Страница 28 из 45
Дежурный внимательно смотрел на подозреваемого.
— У моей жены бронхиальная астма. Когда я уходил, она заходила в подвал, посмотрите там.
— Одну минуту. — Дежурный вновь передал слова коллегам и позже повесил трубку.
— Что там? — Спросил взволнованный Леви.
— Нам перезвонят. — Холодно ответил жандарм.
Ожидание изнуряло, сводило с ума и просто не отпускало сознание бывшего капитана, терроризируя различными предположениями.
Прошло около часа, как минимум. Это сильно настораживало, но попросить позвонить дежурного к себе домой он не мог. К сожалению, ситуация находилась не в его власти.
Аккерману казалось, что трели телефона раздались слишком громко, наполняя собой весь этаж. Дежурный сразу же ответил на звонок. Пока он о чем-то переговаривался с коллегами, Леви заметил, как мужчина сильнее нахмурился, а уголки его губ сползли вниз, выказывая пренебрежение или омерзение от услышанного.
— Что с моей женой? — врезаясь в железные прутья, не мог сдержать волнения бывший капитан.
Дежурный, услышав, почему был задержан Аккерман от коллег, перевел на того тяжелый взгляд, полный неприязни.
========== Цена жизни. Часть 2 ==========
Тук. Тук.
«Что это?»
Тук.
«Что это за звук?»
Тук. Тук.
«Это мое сердце?»
Тук-тук.
«Нет, не сердце. Этот звук где-то сверху…»
Открыв глаза, Адерли не могла поверить, что смогла вернуться в этот мир. Полночи она боролась с приступом астмы, не имея при себе ни ингалятора, ни нужных таблеток. Ситуация могла быть намного лучше, если бы дверь в подвал не была заперта.
Когда Ева услышала отступающие шаги разъяренного Аккермана, а затем и то, как захлопнулась входная дверь, девушка, аккуратно нащупывая ступени, поднялась к самой двери и облокотилась на нее, вслушиваясь — что происходит дома.
Прошло больше часа, как медсестра сосредоточенно ловила звуки тишины и лишь после, предположив, что Леви сегодня не вернется, дала волю чувствам, расплакавшись. Слезы хлынули, образуя мокрые дорожки на щеках, скользя по подбородку и падая куда-то на подол платья.
Обрывки фраз из столь ужасного признания Леви отголосками всплывали в памяти, заставляя вдумываться и признавать весь кошмар сложившейся ситуации.
Услышав хлесткий звук сквозняка, Еву пробрало холодом, от чего кожа покрылась мурашками.
Слова Аккермана звучали вновь и вновь, будто записанные на диктофон, а кассета проигрывалась без перерыва. И все же, самое ужасное было не то, что он ей постоянно врал или что-то утаивал, а то, что он был прав на счет нее. Если бы он рассказал свой секрет еще совсем юной девятнадцатилетней Еве, которая нашла его после долгой разлуки, то, не задумываясь, как и сейчас, она бы свела на “нет” общение с Аккерманом.
Нет, Леви не был плохим человеком. По крайней мере, он пытался быть хорошим, когда рядом с ним была она.
Ева была настолько подавлена, что, казалось, сидеть здесь — в полной темноте — это лучшее решение. Девушка представляла, что она часть этой густой тьмы, что плавучей дымкой заполнила этот подвал, и что ее проблема так же растворяется в ней, как и она сама. При иных обстоятельствах она бы никогда не почувствовала себя здесь в… спокойствии?! Адерли ненавидела оставаться в темноте, но не из-за страшных сказок, когда-то рассказанных мерзкими воспитательницами из приюта.
Ей — три года. Ева играет со старшей сестрой Ноэль в ладушки, едва касаясь ладонями, чтобы не создавать громких хлестких хлопков, а двое старших братьев Александер и Поль высматривают в окнах силуэты родителей.
Сейчас крайне неспокойное время — то и дело слышен звук артиллерии или гулких взрывов гранат или мин.
Братья нервничают, приговаривая, что родители должны были давно вернуться, а старшая сестра оборачивается на их слова, кривясь от чувства тревоги.
Конечно, маленькая Ева заметила настроение сестры, и играть ей расхотелось. Она слабо представляла, что происходит, но знала, что вести себя нужно тихо и делать то, что говорят родители и старшие братья с сестрой. Крошка Адерли слышала, что сейчас идет война, но трехлетний ребенок обычно воспринимает это лишь как набор букв, без осознанности.
