Морской почерк

– Что это у вас за безобразие, где капитан? – устроил он разнос вахтенному штурману.

– Какое такое безобразие, господин офицер? Вахта на месте, на судне порядок, а капитан у диспетчера, – доложил тот.

– Развели безобразие, что это у вас тут за свинство?

– Это не свинство, а сторожевой пёс Шарик, господин офицер, – невозмутимо отвечает штурман. (Начальство то не его прямое, ну и гуляло бы оно подальше).

– Что вы тут из меня идиота делайте, чей поросёнок?

– Извините, господин офицер, не знаю Вашего нового звания, каботажники мы, – отвечает штурман, – насчёт идиота, так это не по нашему профилю, а что свинка бегает, так она наша и давно у нас живёт, это, так сказать, подарок. А где написано, что нельзя свиней на судне держать. Сами знаете, сейчас перестройка, и все, что не запрещено, то разрешено, а у поросёнка и санитарный паспорт есть, всё в порядке, могу показать.

Хотел, было, таможенник что-то возразить, да видимо одумался. Действительно, нигде не записано, что свиней на судне держать нельзя. Махнул рукой, улыбнулся и говорит:

– Всякое видел, а такое впервые, – повернулся и пошёл своей дорогой.

Вскоре наш капитан вернулся от диспетчера. Пора, говорит, что-то с поросёнком делать. Видимо, ему там всё же вставили чоп.

Поросёнок к тому времени набрал больше ста килограммов живого веса, и жить ему в своём помещении стало тесновато. Уж больно оно было узкое. Зайдёт туда животина и стоит, будто корова в доильном аппарате «Ёлочка», ни развернуться, ни повернуться. Пришлось ему научиться, задом назад сдавать. В общем, проблема встала серьёзная. Что бы самим забить животное, так на это ни у кого рука не поднималась. Решили, было продать его, уже и покупателя нашли, да опять незадача, как его через проходную режимного порта вывести. Там у них и мышь без документов не проскочит, а тут целый поросёнок. Отберут да посадят в кутузку. В общем, никто не решился вывести его на поводке, дабы не накликать беду. Озаботились все не на шутку, однако, вскоре всё разрешилось само собой.

Прислали нам нового старшего механика, а он заядлым охотником был.

– Я, – говорит, – за пятнадцать минут лося разделываю, а из вашего поросёнка в раз шашлыков понаделаю. Жаль только, что ружья у меня с собою нет. Поросят то я ни разу не резал, но слышал, что их нужно сначала оглушить.

Не стали мы его слушать, а только сказали:

– Сам напросился, сам и исполняй, а нас в это злодейство не вмешивай.

Выбрал он время, когда стояли на рейде на реке Днестр, и с утра пораньше, пока все еще спали, пошел на охоту, вооружившись кувалдой и ножом. Прошло около получаса. Возникшая на палубе возня переросла в настоящий шум, с топотом и грохотом, который привлёк внимание моряков. Заинтересованные, они собрались выяснить его происхождение.

Да чего же тут выяснять-то. Вахтенный штурман, стоявший в дверном проёме, будто Озеров, комментировал происходящее на палубе.

Стармех, этот горе охотник, бегал с кувалдой вокруг трюма, а поросёнок преследовал его, норовя подцепить рылом под зад. Когда это ему удавалось, дед слегка подпрыгивал, и, ускоряя движение, стучал кувалдой куда попало. Дело принимало серьёзный оборот. Стармеху явно требовалась помощь, чтобы утихомирить животное, но никто не спешил этого делать и из-за жалости к поросёнку, и от комичности зрелища. Насмеявшись вдоволь, стали потихоньку выходить на палубу. Увидев, что соотношение сил становится не в его пользу, Шарик остановился у открытого лоцманского портика. Не раз, наблюдавший за купающимися моряками он, по их примеру, неожиданно прыгнул в воду. Все бросились к борту. Поросёнок, задравши голову, уверенно плыл к берегу. Шлюпочную тревогу решили не объявлять, Бог ему жизнь дал, пусть он и решит его судьбу, а мы только подбадривали пловца восторженными возгласами. До берега проплыть оставалось совсем немного.

