Ангел-искуситель

— Да я, по-моему, цену слишком высокую назвал, — жизнерадостно признался он.

— И какую же?

Когда он назвал мне сумму, я чуть не поперхнулась.

— За одну консультацию? — переспросила я, не веря своим ушам.

— За один час, — поправил он меня.

М-да, похоже, в ценность своего профессионализма, основанного на глубоких знаниях и широком опыте, он уверовал окончательно и бесповоротно. Впрочем, в отношениях со мной он никогда в нем и не сомневался.

— А консультация сколько длится? — Нужно же мне, в конце концов, знать, на сколько времени он отлучаться будет. На работу к Марине, между прочим.

— Ну, я же сказал — один час, — буркнул он.

Да уж, очень высокий профессионализм.

— Ну, ладно, — подвела итог я, — часа два-три в день — это не так уж и страшно.

— Какие два-три часа? — вскинулся он.

— Консультация — час, да плюс дорога туда и обратно. — Опять ему элементарные вещи объяснять нужно!

— Какая дорога? — спросил он с тихой угрозой в голосе.

— Ты в Марининой фирме консультации будешь давать или где? — Я уже всерьез разозлилась. Издевается он, что ли? — Значит, тебе туда добираться придется. Или ты их всех ко мне в офис пригласишь? — добавила я ехидно.

Черт, по-моему, он эту шутку всерьез воспринял! Возьмет еще и выставит Марине… условие. И что потом — уволят меня за рекламирование услуг чуждой организации в рабочее время? С другой стороны, если мои сотрудники заинтересуются Мариниными путешествиями, это подстегнет их желание работать более продуктивно и… результативно. В таком случае, я с Сан Саныча даже премию потребовать смогу…

Весь остаток пути он размышлял в мрачной задумчивости. Пути, небось, искал, как выторговать более приемлемые для себя условия работы. Нет, ну, вы видели такое? Ему первую в его… видимой жизни работу на блюдечке с голубой каемочкой преподносят — а он носом крутит: ездить, видите ли, далеко! Привык, понимаешь, у себя в высотах, что ему работу подыскивают, а он еще и выбирает, что ему больше подходит!

Я тоже молчала — потому что с каждой минутой мы неуклонно приближались к дому, к вечеру… и к тому разговору, от которого у меня уже поджилки тряслись.

Дома же меня охватила настоящая паника. Нет, прямо вот так, сразу, разговор начинать не стоит. Есть не хочется — нужно было у Светки аппетит сдерживать. Может, убрать? В самом деле, суббота — самое время о чистоте и порядке подумать. Да нет, поздно уже. Телевизор включать бесполезно — я на самом закрученном детективе сосредоточиться не смогу. Погладить, разве что? Тоже плохая идея — я со своими нынешними терзаниями точно что-нибудь сожгу…

Он, конечно, сразу почувствовал, что что-то не так. И — как обычно — сделал не тот вывод.

— Татьяна, что случилось? — спросил он после десятиминутного беганья за мной из одного конца квартиры в другой. — Все завтра будет нормально, не трясись ты раньше времени.

А вот это он хорошо сделал! Решив, что я нервничаю из-за поездки к родителям, он дал мне возможность начать другой разговор. Недолгий, к сожалению.

— Я хочу тебе еще раз напомнить, что мы завтра едем по-хорошему, а не самоутверждаться, — начала я.

— А я и не собирался, — пожал плечами он, лишая меня возможности продолжать. — Это ты заранее себя накручиваешь.

— Нет… — Я запнулась. — Да… — Ну, все, отступать все равно некуда! — Нет, у меня к тебе… другой разговор есть…

— Да? — Он привалился плечом к двери гостиной, возле которой мы как раз оказались в бесцельных передвижениях по квартире. — Так может, присядем? — Он кивнул в сторону дивана.

Что-то в последнее время все судьбоносные переговоры проходят у нас в гостиной. Обстановка там, что ли, располагает… к принятию концепций взаимовыгодного сотрудничества… на ближайшее десятилетие?

Усевшись на краешек дивана, я покосилась на него. Нет, лучше к шкафу обращаться — он точно молчать будет. С другой стороны, уставиться прямо перед собой — как-то глупо. Но на него я смотреть тоже не могу. Вернее, смотреть-то я могу, но молча. И недолго. У меня от одних этих мыслей лицо гореть начинает.

