Страница 107 из 223
В изображаемый нами вечер особенное внимание элегантных рядов партера привлекали две ложи. Одна приходилась почти против другой, с тою только разницей, что одна принадлежала бельэтажу, а другая - литерная - приходилась ярусом выше. Из обеих выглядывало по прелестной женской головке, на которые в антрактах были устремлены почти все бинокли черных фраков и блестящих мундиров.
Обе вполне прекрасны, неподдельно свежи, неподдельно молоды, чего увы! - никак нельзя было сказать про тех Аспазий бельэтажа, которые молодость покупают в косметических магазинах и скорее годятся на амплуа театральных Мегер, чем на роли Фрин и Лаис нашего времени.
- Кто эта особа? - спрашивали в партере, указывая на головку бель-этажа.
- Как! вы не знаете?.. О, barbare!* да где живете вы после этого?! Не знать хорошенькой женщины в Петербурге!.. Это - танцовщица, mademoiselle Брав...
______________
* Варвар! (фр.)
- А чье она приобретение, чья собственность?
- Князя Желторецкого.
- Il n'a pas un mauvais gout, le prince!*
______________
* У князя не дурной вкус! (фр.)
- Да вот и он... Глядите, входит в ее ложу...
- Гм... а ведь недурно быть обладателем такой женщины?
- Еще бы! А вы слыхали, какой он ей праздник задал?..
- Magnifique, mirobolant!*
______________
* Великолепно, восхитительно! (фр.).
- А там кто такая? вон, видите - в литерной? Une tete de Greuse*, говорили, указывая на другую головку.
______________
* Головка Грёза (фр.).
- А! в самом деле, это совсем новинка!.. Кто она? с кем она? Кто знает?
Но о последней никто в партере не мог сообщить надлежащих сведений. Между тем впечатление было произведено весьма заметное - новинкой заинтересовались.
- С нею кто-то есть, однако, - продолжались партерные наблюдения, кажется, дама, - постойте-ка, поглядеть, что ли, в бинокль...
- Ба! да это известная генеральша!.. Ну, так и есть: она!
- Она? те-те-те... Стало быть, дело в купле и продаже.
- Разумеется, так!
- Понимаем...
И говор в таком роде расходится далее, по всему партеру.
Общее впечатление, производимое двумя головками, не бесследно отразилось на молодом князе Шадурском. Самолюбие его, привыкшее сознавать в себе чувство постоянного первенства, тотчас же засосал неугомонный червячок. Молодая, почти девочка, mademoiselle Брав являла собою слишком разительный контраст с теми блеклыми женщинами, которые давно уже не представляли ничего нового для князя и людей его категории. Отношения ее к Желторецкому показались Шадурскому чем-то новым, оригинальным и потому уже привлекательным. Желторецкий был его товарищ и даже весьма сильный соперник в общественном положении, поэтому князь Владимир втайне очень его недолюбливал. Теперь же, видя в театре всеобщее внимание к ложе бельэтажа, слыша этот говор, расточавший похвалы молодой девушке, подле которой в одном из антрактов появился сам Желторецкий, тогда как никто, кроме его, не переступал за порог той ложи, - князь Владимир поддался сильной досаде, подстрекнувшей в нем ревнивые домыслы: "Зачем, дескать, он, а не я первый, выдумал эту штуку? Зачем я несколько месяцев понапрасну торчу у баронессы фон Деринг, тогда как по своему положению мог бы, даже должен иметь свою собственную любовницу, о которой бы все говорили, любовались и завидовали мне?"
Сама судьба являлась на помощь молодому князю. Он не упустил из виду и литерной ложи, где сидела другая, никому не известная, но точно так же всеми замеченная девушка, за которою вырисовывался силуэт генеральши фон Шпильце.
"А чем черт не шутит?" - решил сам с собою Шадурский и тихо удалился из партера.
XVIII
СТРАНА ФАНТАСТИЧЕСКАЯ,
НО БЕЗ ПРИМЕСИ ИДИЛЛИИ
- Eh bien, calme-toi, calme-toi, mon enfant, mon petit bijou!..* Ну что ж, ну, зачем плакать? - нежно утешала генеральша фон Шпильце на пути из Колтовской, увозя в карете рыдающую Машу. - Вить я тебе тетенька, родной тетенька, я ж тебе люблю, mon ange!** У меня хорошо тебе будет.
______________
* Ну, успокойся, успокойся, дитя мое, моя дорогая! (фр.)
** Мой ангел! (фр.)
Но Маше как-то противны были эти ласки.
- Зачем, зачем вы увезли меня оттуда? - рыдала она.
- А что ж, нельзя иначе; мы вместе жить будем; старики приходить будут, и мы до стариков приезжать будем, - объясняла Амалия Потаповна.
Последнее обещание несколько утешило молодую девушку, так что она уже гораздо спокойнее доехала до квартиры генеральши.
Эта роскошная лестница, швейцар, цветы и вся обстановка великолепного жилища г-жи фон Шпильце произвели сильное и новое впечатление на Машу: она еще в жизнь свою не видала ничего подобного, ибо вообще о роскоши и богатстве составила себе смутное понятие только по книжкам. Генеральша показала ей предназначенную для нее комнату во втором отделении своей квартиры - и комната эта после бедной девической кельи показалась Маше верхом изящного комфорта. Тотчас же по приезде было послано вниз за модисткой, которая сняла с Маши мерку и принесла целый выбор шляпок, манто и прочих нарядов.
Маша дивилась и не верила глазам своим, не понимая даже, почему все это вдруг так случилось и зачем, по какой причине все это внезапно является к ее услугам только теперь, тогда как до этой минуты она должна была жить в бедном колтовском домике. Что все это значит? и неужели генеральша ей родная тетка, и кто были ее настоящие родители, где они теперь? - допытывала она самое себя - и ни на один из множества подобных вопросов не могла доискаться положительного ответа, ибо генеральша очень коротко, хоть и весьма нежно сказала ей: "Так нужно было", - и затем, посредством нового притока ласк, отстранила дальнейшие объяснения.
Обеденный стол был накрыт только для двоих, но сервирован так великолепно, что бедной девушке не шутя показалось все это каким-то сном, фантастической сказкой - начиная от массивных серебряных канделябр, от хрустальной вазы с дорогими фруктами и кончая блюдами, которых она никогда еще не едала. Маша едва прикасалась до кушанья (ей было не до еды), но чувствовала, что простому кулинарному искусству Пелагеи Васильевны далеко до этих артистических поварских произведений.
В доме генеральши поражало Машу все, что ни попадалось на глаза, - все для нее казалось новым, невиданным, заставляло вглядываться, размышлять и в первые минуты настолько рассеяло, что тоска разлуки и воспоминание о Поветиных примолкли в ее сердце. Наплыв ощущений, испытанных ею в течение этого дня, был слишком велик и разнообразен, так что ей необходимо надо было успокоиться. Генеральша проводила Машу в ее комнату и спросила, не хочет ли она почитать что-нибудь? Маша согласилась. Амалия Потаповна прислала ей французский роман - одно из тех произведений, которые завлекательно действуют на молодое воображение, раскрывая перед ним заманчивый мир сладострастных образов и ощущений, и незаметно, капля за каплей вливают соблазнительный яд в свежую, ко всему чуткую душу.