Пороги

«Надо быть в меру ленивым, чтобы не делать лишнюю работу» – любил повторять вахтенный начальник, однако эти наставления, видимо, не пошли мотористу впрок. Ему бы отремонтировать шланг да накачать воды насосом, дел-то всего минут на пятнадцать, а он…. Вот уже с полчаса моторист пытался освободиться от верёвки, закреплённой удавкой на запястье. На другом конце капронового фалиня находилось ведро, вытащить которое из кильватерной струи никак не удавалось. Отступая от л верного ограждения назад, он подтаскивал ведро под самую корму, но чем ближе, тем сильнее становился напор воды, и последние два-три метра никак не удавалось одолеть. Намаявшись, обессиленный он, навалившись на леер, отдыхал и прикидывал каким образом освободиться от ведра. Как назло ни ножа, ни зажигалки с собой нет, похлопав свободной рукой себя по карманам, с сожалением выяснил он. О том чтобы вытащить ведро, он уже не думал. Одному это не сделать, а помощи ждать неоткуда. Вахтенный начальник – дублёр капитана, ещё одна живая душа, находился в ходовой рубке и управлял судном. Небольшой танкер, бывший когда-то речным трамвайчиком, спускался вниз по реке к Финляндскому мосту.

– Вот же ё, и, р, с, т и весь русский алфавит, – негодовал моторист, – надо ж так вляпаться. И сколько ещё у меня хватит сил держаться. Ну, минут десять-пятнадцать, не больше, а дальше что? Неужели конец? Нет, так не бывает, всё в жизни должно иметь какое-то назначение, иначе для чего он прожил свои восемнадцать лет, так и не успев ничего добиться или совершить нечто такое, что оправдывало бы его прежнее существование.

Да у него и не было ещё никакой возможности хоть как-то проявить себя. Родился, учился, вот, пожалуй, и всё, ну, ещё приехал в Ленинград.

А приехал Валерка в Ленинград три года назад, покинув порог родного дома. После окончания десяти классов, поступил учиться на штурманское отделение речного училища сразу на второй курс, (аттестат о среднем образовании у него уже был). Через два месяца успешной учёбы сильно простудился и заболел. Пролежал в больнице более двух месяцев и выписался после нового года, когда первая сессия закончилась. Пришлось ему брать академический отпуск. Вернулся Валерка в училище в начале мая. Пока прошёл медкомиссию, оформил восстановительные документы, – первокурсники сдали экзамены и собирались ехать на практику. Вот в одну из групп, отъезжающих первыми, его и зачислили. Всё бы хорошо, однако, перед самой отправкой на судно, когда все курсанты с чемоданами грузились в машину, к нему подошёл командир роты и, отведя в сторону, сообщил, что видимо его, Валеркина, карьера в училище закончилась. Начальник медицинской службы училища добился отчисления его по состоянию здоровья.

– Я пытался отстоять тебя, – с сочувствием объяснил командир, – но ничего не вышло. Все курсанты уже разместились в машине и она, мигнув жёлтыми огоньками сигналов, скрылась за поворотом, а Валерка, ошеломлённый услышанным, с горечью в сердце и слезой на глазах, остался стоять на пороге, уже не родного училища. Он чувствовал, что это не справедливо, что его обманули, но где искать правду и справедливость он не знал.

– Сухих, – окликнул его командир отделения, – ты чего здесь стоишь? Знаю, что тебя отчислили, но это не конец света. Пойдем со мной, потолкуем.

– Рассказывай, какие у тебя планы? – спросил командир, когда они пришли в его кабинет.

– Какие там планы, на работу бы устроиться, так у меня прописки нет. Обратно домой ехать, – денег на дорогу нет, да и учиться мне всё равно где-то надо.

– Ну, раз так, считай, что тебе повезло. С завтрашнего дня я перехожу начальником вечерне-заочного отделения. Пиши заявление, а документы твои из канцелярии я сам заберу. И с работой, я думаю, что-нибудь придумаем.

Посмотрев в записную книжку, он поднял трубку телефонного аппарата и набрал номер.

– Иван Данилович, – после приветствия обратился он к абоненту на другом конце провода, – тут такое дело, у меня курсант по семейным обстоятельствам переходит с дневного на вечерне-заочное отделение, – покривил душой начальник, не называя истинную причину перехода, – надо его на работу устроить. Иногородний…. без прописки… так я его направляю к тебе… ну, спасибо выручил, – поблагодарил он собеседника и положил трубку.