В конечном итоге, я заговорила, обращаясь к своим собственным рукам. Лежащим у меня на коленях. Пока неподвижно.

— Я думаю, — начала я, судорожно стараясь припомнить те красивые научные формулировки, которые пришли мне на ум днем, — что мы с тобой достаточно взрослые люди… и в состоянии обсуждать любые вопросы… спокойно и откровенно…

Он молчал. Как шкаф. Я рискнула покоситься на него еще раз. И лицо непроницаемое, как дверца того же самого шкафа.

— Видишь ли, в последнее время наши отношения… — Черт, и как мне это заканчивать? — Люди обычно не слишком одобрительно относятся… — Еще лучше — теперь получается, что меня чье-то мнение больше всего волнует! — В общем, мне кажется, было бы разумно… — Я окончательно запуталась.

Шкаф заговорил.

— Татьяна, ты можешь мне просто сказать, что случилось? — послышался слева от меня тихий голос.

Просто сказать? Ему все просто! Я вдруг разозлилась. — Ничего еще не случилось, — огрызнулась я. — Пока. Я надеюсь. Но точно не знаю.

— На что именно ты надеешься и чего именно ты не знаешь? — терпеливо спросил он.

И вот именно это бесконечное терпение в его голосе и прорвало все мои шлюзы. Опять он будет — терпеливо — ждать, пока я первая заговорю… о чем угодно? Опять он будет — терпеливо — из меня откровения выдавливать? Опять он будет — терпеливо — к нужным ему ответам меня подталкивать?

— Я надеюсь, что мы еще не успели ребенка сотворить, и не знаю, стоит ли нам продолжать трудиться в этом направлении, — взорвалась я. — По крайней мере, до свадьбы, — добавила я, заметив краем глаза, что у него окаменело лицо.

И опять молчит, как шкаф!

Через некоторое время он заговорил. Медленно и с расстановкой, как только что говорила я.

— Татьяна, я понял. — Ну вот — то-то же; дошло, наконец! — Я… очень виноват перед тобой. — Да? Хотелось бы полюбопытствовать, в чем. — Пожалуй, нам стоит пересмотреть решение… о свадьбе… — Куда это он разговор уводит?

Я вдруг обнаружила, что повернулась к нему и смотрю ему прямо в лицо. И никакого неудобства при этом не испытываю. Скорее наоборот — пристально вглядываюсь в каждую его черточку, пытаясь понять, к чему он ведет. Это еще что за новости? С какой это стати мы должны пересматривать решение, которое он из меня… разве что не палкой выколотил? С чего это он жениться передумал? Из-за детей? Он не хочет иметь детей? Или он не хочет больше иметь дело со мной? С глупой мещанкой, которая, как выяснилось, боится сплетен?

— Почему? — Я решила ограничиться одним словом — иначе потом могу и не остановиться. Особенно в отношении мещанства и сплетен.

— Ты совершенно права в одном, — продолжил он. Мне вдруг стало очень интересно, в чем именно вдруг увидел он (О, великое чудо!) мою правоту. — Мы действительно достаточно взрослые, чтобы обсуждать все, что угодно.

Ага, значит, на спокойствие и откровенность моя правота не распространяется. Ну, отсутствие спокойствия я как-нибудь переживу — не в первый раз! — а вот откровенность… Ничего-ничего, я ее из него сейчас тоже выдавлю… терпением.

— Ну вот, и давай обсуждать, — отозвалась я с подчеркнутой невозмутимостью.

— Мы оба достаточно взрослые, — говорил дальше он, сделав вид, что не слышал моих слов. Опять. — Но не оба мы — люди, как ты прекрасно знаешь. И есть один факт… — Опять замолчал! — Пожалуй, я должен был… сначала…

— Какой факт? — шепотом спросила я. Я уже и думать забыла о нем как об ангеле. Особенно после того, как мне его вернули. Полностью в человеческом образе.

— Я — не человек, и у меня не может быть детей, — ответил он быстро и резко. И продолжил в том же тоне: — Я должен был сказать тебе об этом до того, как… Извини. Я… не подумал. И сейчас… я думаю… нам не стоит больше говорить о свадьбе.

Я молчала, анализируя свои ощущения. Удивление точно присутствует. Но шока, вроде, нет. И уж точно нет отчаяния. О, голова заработала в поисках выхода…