе и, быть может, придут к ней домой. Хотя ее крики с подвала вряд ли кто-то услышит…

Надо успокоиться!

Она справиться.

Она должна.

Она не будет такой, как ее мать!

Вспомнив метод психотерапевта, к которому она обратилась еще год назад, Ева стала пытаться дышать, воссоздав образ большого мокрого пятна. При выдохе, она должна представлять, как дует на него и пятно высыхает.

Почувствовав резь внизу живота, Адерли крепко ухватилась рукой за ноющее место, пытаясь сконцентрироваться на методике, что она практиковала в кабинете врача.

Однажды ей это уже помогло справиться с приступом без помощи лекарств и ингалятора.

Нужно дуть на пятно!

Дуть на пятно!

Очередной хрип раздался, наполняя пространство подвала. Ева начала чувствовать, что с трудом, но она еще может дышать. Частота вдохов не усилилась. Она снова стала представлять пятно, которое от каждого продолжительного выдоха уменьшалось в размерах.

Обессилив через какое-то время, когда истерика отступила, Еванджелина сама не поняла, как провалилась в поверхностный сон.

Тук-тук.

«Нет, не сердце. Этот звук где-то сверху…»

Открыв глаза, Адерли не могла поверить, что смогла вернуться в этот мир, однако шум сверху заставил ее прислушаться к происходящему, а адреналин заиграл в крови. Стучали в дверь.

Приехав по адресу, жандармы во главе с майором разведывательного управления Эрвином Смитом постучали несколько раз, но входную дверь так никто и не торопился открывать. Сотрудники представлялись, не желая пугать хозяйку дома. Когда их терпение кончилось, они открыли дверь ключом, что изъяли у владельца дома при задержании, вместе с другими вещами.

Зайдя в прихожую, жандармы снова прокричали о том, кто они и какова цель их визита. Ответа не последовало.

Девушка услышала топот чьих-то ног и разобрала, что человек было несколько. Страх снова охватил ее сознание, и Ева стала предполагать, кто бы это мог быть: грабители, неприятели или кто-то еще?