Хотя наглядным примером для ребенка стал случай, произошедший около трех недель назад. Когда ее семья впервые за несколько месяцев вышла из дома, до этого постоянно скрываясь под половицами. Перебегая по улице и укрываясь за домами, Ева видела тела людей, лежащих на земле. В неказистых позах, небольшой горкой внахлест, в порванной одежде и бурыми пятнами от пуль.
Она узнавала в них соседей, что когда-то передавали ей со старшей сестрой молоко, пожилых людей, что всегда с улыбкой здоровались с ней, несмотря на опасное время, в котором они доживали свой век.
Маленькая Адерли не понимала, почему эти люди лежали на холодной земле и не двигались…
«Они спят?»
Но почему никто не дернулся, не перевернулся на другой бок, пока они вшестером бежали к дому, который должны были занять на этот раз?
— Ноэ… — позвала девочка.
— Тише, Ева!
— Почему мама и папа еще не вернулись? Они тоже спят на улице?
— Нет, Ева, — отозвался Поль. — Они скоро придут и принесут нам что-нибудь поесть. Они оба вернуться домой!
И маленькая Ева верила. Сколько она себя помнила, мама и папа действительно возвращались, пусть и со скромным уловом — половиной булки хлеба, ягодами или чем-то еще.
Братья продолжали высматривать родителей, а сестры сидели и обнимали друг друга, чтобы согреться. Ноэль пыталась успокоить сестренку, шепча ей какой-то веселый стих, что она выучила еще со времен первых классов школы.
— Идут! — объявил Алекс, освобождая проход двери, чтобы родители могли войти.
Дети семейства Адерли с надеждой переглянулись друг с другом. Первой забежала мать, оглядывая детей, затем вошел отец, плотно закрывая дверь.
— Все! По местам!
Старшие дети с ужасом переглянулись, а трехлетняя Ева почувствовала, как руки сестры схватили ее и потащили куда-то вглубь дома. Ноэль отодвинула две дощечки в стене и затолкала младшую сестру, затем быстро взбираясь в полость стены сама.
— Молчи, пока я не скажу: «все»! — шепнула Ноэль, вытягивая руку, чтобы закрыть их дощечкой, придерживая за крючок, что прикрутили к изнаночной стороне.
Полость в стене была небольшой, но две маленькие девочки могли в ней спрятаться, хоть старшей и приходилось подгибать колени, чтобы совсем не теснить младшую.
Прогремел глухой стук — это была выбита дверь, теперь лежащая на полу. Девочки расслышали шаги нескольких человек и речь на незнакомом языке.
Ноэль сильнее прижала Еву к себе и закрыла ей рот рукой.
Старшая Адерли знала, со слов родителей, что это немецкие солдаты и что искали они еврейские семьи. В Лионе был концентрационный лагерь, где держали людей их расы. Ноэль плохо понимала странные для девятилетнего ребенка термины, такие как: «расовость», «нация», «генофонд» — она должна была узнать о них гораздо позже. Школьница понятия не имела обо всех ужасах, что вермахтовцы творили с пленными, но знала, что если их схватят, в конце концов — убьют.
Старые половицы заскрипели, словно расстроенный струнный музыкальный инструмент. Девочку охватила паника, но когда она услышала всхлип младшей сестры, то сознание Ноэль будто вынырнуло из толщи воды. Понимая, что сестренка начинает плакать, старшая аккуратно погладила Еву, пытаясь успокоить, иначе — их услышат.
Тут же речь солдата стала еще слышнее, как и его шаги.
Ноэль поняла, что немецкий солдат зашел в их комнату.
Где-то рядом раздался стук, а затем шаги вермахтовца, что находился с ними в одном помещении, сошли на «нет» — он вышел. Мужчина закричал, а ему на плохом немецком стал отвечать отец девочек.
Ноэль охватил ужас — отец решил отвлечь все внимание на себя, понимая, что дочерей, скорее всего, раскроют!
В полости стены не было щелок, чтобы посмотреть, что творится снаружи, поэтому приходилось напрягать слух. Девочка, казалось, забыла, как дышать, пытаясь сосредоточиться.